Вечный день

35

Когда Торн вернулся в кабинет, Элен неподвижно сидела за его столом. Было темно — штору она не трогала, и помещение освещалось только настольной лампой, при свете которой она читала. В воздухе пахло разогретой пылью.

Хоппер провела в кабинете больше часа. Прокравшись сюда под влиянием мимолетного порыва, она покопалась в столе Торна и теперь не знала, остаться ей или уйти, потребовать объяснений или же просто бросить все и никогда больше с ним не разговаривать.

Ничего такого она не замышляла, твердила Элен самой себе. Она вовсе не намеревалась выведывать то, что ей стало известно. И почему она должна чувствовать себя виноватой — по сравнению с тем, что сотворил он?

Она вошла в кабинет, пребывая в убежденности, что не делает ничего дурного — да вообще ничего не делает. Но почему же она все-таки проникла сюда? Потому что ей нужна была правда. Потому что Торн целый год увиливал от объяснений причин ухода из правительства, и потому что она ни единой минуты не верила его утверждениям, будто он не имел никакого отношения к важным государственным делам.

Один из ящиков стола остался полуоткрытым, и Хоппер машинально выдвинула его полностью, упорно внушая самой себе, будто ищет какой-нибудь свой старый реферат, будто все это лишь баловство. Почти на самом дне ее внимание привлекла надпись «Министерство внутренних дел. Секретные отчеты». То была простая папка бордового цвета, перевязанная бечевкой. На обложке стояла дата за год до увольнения Торна из правительства.

В папке оказалось несколько докладов, каждый объемом не более десяти страниц убористым шрифтом. По одному от каждого ведомства, согласно первой странице с содержанием: «Сельское хозяйство» (разделено на «Пахотное» и «Животноводческое»), «Рыболовство», «Энергетика», «Безопасность», «Оборона», «Охрана порядка».

В ящике хранились и другие папки с отчетами. Хоппер вытащила самую старую, девятилетней давности, когда Давенпорт только приступил к работе в правительстве. Содержание в ней оказалось таким же, за исключением дополнительного пункта в конце списка: «Пролив Ла-Манш. Аварийно-спасательная служба».

Хоппер открыла доклад и начала читать.

Час спустя вернувшийся Торн неловко протиснулся в дверь со стопкой книг в руках.

— Привет, Элен. Странно видеть вас здесь в такое время, — других комментариев по поводу ее присутствия не последовало, равно как и по поводу того обстоятельства, что она сидит за его столом. Впоследствии Хоппер пришло в голову, что он каким-то образом почувствовал, что она собиралась сделать.

Она подняла на него взгляд. Ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы голос ее не дрожал.

— Так это вы отдали приказ топить корабли. Которые прибывали после Остановки. Вы! — она указала на страницы перед собой.

В тусклом свете лампы было видно, что Торн постарел прямо на глазах. Он опустил стопку книг на стол, совершенно не обратив внимания на одну, упавшую на пол, и рухнул в кресло, которое обычно занимала Хоппер.

Затем заговорил, против обыкновения очень тихо:

— Да. Это входило в мои обязанности.

— Вы написали это, — Хоппер взяла листок, обнаруженный в папке. Документ датировался месяцем спустя после прихода Давенпорта к власти — реального прихода, через шесть лет после Остановки, в самый разгар второго краха — и был озаглавлен «Блокирование пролива Ла-Манш и указания военно-морскому флоту». В нем рекомендовалось проведение реквизиции всех гражданских судов на побережье на период «иммиграционной угрозы», а также оснащение всех годных к мореплаванию кораблей вооружением. Помимо этого проект предусматривал, чтобы основательно разросшиеся британские ВМС топили любые иностранные суда, вошедшие в десятимильную зону, независимо от их назначения. Гражданские, военные, промышленные, контрабандистские, перевозящие беженцев. Все. В том числе и под союзническими флагами и гражданские суда Британии.

В конце документа жирным шрифтом значилось: «Декларация не допускает никаких исключений». Как будто это и так было не ясно. И под текстом — те самые три небрежные завитушки подписи Торна, что Хоппер видела на своих рефератах, только здесь он накладывал визу в качестве главного научного советника при министерстве обороны. На противоположной стороне страницы — вторая подпись, Ричарда Давенпорта, придающая законную силу этому безумному плану. Буквы его имени щетинились, как выцветшие черные зубцы чугунной ограды.

В отдельном документе — тех же автора и соавтора — приводился приказ о нанесении военно-воздушными силами Британии и США и тысячами ракет, добытых у американцев, единовременного удара по сотне портов северной Европы с целью уничтожения как можно большего количества судов. Крупные порты — Роттердам, Зебрюгге, Антверпен — предписывалось подвергнуть массированной бомбардировке, а на бесчисленные мелкие достаточно было обрушить точечные удары. Целью данной операции являлось уничтожение эвакуационных пунктов по всему материку. Подобная участь была уготована и северной Африке, для «нанесения максимально возможного ущерба» всем портам и судам, превышающим определенный размер. По плану налеты должны были продолжаться три дня подряд, дабы свести к минимуму число уцелевших кораблей. Предупреждать мирное население о предстоящем нападении запрещалось.

Под этим документом тоже стояла подпись Торна.

— Почему?

— У меня не было выбора.

— Вы могли отказаться.

Он медленно выдохнул.

— Премьер-министр обратился ко мне за возможным решением проблемы, и я его предоставил.

— А все говорили, что это решение Давенпорта. Поэтому-то он и выиграл выборы. Народ думал, будто он единственный оградит нас от иностранцев, что он и сделал.

— Он был главнокомандующим. От меня ему нужна была разработка способа. И он предпочитал делить с другими людьми ответственность за неприглядные решения.

Кровь застучала у Хоппер в ушах.

— Неприглядное решение? Да это геноцид!

— Это была… защита.

— Вы знаете, сколько людей погибло?

Он уклонился от прямого ответа:

— Некоторых возвращали во Францию, если их корабль находился достаточно близко от берега и оставался в хорошем состоянии. Большинство… нет. Оказывающих сопротивление и отказывающихся покинуть судно для последующей депортации топили, — Торн говорил, низко опустив голову. — Позже возникла необходимость уничтожать корабли прямо на месте. Слишком много контрабандистов удирало и потом возвращалось обратно.

— Так сколько?

— Не знаю.

— Нет, знаете. Каким оказался окончательный итог?

— Возможно, десять миллионов.

— Десять миллионов. Боже, — наконец, она озвучила мысль, не покидавшую ее с самого момента прочтения документа: — На одном из этих кораблей находилась моя мать.

Торн промолчал.

Хоппер смутно осознала, что плачет.

— Вы использовали память о ней, чтобы убедить меня не уходить из университета. И именно вы убили ее! — Он даже не шелохнулся. — Почему он… Почему вы отдали такой приказ?

— Страна пребывала на грани краха. И это не фигура речи. На протяжении шести месяцев существовала непосредственная угроза, что Британию наводнят иностранцы. Как бы вы поступили, если бы находились в переполненной шлюпке, а рядом в воде плавали тысячи людей?

— Но это же не шлюпка. Это страна! Большое государство. Мы могли принять гораздо больше беженцев!

— Мне очень жаль, Элен. Правда жаль. Но люди голодали. Другого способа попросту не существовало. Если бы мы не предприняли решительных действий, погибла бы вся страна.

— И то, как мы теперь живем, вы называете успехом? Два десятилетия на пайке, когда считают последние крошки? Когда орут на улицах? Живут в лесу, как звери?

— Я понятия не имел, в кого превратится Давенпорт, но знал, что на кону стоит само существование Британии. Диктатура лучше пустыни. Мы вправду верили — то есть я верил, — что выбирать приходится только между варварством и полным крахом. Он выбрал варварство. И я присоединился к нему.

Сквозь слезы Хоппер видела, как Торн заламывает руки.

— Вы убили… Вы даже сами не знаете, сколько миллионов человек вы обрекли на смерть своими приказами. И одна из погибших — моя мать. И вы даже самому себе не можете признаться в этом.

— Могу, Элен. — «Как он смеет произносить мое имя!» Хоппер колоссальным усилием воли подавила вспышку охватившего ее гнева. — Самому себе я могу признаться. Но изменить содеянное не в силах. И то обстоятельство, что приказ подписал бы кто-нибудь другой, не сделай этого я, роли не играет. Подписал все-таки я.

— Поэтому-то он и держал вас в правительстве?

— В том числе и поэтому.

— Как вы можете жить? С таким грузом на совести?

— Не знаю. — Глазницы на низко опущенной голове Торна казались Хоппер с ее места пустыми, тускло освещенное худое лицо ее собеседника превратилось в череп. — Я пытался найти способ загладить свою вину.

— И что же может искупить такое?

— Ничто, я знаю. Ничто, — голос его едва можно было расслышать.

— И как только с подобным можно свыкнуться?

Торн резко вскинул голову.

— Думаете, об этом не помнят тысячи людей? Одна мобилизация чего стоит… — он всплеснул руками. — Каждый отдавал себе отчет, что он творит. То был вопрос выживания.

Хоппер глубоко вздохнула.

— А если я начну рассказывать тем, кто ничего не знает об этом? Людям моего возраста?

— На моей совести уже достаточно смертей, Элен. Я бы не хотел, чтобы на нее легла и ваша.

— И корабли всё еще топят?

Он едва заметно покачал головой.

— Благодаря Житнице необходимость в этом отпала. Да и все равно сейчас в Британию почти никто не стремится.

— Я должна поделиться этим с кем-нибудь.

— Вы всего лишь расскажете то, о чем многие подозревают.

— Почему Давенпорт отправил вас в отставку? Если бы это стало общеизвестным…

— Практически все и так известно, Элен. Люди просто не хотят знать, что именно произошло. Они хотят знать, что у них будет хлеб завтра и в следующем году. И они поддержат любого, кто даст им пищу. Даже если число жертв появится завтра на первой полосе «Таймс», Давенпорт торжественно сообщит, что с болью в сердце делал все необходимое ради спасения нации.

— Почему же вы тогда покинули правительство? Почему Давенпорт избавился от вас, раз вы столько знаете?

Торн вновь отвел взгляд.

— Я не могу вам этого сказать.

— Чушь!

— Это правда, Элен. Мне больше не достает храбрости. От этого зависит жизнь других людей.

— Конечно, — она взяла свою сумку.

— Элен. Пожалуйста, останьтесь.

Однако она больше не желала слушать никаких объяснений. Не вынесла бы и слова. На негнущихся ногах она прошла по кабинету и дернула на себя дверь. Обернувшись на мгновение, увидела, что Торн так и сидит, сжавшись в кресле. А потом вышла на жаркий спертый воздух.

Вечером Хоппер уехала из Оксфорда, через два дня сменила адрес. Работать летом на острове Скай она уже не могла. А когда вернулась в колледж в октябре, Торна уже не было. Он оставил ей в привратницкой три письма, которые она, не читая, порвала и сожгла.