Великий Бенин

Глава XVI Аудиенция

Совещание в угловом кабинете вызвало при дворе интерес необычайный. Особенно волновались те, чьи доходы были связаны с морской торговлей. И потому, как только король удалился, придворные тесным кольцом окружили Ортиша, надеясь выведать у него цели дальнейших экспедиций.

Но их ожидания были обмануты. Епископ с присущей ему любезностью сообщил нетерпеливым лишь о том, что его величество чрезвычайно милостиво принял доклады Гомиша и Сикейры, щедро наградив обоих за услуги, оказанные ими короне.

— Гомишу, — сказал епископ, — пожалован герб, подобного которому не было ни у одного дворянина Португалии, Испании или любой другой европейской державы: по серебряному полю три негритянские головы, у каждой головы три золотых кольца — в ушах и в носу — и золотые ожерелья. Сикейра награжден золотом и землями, что обеспечит безбедное существование всей его родовитой, но слишком многочисленной семье, — губы Ортиша чуть дрогнули в улыбке, но тут же лицо его стало серьезным, и, глядя куда-то поверх голов обступивших его людей, он сказал: — Его Величество Аффонсо Пятый, наш добрейший и всемилостивейший государь, желая оказать честь правителю далекой страны, примет сегодня его сына, юного принца, в большом аудиенц-зале, на каковой встрече, имеющей быть в четыре часа пополудни, его Величество просил присутствовать всех вас, мои сеньоры.

И, прежде чем придворные успели сообразить, что речь, очевидно, идет о чернокожем мальчике, приезд которого вызвал столько толков в Лиссабоне, сутана епископа уже зашелестела в соседнем помещении.

К назначенному часу аудиенц-зал дворца был полон. Все, кто, согласно церемониалу, имели доступ на парадные приемы, поспешили сюда. Затянутые в бархат придворные дамы расположились вдоль стен зала и расправили складки длинных, шитых золотом шлейфов. Мужчины, прогуливаясь взад и вперед, обменивались последними новостями о назначенной на завтра продаже черных рабов. То там, то здесь мелькали красный берет с пером и яркий камзол желтого шелка. Это венецианский посол, переходя от одной группы людей к другой, пытался разузнать что-либо о предполагаемых новых экспедициях в дальние страны. Вступая в разговор, посол оживленно жестикулировал, его длинные, разрезанные до плеча рукава взмахивали, как крылья огромной птицы. Придворные снисходительно улыбались столь откровенному любопытству посланника Великого города и, тем не менее, сообщали ему все то, что было известно им самим. Правда, знали они чрезвычайно мало.

Испанский посол, в отличие от своего итальянского собрата, ни с кем не вступал в разговоры. Одетый во все черное, непроницаемый, подчеркнуто недоступный, он внушал невольное уважение к своей персоне даже самым легкомысленным людям. Он всегда молчал, этот важный, прямой как палка, испанец, но при этом знал все, что можно было узнать с помощью хитрости, обещаний и денег, которыми он щедро снабжал нужных ему людей. Многие из ближайшего окружения Аффонсо Португальского состояли на службе испанской короны, и благодаря регулярно доставляемым сведениям посол, еще прежде, чем «Санта-Инес» вошла в устье Тежу, отправил в Мадрид донесение о прибытии в Лиссабон корабля с необычным грузом.

Любые сведения о вновь открытых землях особенно волновали испанца. Его внимательный взгляд отыскивал в толпе тех, кто говорил мало, однако мог знать больше того, чем высказывал вслух.

Но вот утихли все разговоры, даже те, которые велись шепотом: в аудиенц-зал вошел король. Быстрым шагом, кивая направо и налево, он прошел сквозь толпу почтительно расступившихся придворных, низкими поклонами и глубокими реверансами приветствовавших своего короля.

Аффонсо на сей раз никого не удостоил беседой. Не останавливаясь, он поднялся на возвышение и сел в тронное кресло. По правую сторону от него, двумя ступенями ниже трона, встал сын Аффонсо, инфант дон Жоан. Наследному принцу исполнилось 14 лет. Невысокого роста, с бледным и вялым лицом, он мало был похож на своего отца, сохранившего и к сорока годам юношески стройный стан и строгую четкость черт красивого смуглого лица.

Как только король и наследник заняли свои места, вперед выступил церемониймейстер двора. Подняв кверху булаву, он громко, нарочито растягивая слова, провозгласил: «Его Высочество, сын короля Эвуаре, принц Бенина, Асоро!»

Мгновенно все взоры обратились к небольшой, обитой бронзой двери. Тяжелые створки, приведенные в движение невидимой рукой, распахнулись, и в аудиенц-зал, по двое в ряд, вошли черные барабанщики. Их пальцы били по туго натянутой коже, и стены дворца, так же, как недавно пристань Тежу, услышали странную, тревожную, ритмическую дробь.

Гомиш с удовлетворением наблюдал за присутствующими в зале. Ему хорошо были известны нравы и интересы двора. Поэтому он и решил допустить во дворец телохранителей принца, зная, что африканская экзотика развлечет скучающий двор и придется по душе Аффонсо, страстно любившему все необычайное.

Гомиш не просчитался: его затея вызвала восторг. Барабанщики, приплясывая, обошли зал и остановились в десяти шагах от трона. Их руки особенно быстро замелькали в воздухе, ритм барабанов убыстрился. Под частую громкую дробь в зал вбежали еще два африканца. Они несли на головах завернутые в полосатые ткани тюки, в которых, как не трудно было догадаться, находились подарки, посланные королем Бенина королю Португалии.

Положив тюки у ступенек трона, чернокожие удалились так же быстро, как и вошли. Барабаны забили медленней, глуше. Их музыка стала строгой, торжественной, она звучала все тише и тише и разом умолкла, как только в зал вступил сын Эвуаре Асоро. Сотни глаз уставились на африканского принца. Мальчик шел легкой, пружинящей поступью. Он был одет в португальский костюм. К поясу его бледно-розового камзола, по португальскому обычаю, были подвешены слева — меч, а справа — кинжал. Тупоносые, украшенные золотыми пряжками башмаки красовались на его ногах. Принц Бенина был выше Жоана и шире в плечах, хотя казался года на два, на три моложе португальского инфанта. В стройной фигуре чернокожего мальчика чувствовались и сила, и ловкость. Не спеша, не оглядываясь по сторонам, подошел он к трону и поклонился Аффонсо.

— Здравствуй, Великий Король, — четко и раздельно выговаривая каждое слово, приветствовал короля Асоро. — Пусть будешь ты здоров долгие годы, пусть не знает твой нож поражения, рука слабости, а сердце страха!

Придворные заулыбались, просветлели даже суровые, изрезанные шрамами лица воинов, а женщины поднесли к глазам кружевные платочки. Всех до глубины души растрогало приветствие юного африканца, от слов которого повеяло чем-то далеким, чистым, гордым. Только лицо испанского посла не изменило своего выражения, как будто раз и навсегда застыли его мускулы в кислой гримасе.

— Обба Эвуаре, — продолжал Асоро, — цениттвою дружбу и твои аркебузы, убивающие на расстоянии. Он просит тебя прислать их как можно больше. Тебе же он желает быть первым среди белых народов, подобно тому как Великий Эвуаре является первым среди народов черных. Я, Асоро, сын обба Бенина, сказал тебе это.

Не слишком понравилось Аффонсо сопоставление, которое позволил себе африканский принц, сравнив его, христианского короля, с повелителем чернокожих язычников. Но симпатия, испытываемая им к смелому мальчику, пересилила неприязнь, вызванную необдуманно сказанными словами. Эта симпатия прозвучала в ответной речи короля Португалии.

— Мое сердце искренне, когда я говорю, что рад видеть тебя в Португалии, принц Асоро, — серьезно, без тени улыбки, как если бы перед ним стоял взрослый мужчина, а не ребенок, сказал Аффонсо сыну обба. — Я слышал о том, что твоя страна изрядно богата, а люди, населяющие ее, умны и приветливы. Король, правящий такой страной, поистине велик, и мы рады назвать его нашим другом. Сын короля Бенина, принц Асоро, которого мы полюбили всем сердцем, встретит у нас самый радушный прием. Мы желаем, чтобы ты увидел все, чем богата наша страна, и рассказал об этом по возвращении на родину королю Эвуаре. Пусть мои гранды покажут тебе наш прекрасный Лиссабон, а затем мы отправимся в Синтру, где надеемся отдохнуть сами и доставить развлечения нашему гостю.

Король умолк, Асоро, поняв, что аудиенция закончена, поклонился и, под возобновившийся грохот барабанов, по-прежнему ни на кого не глядя, покинул зал.