Великая и священная война, или как Первая мировая война изменила все религии

Война начиналась с рассказа о небесных лучниках Мэйчена, а закончилась всеобщими похоронами военных призраков молодым поколением. Спустя три года после войны в кинопрокат вышел самый удачный немой фильм про нее, который назывался «Я обвиняю». Его создал участник заключительных сражений 1918 г., французский кинорежиссер и актер Абель Ганс[280]. В этом фильме рассказывается о том, как молодой французский солдат погиб за несколько дней до окончания войны. Перед уходом он дал клятву своей возлюбленной обязательно вернуться живым и невредимым. Концовка фильма интерпретирует христианскую мораль о верности живых своим умершим родным и близким, что напоминает популярный в военное время французский миф о «постоянном мертвеце». И этот фильм весь проникнут настоящей верностью своим родным и близким, друзьям и возлюбленным, которые так и не вернулись домой с этой страшной войны, а остались лежать на полях сражений или в братских могилах[281].

Все военные годы апокалиптические и милленаристские идеи и темы были главной духовной пищей западной публики, которая за этой сверхъестественной мешаниной старалась спрятаться от реальной действительности. Но в конце 1918 г. это было уже сделать трудно, потому что в Западной Европе хотели наконец-то увидеть свет в конце туннеля. Что стало с нациями, которые выиграли страшный мировой конфликт? Европа и Ближний Восток были затоплены человеческой кровью, но так и не очистились от своих грехов; в новом мире по-прежнему царили несправедливость, голод и бедность. В 1920 г. стали усиленно изучаться причины Первой мировой войны. Их понимание не могло не повлиять и на весь спектр отношений людей к вере, религии, а также к церквям и проповедникам, которые толкали народы к этой войне, унесшей десять миллионов человеческих жизней. Как говорил чехословацкий государственный деятель Томаш Масарик, «новая Европа стала лабораторией, построенной на кладбище»[282].

Хорошей новостью для церкви было то, что война не убила религию. Религии и религиозные идеи по-прежнему процветали еще многие десятилетия после войны, поэтому нам очень трудно определить четкие рамки отделения государства от церкви в Европе временем окончания Первой мировой войны. Но нельзя говорить, что религия и церковь остались прежними, не затронутыми этой жестокой войной. Пагубных последствий войны для апокалиптических идей, правда, никаких не последовало. Они приняли новые еще более зловещие формы. Это было связано, прежде всего, с очень опасными для Европы событиями, которые стали разворачиваться в ней в 20-е и 30-е гг., когда она стала дрейфовать к фашизму, нацизму и расизму. И многие религиозные лидеры стали более проницательными и предупредительными и понимали, как их слова отзовутся в сознании людей. Призраки прошли.

Выживание церквей

Страстная поддержка церковью войны вызвала катастрофическое снижение ее популярности и привела в итоге к отделению церкви от государства, которое стало справедливым для нее наказанием. Война стала причиной упразднения церкви. Конечно, это происходило не так быстро, но достаточно последовательно. Правда, никто не думал тогда, чтобы этот памятник человеческой глупости вновь получит ортодоксальный статус сегодня. Несмотря на огромные потери, которые принесла война, никто не отказался совсем отменить ее из мировой политики[283].

Когда мы смотрим на карту послевоенной Европы, то видим на ней не только новые страны и государства, но также и изменение границ традиционных церквей. В 1914 г. существовал консенсус христианских церквей в Европе, которые существовали на обширной территории трех священных империй — Российской, Германской и Австро-Венгерской. В 1918 г. этот политический порядок рухнул, и бывшие империи переживали самый острейший социальный кризис. По словам дьякона Англиканской церкви Инга, «в трех больших европейских империях господствовал вирус анархии самоуничтожения». Но история не была везде однозначна: многие церкви по-прежнему сохраняли престиж и политическое влияние, которые со временем помогли вернуть им былое положение[284].

Католическая церковь оказалась более всего востребованной и преуспела в ближайшем будущем, особенно в немецко-говорящих странах, где не переставали думать и говорить: «Лютер потерпел поражение в этой войне!», что являлось, как говорил Майкл Бёрли[285], началом «своего рода геостратегической ревизии», которую всячески поощряла католическая церковь. Противник Германии — Российская церковь — была разрушена, а мусульмане больше не владели святыми местами Палестины. Веймарская республика в Германии на законодательном уровне оформила со всеми протестантскими церквями традиционно существовавшие при монархии отношения. «Церковь по-прежнему заявляла, что она ратует за мир во всем мире, но на примере поддерживаемых ею французских и итальянских националистов в этом можно было усомниться»[286]. Эти националисты всячески себя дискредитировали и не были склонны идти ни на какой компромисс, но духовенство всячески поддерживало их своим авторитетом, за что многие священники после Второй мировой войны заслужили от них почет и уважение. Во Франции многие священники сражались на войне вместе с солдатами. В Европе среди протестантов и католиков большую популярность в самый критический для церкви период завоевал бельгийский кардинал Дезире-Жозеф Мерсье.

В Европе духовенство стало играть особую политическую роль и было всячески отмечено мировой общественностью. Кроме своих прямых церковных обязанностей, которые расширились за счет празднования всевозможных государственных памятных событий, в которых принимали участие руководители церквей, у них добавились многие и светские[287].

Многие руководители церквей настолько чувствовали себя уверенно в своих странах, что могли позволять себе делать смелые шаги к сотрудничеству с конкурирующими церквями. В 1925 г. епископ Церкви Швеции призвал лидеров церкви из Англии, Германии и Франции объединиться вместе. Это событие совпало с кризисом церкви в мире и положило начало созданию ВСЦ.

Такое положение института церкви было последствием Первой мировой войны и лояльности к нему общества. На войне, с ее жестокостью и неопределенностью, церковь помогала снимать у воюющих депрессивные состояния и не бояться за свое будущее. В 20-е гг. среди христиан как в католических, так и в протестантских странах религиозность оставалась по-прежнему высокой. Джонатан Эбель, говоря об эффекте войны на участвующих в ней американцев, заявлял: «Мы должны меньше разочаровываться в войне, так как она дала нам большой процент верующих в стране»[288].

Церковь в Соединенных Штатах благодаря этой войне также выиграла важные идеологические победы. В течение десятилетий протестантские церкви боролись против алкоголизма в обществе, но только война помогла выполнить им их социальную программу, да вдобавок еще ввести об этом поправку в конституцию страны. Неважно, кто являлся глашатаем этой проблемы, светские политики или представители церкви, вопрос был решен самым лучшим образом и с большой выгодой для страны, которая очень нуждалась в военном патриотизме перед вступлением в войну. Этот результат стал триумфом протестантских ценностей над ценностями католиков и иудаистов, которых стало очень много в американских городах. Несмотря на то, что протестанты до войны и так преобладали в правительстве, их патриотический аргумент относительно высоких требований морали послужил также получению ими дополнительных мест как в центре, так и в провинции[289].

В послевоенное десятилетие в США происходило много культурных революций. Но в итоге все они завершились знаменитым судебным процессом в 1925 г., на котором происходили острые дебаты преподавателя из штата Теннесси Джона Скоупса и церковников-фундаменталистов по поводу религиозного образования в стране. Хотя Джон Скоупс был признан виновным, свобода СМИ позволила довольно сильно дискредитировать и церковников-фундаменталистов, которые выступали на суде против эволюционной теории Ч. Дарвина. Суд показал, насколько в стране продолжала существовать религиозная нетерпимость, особенно в среде евангельских христиан с их диспенсационализмом и христианским сионизмом. Резко раскритикованные в 1925 г. евангельские церкви, однако, продолжили свою деятельность, а в конце XX в. вновь стали преобладать в политической жизни страны, по-прежнему проповедуя идеи эсхатологии и премиллениализма[290].

Возврат в прошлое

Вне церквей духовный энтузиазм в обществе по-прежнему оставался на высоком уровне. Расцвет тайных и мистических сект продолжился и после 1918 г. как в Европе, так и в Северной Америке. По этому поводу глубоко переживал в 1922 г. Томас Гарди:

Спиритизм процветал. В 20-х гг. фотографы-спиритуалисты Лондона стали публиковать фотографии различных траурных памятников, посвященных памяти павших на войне. Ежегодно на титульных листах официальных газет появлялись фото, на которых также можно было увидеть лица умерших, окружавшие данные памятники. В 1924 г. это дошло даже до неприкрытого мошенничества. Многие известные пропагандисты-обозреватели перешли от светской политики к страстной вере в оккультизм и апокалипсис. В 1920 г. известный лидер британских феминисток Эммелин Панкхёрст откровенно объявила себя приверженцем Второго пришествия Христа[291].

В это же время самозваные пророки обосновывались в руководстве многих существующих и новых сектах. Мессией у теософов теперь стал молодой индийский мальчик по имени Джидду Кришнамурти, который, как считали лидеры этого движения, положил начало новой эры мистицизма. Кришнамурти был очень популярен в 20-е гг. XX в., он привлекал тем, что не симулировал свою божественность. В 1922 г. российский писатель Илья Эренбург высмеял навязчивые идеи и суеверие современной ему Европы в своем романе «Необычайные похождения Хулио Хуренита». Книга рассказывает о карьере аморального анархиста-мессии, который стал антихристом современного мира[292].

Буквально через одно десятилетие мы опять видим новое продолжение и актуализацию темы апокалипсиса, процветавшей во время войны. Лишь кинематограф некоторое время оставался вне этого процесса. Но правительство ради целей пропаганды всячески поддерживало кинопроизводство, которое стало очень прибыльным в годы войны, так как гражданское население искало для себя развлечения и массово посещало кинотеатры. В 1917 г. по предложению Людендорфа было создано УФА (Universum Film AG), впоследствии ставшее самым крупным национальным кинопроизводителем в Германии.

Через кино люди напрямую стали постигать азы мистицизма. Для многих это было новым явлением, а духовные и апокалиптические интерпретации недавней войны доходили до сознания опосредованным образом. Никто и не думал ранее, что игровое кино окажет такое влияние на умы; люди стали свободно получать и усваивать знания по разным направлениям мистицизма.

Самый успешный фильм немого кино «Четыре всадника Апокалипсиса» был снят по одноименному роману Бласко Ибаньеса в 1921 г. Кинематографическая версия строго следует авторскому сюжету. В фильме война называется «нарушением семи печатей пророка», «возрастом исполнения» и «ангельским пророчеством». Четыре всадника спускаются с небес всегда во время великих военных сражений. А главное мистическое апокалиптическое животное появляется на телеэкране в виде огнедышащего бегемота, который развязывает войну в 1914 г. Этот мистический кинобоевик собрал более четырех миллионов долларов.

В Европе тайные увлечения людьми оккультными и сверхъестественными идеями породили разные жанры духовного творчества, а сразу после войны они стали воплощаться с новой силой и в кинематографе с огромным количеством фильмов о колдовстве, ритуальных обрядах и мистике. Классический образ вампира Носферату был творческой разработкой немецких военных ветеранов, но показал его впервые на телеэкране увлеченный алхимией кинопродюссер Ф. У. Мурнау, который во время войны был летчиком-истребителем. Фильмы Мурнау являются ярким представлением апокалиптических идей. Так, например, его фильм «Фауст» начинается с видения четырех всадников. И Носферату, и Фауст являются также олицетворением ужасов городской чумы, которая сопоставима сегодня с эпидемией гриппа. Образ Голема[293] был впервые упомянут в романе-бестселлере 1915 г. «Голем», который написал австрийский пацифист Густав Майринк, страстный приверженец теософии и оккультизма. Не удивительно, что во многих фильмах той поры реально показываются ритуальные таинства, осуществляемые на основе каббалы[294].

Наиболее влиятельный кинорежиссер тех лет был Фриц Ланг, чья католическая религиозность не смогла вытеснить его сильную увлеченность мифологией; он был военнослужащим австрийской армии, имел много ранений. После войны Ланг в своих фильмах создает апофеоз апокалипсиса в мире, который одновременно сопровождается чумой, духовной коррупцией и мировой конфронтацией. Премьера его киноэпопеи в двух частях «Нибелунги», созданная по мотивам средневековой германской поэмы, состоялась 14 февраля 1924 г. в Берлине и шла ровно пять часов.

В фильме Фрица Ланга отчасти отражаются идеи Освальда Шпенглера, чья популярная книга «Закат Европы», вышедшая в 1918 г., вызвала настоящую сенсацию. В ней Шпенглер предсказывал кошмар городам-мегалополисам, управляемым супербогатеями с помощью демагогии, цезаризма и религии, трансформированной с восточными культами. Несмотря на эти прямые заимствования, Ланг по-новому интерпретирует Библию и, прежде всего, Откровение Иоанна Богослова. В будущем мире правящие классы живут в своей собственной Вавилонской башне, в то время как индустриальный рабочий класс буквально порабощен Молохом. В фильме он показывает сразу двух женщин, между которыми существует подспудный конфликт, одна напоминает «женщину, облеченную в солнце», а вторая «вавилонскую блудницу», последняя из которых напрямую связана с сатаной. Фильм непосредственно указывает на образы и видения Апокалипсиса. Неоднократно мы также видим в нем видения вселенского разрушения, которое ждет в будущем футуристический город[295].

В 20-е гг. господствующие церкви в Западной Европе регулярно выражали свою тревогу и опасения на счет быстрого увеличения неокультов и тайных мистических движений в обществе. Но мы можем поспорить с ними, так как все эти новые движения являются результатом религиозного поиска верующих людей, которые больше не желали соглашаться с доктринами официальных церквей.

Трагедия России

Политические преобразования в России целеустремленно уничтожали религию, а миллионам верующих преподнесли новый антихристианский мир.

Огромной трагедией для народа стала пролетарская революция. Буквально за десятилетие после большевистского путча одна из самых многочисленных православных церквей полностью прекратила свое существование, ее лидеры были убиты или изгнаны из страны. Этот опыт послужил для верующих христиан во всем мире печальным примером и показал, что с ними станет во время пролетарской революции, а будущим революционерам подсказал, как решать вопрос о власти. Российская трагедия повлияла на всю мировую политику в отношении религии и церкви.

Российская церковь не умерла само собой, спокойно и тихо, а была яростно уничтожена волевым порядком. В начале Первой мировой войны Православная церковь процветала в стране, являясь частью общего государственного организма. Новый политический режим, установившийся сразу после революции, оказался для религии и церкви смертельным. Первая мировая война полностью разрушила прежнюю государственную систему в России, что повлекло пагубные последствия и для церкви. В наступившем хаосе только большевики оказались самыми подготовленными и продвинутыми, сумев осуществить социальную революцию. В 1917 г. никто даже не хотел предвидеть пагубные последствия, которые нагрянут вместе с большевиками. Несмотря на то, что старый мир рушился, в России Православная церковь надеялась на огромное количество своих сторонников в стране и восстановила институт патриаршества[296].

Православная церковь надеялась остаться в системе государства, как и прежде, так как Россия после буржуазной революции провозгласила себя демократическим государством, где и церкви нашли место. Но как только в ноябре перевес сил взяли большевики и подвергли всё экспроприации, политические правила игры сразу изменились. Большевики настаивали на полном контроле всех органов власти и выступали против существования любого конкурирующего органа, который мог потенциально бросить им вызов. Большевики патологически ненавидели религию и церковь. В феврале 1918 г. они издали декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви. Затем церковь была лишена всей своей собственности, а земля, ей принадлежавшая, национализирована[297].

Когда историки исследуют большевистскую революцию и оценивают ее значение для мира в целом, они всегда обходят стороной конфликт с церковью, но именно он и стал главным фактором гражданской войны в России. Мы даже можем сейчас предположить, что большевики предприняли новый крестовый поход против своей церкви, чтобы обновить весь мир. А социалистический гимн «Интернационал», таким образом, можно с полным основанием считать интерпретацией Откровения Иоанна Богослова. Смысл стихов гимна напоминает мистическое предвидение апокалипсиса, по-которому старый мир должен погибнуть, чтобы дать волю к жизни новому и обновленному. Эта революция была воспета Александром Блоком в пафосной поэме «Двенадцать», написанной им в морозном январе 1918 г., которая является одним из триумфов современной российской литературы. В поэме Блок описывает 12 пьяных красноармейцев, которые с оружием в руках патрулируют улицы Петрограда. Блок, как ученик Соловьева, хорошо знал Откровение Иоанна Богослова и понимал смысл теософских и апокалиптических идей[298].

Уже в 1918 г. большевики начали свирепое преследование представителей церкви, которое несколько стихло к середине 20-х гг., когда главные их соперники были уничтожены. Церковь также ужасно пострадала во время гражданской войны, которая бушевала в России до 1922 г. Во время этой войны были убиты миллионы людей, что вообще несравнимо с массовыми убийствами в 1915–1923 гг. турками армян. Большевики сажали в тюрьму священников и использовали их как провокаторов в борьбе со своими противниками. Всех непокорных и не желающих идти на компромисс священников они уничтожали как пособников «терроризма». Коммунистические власти умышленно подстрекали верующие массы на сопротивление, чтобы раз и навсегда покончить с религией и церковью[299].

В истории революций в Западной Европе всегда наблюдались насилия против побежденного класса — не только со стороны народных масс, но и конкретных людей, которые направляли эти массы совершать эти насилия. Они разрушали церкви, захватывали ее земли и имущество, крушили и жгли дома священников. Большевики нацелились на монастыри, которые они считали «главными оплотами эксплуатации народа». Уже в январе 1918 г. один из лидеров большевиков Александра Коллонтай приказала национализировать в Петрограде исторический монастырь — Александро-Невскую лавру, чтобы превратить его в дом для инвалидов войны. Когда духовенство и монахи монастыря вышли с хоругвями и святынями, чтобы не допустить этого, их разогнали оружейными выстрелами. Коллонтай позже хвасталась победой над безоружным духовенством, называя себя «женщиной-антихристом». К 1920 г. две трети монастырей были закрыты, а в некоторых из них были созданы тюрьмы и концентрационные лагеря. Самой большой монастырь на Соловецких островах в Белом море стал трудовым лагерем и частью созданной в стране мощной системы ГУЛАГа[300].

Мартиролог жертв репрессивного режима в России не закончен до сих пор. Киевский митрополит Владимир погиб в 1918 г., быв расстрелян за Киево-Печерской лаврой. Епископа Тобольского Гермогена, который на ранней стадии своей духовной карьеры был деканом духовной семинарии в Тбилиси, из которой выгнали молодого Иосифа Джугашвили (Сталина) за фелляцию с Анастасом Микояном, утопили в одной из рек Сибири. Архиепископ Пермский Андроник был убит на следующий год вместе со своим духовенством. В 1920 г. Епископ Нижегородский Иоаким был замучен в севастопольском соборе, его подвесили вверх ногами на иконостасе. В 1922 г. по приговору Петроградского ревтрибунала был расстрелян митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин. Репрессии коснулись всех, но особенно тех, кто служил царю и его правительству или был евреем[301].

Преследования затронули и тех, кто поддерживал казненных священнослужителей. В 1924 г. Александр Валентинов издал ужасающий документ, в который внес всех погибших от преследований и погромов. Вот небольшой фрагмент из него:

Несмотря на то, что только некоторые из этих историй были истинны, а другие специально выдуманы, это нисколько не говорит о том, что жертв было мало. Каждая епархия в России может представить свой точный список священников и их сторонников — расстрелянных, замученных в тюрьмах или доведенных до смерти каким-либо другим способом. Высшие должностные лица советского режима умышленно выслеживали священнослужителей для расправы над ними, точь-в-точь как в свое время помещики во время охоты на медведя или волка.

Советское правительство также всячески провоцировало конфликты в церковной среде, не позволяя церкви объединиться и вновь стать общественной силой. Именно эта политика государства породила духовный кризис в стране. К концу 20-х гг. церковь была на грани выживания и представляла три направления: государственное, соглашательское и радикальное. Но были также многочисленные тайные церкви, которые ушли в подполье и которых объединяет одно название — катакомбные. С 1927 по 1940 гг. в России самостоятельной и активной православной церкви не существовало. Настоящим триумфом большевистской власти стало уничтожение в 1931 г. с помощью динамита храма Христа Спасителя в Москве[303].

Россия: искоренение веры

В России была разгромлена самая массовая и пользующаяся популярностью у населения церковь — православная. Религиозные конфликты всегда были массовыми и кровопролитными, такими мы наблюдаем их в России в первые десятилетия после 1917 г. Большевистская власть вела ожесточенную войну против верующих, которые многотысячными толпами шли на нее за сохранение своей веры, чтобы не допустить разграбление соборов и монастырей. Видя реальную угрозу со стороны верующих, большевики направили все свои силы на главные духовные центры, каковыми являлись в стране известные монастыри, и стали изымать из них мощи святых. Советское правительство приказало «трупы и мумии» передать музеям, требуя от коммунистов на местах всячески искоренять религиозное прошлое России и постоянно бороться с мракобесием и верой в «святые мощи». Эта кампания также наглядно показала, насколько церковники, пользуясь безграмотностью населения страны, много веков всячески обманывало его и вместо мощей святых людей подкладывало в гробы кости животных и другие подделки[304].

Оставшееся в живых духовенство старалось избегать любых конфронтаций с новой властью, хотя некоторые церковные диссиденты открыто осуждали советскую власть, считая ее прислужницей антихриста. Они призывали верующих не признавать новый общественный строй в стране, угрожая небесной карой и всяческими проклятиями, которые Бог нашлет на них до «седьмого колена». Но в 20-е гг. в Советском Союзе в народе были по-прежнему популярны древние сказания и разные суеверия, соединенные с фанатичной верой в чудеса, особенно в таинственные пылающие изображения, кровоточащие распятия и иконы, мистические огни ночью в церквях, которые как будто бы замечали не только в деревнях, но и больших городах. Как и прежде эти фантастические представления обрастали всевозможными слухами, которые распространялись со скоростью света, что очень беспокоило коммунистов и их атеистических пропагандистов, среди которых было много людей еврейской национальности.

В 1923–1924 гг. на Украине после одного события начался религиозный подъем. Когда некий большевик расстрелял известную икону Богоматери с Младенцем Христом, то поверх краски выступила настоящая кровь, а Дева Мария стала лить слезы, чтобы смыть кровь со своего Сына. Ее слезы действительно остановили кровь. После этого церковь, где находилась эта икона, стала местом паломничества огромного количества верующих, которые приходили со всей Украины. Коммунистические лидеры оказались перед масштабным религиозным психозом верующих, грозившим перерасти в новую гражданскую войну. Некоторые из них с отчаянием заявляли: «Религия как гвоздь. Чем глубже он входит, тем опаснее она становится»[305].

Православие господствовало в сознании людей потому, что в стране по-прежнему преобладали крестьянская община и сельское хозяйство. Только в 30-х гг. данная ситуация изменилась, так как в селе была проведена сплошная коллективизация и уничтожено кулачество. Большевики, проводя эту политику, использовали стандартную тактику: терроризм, экспроприация, искусственное создание голода. В то время умерли миллионы крестьян, был нарушен традиционный патриархальный уклад в деревне, православные церкви подверглись такому разрушению, что больше не подлежали ремонту.

У советской нации, появившейся на кладбище христианской России, была религия со своим собственным псевдокультом, которую она цинично заимствовала у православия. Идеология партии основывалась на инициациях и обрядах посвящения, а также на светских мучениках и святых, но, прежде всего, на почитании главного божества на земле — Иосифа Сталина[306].

Большое разочарование

Большинство людей очень беспокоили события в Советской России, и они опасались, что такое может произойти во всей Европе. Социал-демократические революции и массовые выступления трудового народа были особенно сильны в 1919 г., в результате которых образовались недолговечные коммунистические государства в Венгрии и Баварии. Рабочие движения реально угрожали государственной власти в Италии и Англии, что сильно напугало старую аристократию[307].

Но, несмотря на высокую активность народных масс в 1919 г., революции не привели к таким глобальным последствиям, к каким они привели в России. Вскоре после этого по всей Европе прокатилась волна широкой международной реакции, приведшей к созданию фашистского государства в Италии. Так как накал страстей народного возмущения против своих правительств иссяк, это вскоре привело к появлению почти во всей Западной Европе фашистских и авторитарных режимов. Не последнее значение в этом сыграл и религиозный фактор. Хотя авторитет традиционных религий после войны снизился, это не помешало государству вновь прибегнуть к их помощи, используя против коммунистической идеологии. Большинство неокультов заявляли о своей аполитичности, но они также внесли свой вклад в пропаганду мессианства и популяризацию мистических идей, чем способствовали зарождению в Западной Европе реакционного национализма[308].

Движения ветеранов правого толка вновь стали эксплуатировать риторику военного времени и призывать в свидетели правоты своих намерений погибших товарищей. Используя уже известные образы «Лучника», они логично аргументировали свою позицию. В 1929 г. Хорст Вессель написал гимн нацистской партии, в котором есть такие слова: «Друзей, Ротфронтом и реакцией убитых, шагают души, в наши встав ряды».

В течение всех межвоенных лет границу между политическим экстремизмом и религиозным рвением было очень трудно различить. Даже в Соединенных Штатах Америки в середине 20-х гг. организацию Ку-клукс-клан поддерживало несколько миллионов человек, которые активно выступали против всяческих попыток католиков взять первое место в США. Из-за военизированной структуры, особой пристрастности к униформе, мистическим символам и культу насилия Ку-клукс-клан был приравнен к фашистским и ультранационалистическим движениям, на которые в это время была мода в Европе, но американская модель фашизма всецело базировалась на религии. Лидерами этого движения были представители протестантского духовенства, а его гимном стал измененный христианский псалом[309].

Германия: путь к реваншу

В то время как некоторые церкви были уничтожены, другие продолжали свое существование. Но их безопасность теперь всецело зависела от того режима, который они всячески поддерживали. Такое положение вещей мы наблюдаем в Германии.

Армагеддон в Германии начался годом позже, чем в России. В ноябре 1918 г. страна потерпела поражение в Первой мировой войне, и вооруженных сил у нее больше не было. Консерваторы и националисты искали утешение в мифах, которых накопилось предостаточно за последние годы, именно с их помощью они вдохновляли себя на возрождение немецкой армии, чтобы нанести человечеству новый смертельный удар в спину. Как иначе можно было ответить за свое позорное поражение? Немцы так были близки к победе весной 1918 г., что не могли понять свое полное крушение летом от объединенных военных сил стран Антанты. Германия не могла смириться с этим и вновь думала о победе в новой войне. Немецкие патриоты-пропагандисты обвиняли в поражении своей армии в октябре-ноябре 1918 г. социалистов, левых, пацифистов, и, конечно, евреев. В эпоху господства социал-национализма это стало своеобразным политическим клише. По этому поводу в 1943 г. хорошо сказал Герберт Маркузе[310]: «Система национального социализма была изобретена специально, чтобы дать победу немцам, которой их лишили в 1918 г.»[311]

Религиозные мыслители, особенно протестантские, искали объяснение крушению своих надежд в 1918 г., которые страстно лелеяли в августе 1914 г. Они успокаивали себя тем, что многое от них было скрыто, их обманули и дезинформировали, нисколько не сомневаясь в своей правоте. Лидеры церкви считали себя невиновными, полностью снимая ответственность за все преступления, на которые они толкали свой народ[312]. Точно так же, как в 1914 году они возглавляли националистическое движение, четыре года спустя немецкое протестантское духовенство представило некоторые из самых ясных заявлений о национальном отчаянии и предательстве. Легендарный протестантский проповедник Германии Бруно Деринг был сторонником мифологической идеи «удара в спину». Он проповедовал в 1918 г., что Бог не отказался от немцев, но немцы отказались от Него, это предательские элиты «осквернили алтарь родины». Хотя он и не обвинял во всех бедах Германии евреев, но вскоре это станет главной темой у других протестантских священников. Богослов Рейнгольд Зееберг[313]составил на латинском языке эпитафию для военного памятника, которая стала настоящим девизом поколения 40-х гг. Рейнгольд Зееберг посвятил эту эпитафию всем погибшим на войне выпускникам берлинского университета, она гласила: «Непокоренных победили, но мы снова победим»[314].

Вспоминая 1914 год, проповедники вновь создавали национальный кризис. Являясь свидетелем новой демократической республики, Герман Лаухсен сокрушался:

Новая немецкая республика не была коммунистической, как в России. По Конституции 1919 г. церковь была отделена от государства, но одновременно объявлялась полная религиозная свобода, и за церковью сохранялись многие довоенные привилегии. Откровенные националисты военного времени лишь наполовину признавали эту республику. Гарнак и Трёльч приняли республику, как и либералы, подобные Паулю Мартину Раду, который издавал газету «Христианский мир». Большая же часть протестантского духовенства придерживалось крайней реакционной идеологии, процветавшей в межвоенные годы. Другие хотя и не были ни на чьей стороне, но также, как и все немцы, были озлоблены и лелеяли месть. Поэтому религиозные мыслители стали идеологическими лидерами нового национализма.

Германия: предсказание Мартина Лютера

Реваншистский национализм немцев основывался также на возрождении значения Мартина Лютера, которое началось еще в 1917 г. Исторические деятели у разных народов всегда периодически подвергаются переоценке, но непосредственно на ренессанс Лютера повлияли политические события в Германии 20-х годов. Большую роль в этом сыграли влиятельные богословы и общественные деятели из университета Эрлангена: Карл Холл, Вернер Элерт и Пауль Альтхаус, до сих пор считающиеся главными специалистами по христианскому праву[315].

Лютер хвалил христианские королевства и государства, которые спасли его от папского престола и предоставили ему возможность реформировать католическую церковь. Оправдание такого отношения к государству Лютер нашел у апостола Павла в его Послании к Римлянам, 13. В современном контексте это надо понимать, что настоящим христианским государством является то государство, которое считает Царство Бога выше индивидуализма людей. Учитывая мессианский смысл идеи Лютера, ее можно было связать с любым харизматичным государственным лидером, кто мог бы оправдать надежды людей на возрождение сильной Германии, с таким, каким в свое время был кайзер Вильгельм[316].

Возрождение в сознании немцев Лютера и его учения, которое началось еще в 1917 г., стало поворотным пунктом в истории Германии. С конца XIX в. многие пасторы и ученые стали проводить чистку христианства от его еврейских корней, и некоторые даже выступали за полное удаление Ветхого Завета из Библии. В 1917 г. во время празднеств, посвященных Мартину Лютеру, некоторые деятели церкви, выступавшие за ревизию Библии, решили представить свои взгляды национальной аудитории и предложили новую редакцию «95 тезисов» Лютера, намереваясь таким образом освободить немецкое христианство от «противоестественной связи» с иудаизмом и создать его на «чистых протестантских основах». Наука также беспокоилась о чистоте немецкой расы и боролась против чужеродных, культурных влияний. В своем желании освободиться от иудаизма пасторы и ученые вновь стали придерживаться древнехристианской ереси маркионитов[317], которые утверждали, что между Богом евреев и Богом Света, Сыном которого является Иисус Христос, лежит настоящая бездна. Эти пасторы и ученые, как и маркиониты считали, что церковь должна отвергнуть свое еврейское происхождение и считать родиной Иисуса Христа другую страну. По их мнению, Иисус Христос был арийцем, а не евреем[318].

В течение следующего десятилетия немецкие националисты создали политическое и религиозное движение, которое стало бороться за чистоту церкви от евреев. В 1921 г. пастор и нацистский церковный функционер-антисемит Фридрих Андерсен популяризировал свои нацистские взгляды в книге «Немецкий Спаситель», которая была напечатана в Мюнхене «Народным издательством», специализировавшимся на комиксах. Текст Андерсена был окружен рекламными объявлениями об издании других нацистских книг с фотографиями их авторов, среди которых был ранний наставник Гитлера — Антон Дрекслер[319]. Для Андерсена Маркион был, возможно, самым важным из отцов Церкви, даже выше Блаженного Августина[320].

Знаменитые богословы, Эрих Фогельзанг и Рейнгольд Зееберг, также считали Иисуса Христа арийцем. Даже Гарнак был с ними согласен. Хотя он не признавал расовый и биологический антисемитизм и не мог понять, почему расовая тема так завладела умами его современников. Он всячески одобрял ассимилирующихся с немцами евреев, которые таким образом отказывались от своей старой веры в пользу христианства. Тем не менее в 1921 г. он издал свое одиозное исследование, посвященное Маркиону. Гарнак полностью поддерживал радикальные суждения Маркиона и призывал современную ему немецкую церковь исключить Ветхий Завет из Библии. Он считал:

Расовые противоречия особенно накалились между церквями в 20-е гг. В 1930 г. книга одного из вождей нацистской партии Альфреда Розенберга «Миф XX века» открыто пропагандировала нацизм. Розенберг объявлял в этой книге, что Иисус Христос не был евреем. Благородное происхождение Иисуса было извращено вначале еврейским апостолом Павлом, а позже Римско-католической церковью. В 1931 г. немецкие националистические движения объединились в организацию под названием «Немецкое христианство», главная цель которой стала политика контроля над протестантскими церквями. В 1933 г. благодаря мощной государственной поддержке расистское движение взяло под свой контроль большинство церквей страны и превратило их в филиал имперского правительства, который стал подчиняться специальному рейхепископу. Ему были обязаны подчиняться и другие протестантские церкви. Но немецкое христианство не смогло полностью превратиться в государственную систему, так как нацистские лидеры не захотели делить свою власть с религиозными деятелями[322].

Кроме «Немецкого христианства», подобные идеи господствовали и в немецкой Лютеранской церкви. Положительно оценивал приход Гитлера к власти богослов из Эрлангена Пауль Альтхаус, который даже заявлял: «Все наши протестантские церкви приветствовали переворот 1933 г., так как это подарок и чудо Бога. Нацистская революция стала Пасхой, которая возродила Германию. Поэтому немецкие христиане объединились, чтобы поддержать национальный социализм». Тоталитарное государство можно оправдать лишь тогда, если за него выступает весь народ. В Гёттингене Эмануэль Хирш сравнивал Гитлера с Христом и считал нацистский переворот как «восход солнца божественного совершенства после бесконечных темных лет гнева и нищеты». Герхард Киттель, известный ученый из Тюбингена, предлагавший отделить Новый Завет от еврейского Ветхого Завета, поддержал пафос своего народа и также хвалил Гитлера. Большинство немцев поддерживали нацистскую программу по изгнанию евреев из страны и устранению их из всех сфер общественной и государственной жизни[323].

Отношение различных церквей к возрождающемуся национальному государству было все-таки неоднозначным: одни протестантские лидеры восхваляли власть и все, что с ней было связано, другие были потрясены расизмом и языческим поклонением этого государства. Среди всех церковных лидеров выделялся лишь один из них своей независимой позицией — это Мартин Нимёллер, который во время Первой мировой войны был капитаном подводной лодки UC-67, минного заградителя, а после войны вынужден был уйти в отставку, так как не признал законной Веймарскую республику. Как лютеранский пастор, в 20-х гг. он проповедовал национальное возрождение и первоначально приветствовал приход Гитлера к власти. Он считал евреев виновными в смерти Иисуса Христа. Но по своим убеждениям он был все же типичным либералом. После того, как государственная власть стала провозглашать Иисуса Христа арийцем, он сразу же ушел в полную оппозицию к ней. Во всем мире пастора Нимёллера считают символом антинацистского сопротивления[324].

Ученые-историки старшего поколения считали ответственным за нацизм немцев Мартина Лютера и его учение. Такой их подход к историческим событиям в корне не соответствует действительности и объясняется лишь тем, что они полностью признавали политику государства.

Католики: будущее их религии

Первая мировая война отразилась и на взглядах Римско-католической церкви. В Германии центральным для нее вопросом были отношения между религиозными учреждениями и светской властью, которые сильно нарушились после войны. Российская революция показала, какая перспектива ждет лидеров церкви, не желающих идти на компромисс с новой властью. 1917 год сильно отразился на всей многовековой католической культуре и кардинально изменил политические отношения католической церкви и государства.

Католическое духовенство в Европе было ошеломлено тем, как Православная церковь в России была уничтожена буквально в считанные годы по волевому решению революционной власти. Никто вначале так и не понял, почему Российская церковь так быстро ушла с исторической арены. И лишь в 60-е гг., в период реформирования католической церкви, стало понятно, почему Ватикан затеял эту реформу, которой последовали другие религиозные институты в Западной Европе. Антикоммунизм не мог больше доминировать в политике церкви. Но что может заменить его на этом этапе исторического развития? В любом случае современная политика церкви должна не доводить до такого печального конца, который случился с церковью в Советском Союзе[325].

Но для Римско-католической церкви 1917 год ассоциировался не только с русской революцией, но и с Мексикой, где католической церкви был нанесен удар антиклерикальной Конституцией Керетаро[326]. Хотя ее наиболее безжалостные для католической церкви пункты не были предписаны к немедленному исполнению, они были полностью осуществлены в течение 20-х гг., что привело к преследованию церкви и жестокой гражданской войне, унесшей десятки тысяч людей. Как и в России, это произошло в пределах одной страны, также традиционно считающейся оплотом католицизма. Римские папы еще больше забеспокоились, когда преследование католиков началось в Испании после 1936 г. Римский папа Пий XI выступил с осуждением трех стран, которые назвал «ужасным треугольником», где существуют антихристианские преследования и массовые убийства: Советский Союз, Мексика и Испания[327].

«Красный кошмар» вынудил католических лидеров прийти к конкретным действиям. Большинство католического духовенства всегда придерживалась бескомпромиссной антикоммунистической позиции и поддерживало реакционные партии и антисемитские организации. Лишь незначительная часть духовенства стремилась понять природу коммунизма, для того чтобы эффективно с ним бороться. Именно эта часть духовенства сумела в 30-е гг. выработать новую социальную доктрину католицизма. Это и позволило буквально в кратчайшие сроки урегулировать католической церкви отношения со светским государством, от чего напрямую зависело дальнейшее ее существование в обществе. Именно поэтому Ватикан в 1924 г. уладил свои конфликты со светской республиканской Францией, а в 1929 г. с фашистской Италией. Церковь постепенно училась жить как отдельно от государства, так и с официальным атеизмом.

Конечно, католическая церковь никогда не забывала и свои постоянные духовные средства воздействия, чтобы выжить в новом светском государстве. Это мы видим на примере признания католической церковью явлений Девы Марии жителям португальского города Фатима. Тайным смыслом этого признания была борьба против коммунизма, но она окутана дымкой надежды в скорое изменение политического строя в России. Память о 1917 годе никогда не дает покоя католической церкви. В самые опасные годы Холодной войны церковь позиционировала Марию как крайнее средство против коммунистического прогресса, кульминацией этого стало провозглашение в 1950 г. догмата о Вознесении Девы Марии. И хотя католическая церковь теперь никогда официально не выступала против коммунизма и не называла советских лидеров антихристами, неофициальная ее доктрина по-прежнему подразумевала СССР «исчадием ада», а Сталина дьяволом[328].

В настоящее время весь успех в возрождении церкви в современном мире приписывается Ватикану, хотя с этим можно было бы поспорить. Постоянно вспоминая события в России и маневрируя перед немецким нацистским режимом, Ватикан осторожно созидал новую церковь. В 1937 г. Ватикан выпустил энциклику «С огромной обеспокоенностью», в которой искренне осудил нацизм, а преклонение перед нацистским государством назвал идолопоклонством. Во время Второй мировой войны политическая деятельность Римского папы Пия XII выглядит очень мужественной и благородной, что постоянно вызывало ненависть нацистов. Но в целом католический мир был инертен против Гитлера. По крайней мере, первоначально немецкая католическая иерархия поддержала Гитлера, которого она считала своим защитником от большевизма. Постепенно часть католического духовенства обеспокоилась за свою поддержку тоталитарного расистского режима. Более того, даже если Ватикан спас многих отдельных евреев и осудил тиранию, почему Пий XII не высказался против массовых преследований евреев и Холокоста, о котором уже ходили слухи?

Российские события преподали Пию XII хороший урок, и он знал, что бывает с лидерами церкви, если они выступают против тоталитарного режима, неважно какой он, коммунистический или нацистский. Нацистские лидеры обсуждали ликвидацию Римского папы, но только после окончательной победы в войне. И если нацисты не привели свой план в жизнь, это вовсе не значит, что опасности не существовало. Ватикан всегда опасался за жизнь папы. Только российский пример так и остался незаживающей раной[329].

Чтобы понять Первую мировую войну и особенно ее религиозную подоплеку, мы должны хорошо осознать ее последствия и результаты, которые одновременно стали предпосылками Второй мировой войны. Кроме политических последствий, мировой конфликт 1914–1918 гг. стал причиной глобального изменения религий и, прежде всего, христианства, а также образования светских государств и культур. Если, с одной стороны, война сплотила ее сторонников вокруг бесчеловечных режимов, то с другой — она активизировала других людей бороться против жестокости и милитаризма, выступать за альянс светских государств с различными церквями. И это позволило церкви в недалеком будущем пережить новое возрождение в современном мире.