Вепсы. Очерки культуры и истории

События периода формирования древнерусской государственности на северо-западе страны оказались судьбоносными для многих прибалтийско-финских народов. Некоторых из них летопись застает как самостоятельных участников исторического процесса на самом начальном этапе становления Древнерусского государства (весь, чудь), сведения о других появляются позднее. Как уже говорилось, важнейшие ориентиры для изучения ранней истории прибалтийско-финских языков и народов были сформулированы Д. В. Бубрихом на основании языковых данных как «чрезвычайно важном источнике познания седого прошлого». Многие его положения остаются актуальными до сих пор. Древняя прибалтийско-финская общность, из которой позднее выделились прибалтийско-финские племена, по его мнению, уже в I тыс. до н. э. заселяла побережье Балтийского моря между Рижским и Финским заливами, где и завершилось их сложение как этнической общности:

«Проживание на отдельной территории, в обстановке тесных хозяйственных и культурных связей определило единообразие хозяйственных и культурных институтов у древних прибалтийских финнов, равно как единообразие их речи. Об их речи надо сказать, что (как это ясно на основе историко-сравнительного изучения речи их языковых потомков) она представляла собою одну и ту же речь, разумеется, с некоторыми вариациями от одной местности к другой, особенно в области словаря».

Полагают, что прибалто-финны пришли сюда из внутренней части лесной полосы Восточной Европы, поглотив обитавшее здесь немногочисленное местное население. По всей вероятности, они продвигались по Великому Волжскому пути, первооткрывателями которого, как указывалось выше, археологи считают предков финно-угорских народов. Современные исследования подтверждают предположения Д. В. Бубриха о месте обитания прибалто-финнов до их разделения.

Общие корни прибалто-финнов оказались весьма глубокими. Языки финнов, эстонцев, карелов, вепсов, ижоры, ливов внутри финно-угорской языковой семьи выделяются в прибалтийско-финскую группу. Исследование каждого из них дает важнейший материал по самой ранней, бесписьменной истории народов, их культурным традициям, образу жизни, этнической психологии народов. Они также оказываются крайне необходимыми и для «расшифровки» топонимов, реконструкции многих языковых и культурных явлений у родственных народов, следы которых едва улавливаются у одних, но сохраняются у других.

На схеме (рис. 7), предложенной В. Н. Напольских, представлено их место среди финно-угорских языков.

Исследователь предупреждает, что данная схема весьма условна и ни в коей мере не может рассматриваться как модель реальных исторических процессов, но она дает общее представление о близости тех или иных языков, входящих в финно-угорскую языковую семью.

СЛЕДЫ СЕДОГО ПРОШЛОГО В ВЕПССКОМ ЯЗЫКЕ

Принадлежность вепсского языка к прибалтийско-финской ветви финно-угорской семьи установлена давно. Основную часть в нем составляет лексика, относящаяся к общефинноугорскому слою, например, ‘ma-земля’, eläda - жить’, ‘jaug -нога’, ‘kulda - слышать’, прибалтийско-финскому языку основе - ‘hui - губа’, ‘jänis - заяц’, ‘pehmed - мягкий’ и самобытной вепсской лексике - ‘iibuz- сугроб’, sot - червяк’, cigicaine - черная смородина’, cibuda- качаться’ др..

В вепсском языке отчетливо прослеживаются следы прежних языковых контактов прибалто-финнов с соседними этническими группами: в нем имеются заимствования из летто-литовских (балтийских), древнегерманских и славянских языков. Влияние древних балтских племен (литво-латышей), обитавших южнее мест их расселения, по мнению лингвистов, на язык прибалтийско-финских народов оказалось весьма значительным. Наиболее ранние из них по времени относятся к земледелию, огородничеству, животноводству, средствам передвижения, строительству жилищ и усадьбы, одежде, пище, общественно-семейным отношениям, духовной культуре. С литовским ‘канклес’, латышским ‘кауклес’ связывают название кантеле - музыкального инструмента, являющегося культурным символом прибалтийско-финских народов. В вепсском языке следы балтского влияния отражают слова: meri - море’, ‘hein - трава’, ‘vago - борозда’, ‘kirvez - топор’; terv - смола’ ‘ naba - пуп’, karv - шерсть’, ‘taivaz - небо’ и др.

Позднее начались контакты прибалто-финнов с древними германцами, колонии которых доходили до восточного побережья Балтийского моря. В языке прибалтийско-финских народов это сохранилось в лексике, касающейся морских и военных дел, торговли. В вепсском языке это отражают слова: ‘rand -берег’, ’kuud - золото’, ‘raud - железо’; ‘fin - олово’, ‘raha - деньги’, ‘ahj- очаг’ и др.

По версии Д. В. Бубриха, установление контактов с древними германцами дало основной толчок разделению прибалто-финнов на отдельные племена. В эпоху могущества Римской империи связи с ними стали каналом вовлечения прибалто-финнов в международную торговлю, в которой главным товаром являлась пушнина. Нет сомнений, отмечает Д. В. Бубрих, «что мехами, добытыми прибалтийско-финскими охотниками, нередко щеголяли римские красавицы. Эта торговля, раз проложив себе пути, сохранилась и когда Рим пал». Разделение прибалто-финнов на отдельные племена, несомненно, ускорила и так называемая этническая революция, импульсы которой в последней четверти I тысячелетия н. э. дошли до мест их расселения. После распада Римской империи усилились связи прибалто-финнов с набирающими влияние древними германцами, а на смену им в «эпоху викингов» пришли варяги. Рост торговых отношений вызывал необходимость расширения промысловых угодий и торговых пунктов, что вело к освоению прибалто-финнами обширных территорий по всем направлениям. Обитавшая на северных окраинах мест их расселения лопь (предки саами) в силу своей малочисленности и кочевого образа жизни, как полагают, не оказывала пришельцам сопротивления и откочевывала на свободные земли. Чем разнообразнее становились связи прибалто-финнов с его окружением, тем больше появлялось различий внутри прежде относительно единой прибалтийско-финской общности. Языковые данные также говорят о том, что различия в лексике прибалтийско-финских языков, ставших позднее самостоятельными, формировались при взаимодействии их со своими соседями, причем «в некоторых случаях одни и те же иноязычные слова заимствовались ими независимо».

На вновь осваиваемых прибалто-финнами землях постепенно стали формироваться самостоятельные этнические группировки, на основе которых позднее сложились уже известные нам по историческим данным прибалтийско-финские племена, связь с которыми имеют и современные прибалтийско-финские народы. На территории современной Эстонии из нескольких племен сформировался эстонский народ - эсты, восточнее мест его проживания - вдоль южного побережья Финского залива закрепились предки води - vakja, vagja или vadda; рядом с ними - в бассейне р. Невы и части южного побережья Финского залива предки ижоры - ingeri, на юго-западе на побережье Рижского залива - предки ливов - liivi. На самом юго-западе современной Финляндии обосновались soomi (рус. сумь) и вблизи их, у великих озер - hämä- емъ/ямъ. Вместе с двумя группами другого прибалтийско-финского племени - kirjata, которое позднее стало называться karjala (рус. корела), сумь и емъ составили ядро современного финского народа. Основным местообитанием корелы являлось северо-западное и северное побережье Ладожского озера» (см. рис. 5).

В то же время, говоря о связях между древними племенами прибалто-финнов и современными народами, имеющими близкие по звучанию названия, Д.В. Бубрих предупреждал, что здесь, как правило, нет прямого соответствия: исследования показывают, что «очень часто древние племена в современных народах слиты и смешаны... так что одни их части отошли к одному современному народу, а другие к другому», что «совсем не исключает того, что сплошь и рядом название какого-нибудь древнего племени продолжается в названии современного народа», но зачастую «в таких случаях перед нами перенесение названия с одного предмета на другой».

Ярким примером, подтверждающим такой вывод, стали итоги масштабного исследования карельских диалектов, проведенные под руководством Д.В. Бубриха по специальной программе, содержащей более 2000 вопросов по фонетике, морфологии и лексике карельского языка. Материалы были собраны почти в 200 селах Карелии и 50 в Тверской области. Они показали, что два наречия карельского языка, на которых говорило две трети современного карельского населения Карелии: людиковское, распространённое у карелов, проживающих на западном побережье Онежского озера, и ливвиковское - на побережье Ладожского озера и на Олонецком перешейке - обнаруживают значительно больше сходств с вепсским языком, чем с собственно карельским наречием, свойственным карелам северных районов республики. Такой итог исследований, как отмечает Д. В. Бубрих в уже упоминаемом очерке «Происхождение карельского народа», меняет общепринятое представление о современных карелах как просто продолжении древнего племени корела (karjala) и говорит о весьма существенном участии древних вепсов в формировании современного карельского народа.

Особенности диалектного деления современного карельского языка сложились в результате тесного взаимодействия продвинувшегося на рубеже XII- XIII вв. на северо-западную окраину вепсской земли между Ладожским и Онежским озерами карельского населения из северного и северо-западного Приладожья, которое завершилось к XVII-XVIII вв. полной карелизацией местного населения. Различия в интенсивности вепсского субстрата в речи данных групп карелов и повлияли на их диалектное разделение. Он наиболее значителен у карелов на западном побережье Онежского озера, которые сами себя называют людиками. В речи карелов, заселивших побережье Ладожского озера и Олонецкий перешеек, преобладает карельская основа, они выделяют себя как ливвики. Вместе с тем, несмотря на диалектные различия, карелы всех групп обладают стойким этническим самосознанием, имеют также и общий этноним - karjalaine, и осознают себя единым народом.

По языковым данным можно судить и об активном взаимодействии прибалто-финнов со славянским населением с самого начала его появления в местах расселения прибалто-финнов. Об этом красноречиво говорят многочисленные заимствования из древнерусского языка в языках прибалтийско-финских народов. Они касаются всех сторон жизни, начиная от христианских символов до бытовых предметов. Например, в вепсском языке ‘rist - крест’, ‘рарр - поп’ ‘pagan - поганый, язычник’, ‘luzik - ложка’, ‘lävä - хлев’. Особенно решающим оно оказалось для веси и чуди, которые первыми были втянуты в процесс формирования Древнерусского государства.

ОТКУДУ ЕСТЬ ПОШЛА ВЕПССКАЯ ЗЕМЛЯ...

Происхождение любого народа всегда вызывает интерес, и чем древней народ, тем сложней поддается однозначному толкованию его ранняя история. Ставшее традиционным представление об исторической преемственности веси и чуди с вепсами основывается в первую очередь на данных лингвистики. Вепсы, сохранив свой древний язык, очертив топонимами свою этническую территорию, тем самым позаботились о наиболее весомых доказательствах своего происхождения и границах своей исторической родины.

Вместе с тем в установлении связи между названием древних вепсов в прибалтийско-финской среде ‘vepsä’ и весью в древнерусских источниках, как отмечал Д.В. Бубрих, есть определенные затруднения. В древнеславянском языке весь может быть представлена в форме въсъ, (род. падеж вьси)[9], а поскольку смягчение -ь- из иноязычной речи в русском языке передается как -i-, а не - -е, то в качестве исходной формы для весь должно быть vipsä, а не vepsä. Он полагал, что славяне название племени весь восприняли от скандинавов, называвших его, судя по западноевропейским источникам, vizzi, «у которых замена - е - через -i- была в порядке вещей». По мнению Н.И. Богданова, связь же между этнонимами вепс и весь очевидна, выпадение в русском языке звука -п- (из вепся->вепс->весь) закономерно, хотя у специалистов сомнения в такой трактовке остаются. Он обосновывает это наличием среди вепсов этнонима вепсъ с мягким согласным с на конце, дающим основание для таких заключений. Аналогичное сообщение приводит и 3. П. Малиновская, специально выясняющая в 1927 г. использование этнонима вепс у приоятских вепсов. Ей удалось записать, что один старик вспомнил, что его бабушка после его поездки интересовалась: «А как говорят-то там по-русски или по-вепси?». В этой связи интересно отметить, что русских в вепсском языке называют venänik, что связывают с названием германцами древних славян ‘venedha, позднее Vinidha или Venadha - венеды’.

Вепсы отнюдь далеко не единственные среди прибалтийско-финских народов, происхождение названия которых довольно сложно объяснить. В предшествующих дискуссиях по этому поводу высказывалось мнение, что предки вепсов название vepsä могли получить из исчезнувших языков племен мери или муромы, поскольку по летописным источникам их указывали как соседей веси в Белозерье. Соседство с мерей давало основание некоторым исследователям относить весь к поволжской группе финно-угорских народов. В то же время это сложно признать весомым доводом: в перечне племен, проживающих в «иафетовой части» весь указана между мерей и муромой, а имеющих «свои языци» - между муромой и мордвой, хотя с последними она никогда не соседила.

Принадлежность вепсского языка к группе прибалтийско-финских языков определяла и направление поиска места их прародины - местности сложения веси как отдельной этнической группировки. По версии Д. В. Бубриха, это произошло в местности между Волховом и Свирью, которую исследователь назвал «колыбелью» веси. По его мнению, часть прибалто-финнов, населяющих юго-запад мест их обитания, привлеченная развитием Ладоги, продвинулась в северо-восточном направлении и закрепилась на юго-восточном побережье Ладожского озера. К IX в. их число здесь «оказалось очень значительным и усвоило организацию отдельного племени... и стало называться vepsä (русское весь)».

В.В. Пименов, монография которого по этнической истории древних вепсов появилась спустя два десятилетия после очерка Д. В. Бубриха и опиралась на многие его положения, считал, что весь уже к моменту её упоминания в летописях представляла собой полностью сформировавшееся этническое образование. А местом сложения веси, скорее всего, являлась юго-восточная Прибалтика, где проходил общий процесс формирования народов прибалтийско-финской группы. Его предположение значительно удревляло время выделения из среды прибалто-финнов веси как самостоятельной этнической группировки.

ЯЗЫК ЗЕМЛИ ОБ ИСТОРИИ НАРОДА

В последние годы в этноисторических исследованиях резко возрастает значение данных топонимии.

Как отмечает И. И. Муллонен, известная исследовательница топонимии, «речь идет об истории, облеченной в слово, которое не только доносит через века отголоски звучания языка создателей топонима, но и наполнено содержанием». Названия рек, озер, гор, лесов, поселений, сельскохозяйственных угодий, дорог - всё, что связано с повседневной жизнью местного населения, не только сохраняют для нас язык их создателей, но и рассказывают нам о путях их расселения, характере взаимодействия с соседями, особенностях социально-экономического и культурного развития.

При ограниченности и противоречивости письменных источников древности, «немоте» археологических данных топонимы представляют ценные исторические свидетельства. Их устойчивость во времени, особенности появления и функционирования, перенос моделей их образования при продвижении на новые места обитания дают основания для наиболее объективных суждений по сложнейшим вопросам истории и культуры народов.

Известный о. Кижи в Карелии, на котором расположен уникальный ансамбль Кижского погоста, как считают исследователи, получил свое название от вепсско-карельского наименования разновидности озерного мха - kiidziri. Его выгребали со дна заливов и лесных озер и после сушки использовали как прокладку между бревнами при строительстве изб, хозяйственных строений, им также конопатили лодки-кижанки и т. д. Ареал топонимов с такой основой довольно обширен: он захватывает территорию прошлого и современного расселения вепсов, где наиболее близок к форме, представленной в названии знаменитого острова, ср: оз. Kizidärv, болото Kiziso. Он также встречается у карелов в северо-восточном Приладожье и на Олонецком перешейке. Название вепсской д. Вехручей тоже имеет «растительное» происхождение» и связано с травой вахтой трехлистной, вепс. Vehk. Топонимов с такой основой много - Вехкозеро, Вехламба, Вехкальник, хотя само слово в вепсском языке считается утраченным. В прошлом в неурожайные годы она, как и перемолотая сосновая кора, примешивалась к муке при выпечке хлеба у карелов и вепсов.

Среди топонимов немало таких, возраст которых насчитывает не менее 1000 лет. Топонимы представляют собой важнейшее культурное наследие определенных этнических групп, дошедшее до нас из глубокой древности. Самыми древними являются названия водных объектов - рек, крупных озер (гидронимы), и чем значительнее их роль в жизни края, тем больше вероятность их связи с самыми ранними жителями этих мест. Именно на данных топонимии основано предположение о том, что заселение древними вепсами своей новой родины шло с окрестностей Ладоги на восток и северо-восток. Названия наиболее ранних вепсских поселений, расположенных по берегам Ояти, Капши, Паши и Свири (см. рис. 3), образованы по общей для прибалто-финнов модели с помощью суффикса -La- (L), давно известного в научной литературе как «суффикс местоположения». Подобная модель образования названий поселений и мест является яркой особенностью прибалтийско-финской топонимической системы. Мы видим её в наименовании по-карельски Республики Карелия - Карьяла, являющее вторым официальным названием, её использовал Элиас Лённрот, назвав свой эпос «Калевала» - как место, где Калевала - это то место, где в основном живут его герои и происходят события, описанные в рунах. Модель названий с суффиксом -Lа- встречается на территории проживания всех прибалтийско-финских народов, что говорит о её происхождении еще в период существования единой прибалтийско-финской общности, а позднее при разделении прибалтийско-финских племен она переносилась ими на новые места расселения. Как отмечает И. И. Муллонен, при картографировании ареал топонимов с такой моделью разместился бы вокруг Финского залива, а местности занимаемые вепсами являются всего лишь его юго-восточной окраиной.

В основе названий вепсских поселений -L- типа обычно лежали древние дохристианские имена или прозвища их основателей или жителей, в том числе связываемые с определенными повадками или поведением животных: например: Rahkoil ‘от rahkoi - домовой, обитающий на печи в доме или риге (относится к человеку, имеющего неопрятный вид)’, Reboil от reboi - лиса (по отношению к человеку - хитрый, лукавый), Haragal от Harag - сорока (в вепсском языке так называют хохотушку, болтушку или разиню) и т. д. Их перевод на русский язык в Присвирье и Обонежье передавался окончаниями ичи/ицы (Рахковичи, Ребовичи, Харагиничи). Наиболее многочисленное скопление поселений с такими окончаниями отмечается в Присвирье. Их картографирование показывает ареал наиболее раннего расселения древних вепсов и пути их продвижения по маршруту, который был описан Д.В. Бубрихом как западный вход в Заволочье (рис. 8).

В русской и вепсской традициях такие названия относятся не к отдельным деревням, а к кустам поселений, отражая так называемый гнездовой тип расселения на Севере. Распространение у древних вепсов в юго-восточном Приладожье названий поселений по L-овой топонимической модели свидетельствует об их прибалтийско-финском происхождении и обитании их до появления здесь в более западном регионе.

Древняя весь-чудь заселяла, судя по данным топонимии, уже освоенные земли. Этническая принадлежность населения, проживавшего здесь до появления древних вепсов, остается неясной. Постепенно оно слилось с древними вепсами. От него в вепсском крае остались названия многочисленных притоков р. Оять: Шокша, Кузра, Капша, Курба и др» некоторые из них носят и современные вепсские поселения, возникшие на их берегах. Аналогичные топонимы встречаются на Европейском Севере и даже на Урале и в Сибири, что дает основания строить самые разные предположения об их происхождении. Среди существующих гипотез есть и связывающая их истоки с языками поволжских финно-угорских народов, как ныне существующих, так и уже исчезнувших. Некоторые из топонимов зафиксированы на территории прошлого обитания летописного племени меря. От марийского слова шокш - ‘рукав, приток реки’ объясняют топоним Шокша: река и поселение с таким названием есть на вепсской и мордовской землях; также с марийским словом икса - ‘ручей, небольшая речка’ связывают название оз. Юксовское и д. Юксовичи в вепсском Приоятье, с словом шим - ‘черный’ - названия оз. Шимозеро, рек Шима, Шимка, Шимакса и поселения Шимозеро. Мерянские корни видят и в названиях таких известных поселений в Карелии, как Шелтозеро и Шуньга.

Весьма сложен вопрос о саамской топонимии на вепсской территории, которая считается также предшествующей вепсской. По мнению И. И. Муллонен, она относится к периоду пра- саамского языкового развития, поэтому интерпретация топонимов саамского происхождения является весьма сложной задачей. Название Онежского озера (вепс. Äniz) связывают с саамским словом ‘senå - большой’. Вместе с тем только в Приоятье И. И. Муллонен зафиксировано около 70 гидронимов - названий рек и озер саамского происхождения: со словом ‘tsoalme, calm - пролив ’ связывают название оз. Чаймозеро (вепс. Coimjarvi), откуда берет свое начало р. Оять; с ‘savu - плесо’ - о. Савозеро (вепс. Savijarvi), с ‘кикк, kukkes -длинный’ - озера Кукасозеро и Кукасское; с toares - поперек, поперечный - о. Торасозеро (вепс. Torasjarvi). От саамского слова ‘vuaddzu - болото, болотистое место’ происходит значительная группа топонимов на вепсской територии, в том числе приток Ояти - Ваджега (вепс. Vadzug), болота Важинское, Вачевщина; от слова ‘ruoksa - мох’ - названия ручьев Рокса, болот Рокша, Рокшима; от saps -сиг — приток Ояти р. Шапттта.

Контакты между древними вепсами и прасаамским населением носили длительный и глубокий характер. К саамским заимствованиям в вепсском языке относят такие слова, как сига - край, сторона’, сиги - дресва, песок’, ‘lizm - ил’, coga, cuga - угол’, и др. В вепсской лексике удалось выявить, как уже говорилось, и саамские заимствования, которые, по мнению известного языковеда П. Аристе, в других прибалтийско-финских языках неизвестны.

Данные топонимии дают основание нам и для суждений о характере заселения древними вепсами ареала своего расселения. Его западная часть - бассейн р. Свирь - подверглась быстрому (залповому) вепсскому освоению, где и находится самое большое скопление вепсских поселений с названиями, образованными по характерной для них L-овой модели. Вероятно, это привело к быстрому растворению местного населения в вепсской среде. Иные процессы происходили на восточной части вепсского ареала, где L-овая модель не встречается. Залповый выброс древневепсского населения, по мнению И.И. Муллонен, её не достиг, поэтому здесь массовая замена местной топонимии L-овой моделью не произошла, а вепсизация местного населения - смена языка и этнического самосознания - у создателей древней довепсской топонимии проходила в течение довольно длительного времени.

Картографирование топонимов с вепсской основой, проведённое И.И. Муллонен, уточняет реконструкцию исторической вепсской этнической территории (см. рис. 9).

Оно приводит к весьма интересным выводам. Границы местности, заселенной древними вепсами вокруг Онежского озера, в основном совпали с границами Обонежской пятины - одной из пяти административных единиц, на которые были разделены новгородские земли после их присоединения к Московскому государству[10]. Нет сомнений, что в основе выделения Обонежской пятины лежала уже исторически сложившаяся особая этнокультурная зона, объединяющая земли с древневепсским населением. К середине II тысячелетия она уже подверглась в ее западной части карельскому влиянию, а в восточной и вдоль основных водных путей - русскому, но топонимия отчетливо сохранила здесь следы былого проживания древних вепсов.

Вместе с тем на основании топонимических карт обнаруживается еще один важный вывод. Северная граница расселения древних вепсов в Обонежье ограничена природно-климатической зоной, которая наиболее благоприятна для ведения земледелия в северных условиях, что опровергает предположения археологов о том, что продвижение древних вепсов на север Обонежья диктовалось, прежде всего, его промысловым освоением.

Таким образом, средневековая Обонежская пятина в своих основных границах воспроизводила исторически сложившийся регион расселения древних вепсов, формирование которого началось еще с выделения Обонежского ряда - отдельного податного округа, известного по письменным источникам XIII в.

ОБОНЕЖСКИЙ РЯД - ПЕРВОЕ АДМИНИСТРАТИВНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ДРЕВНИХ ВЕПСОВ

Первые сведения об Обонежском ряде как отдельном податном округе известны из приписки к одному из самых ранних документов Новгородской земли - Уставной грамоте князя Святослава Ольговича 1137 г., в которой приводился перечень погостов с указанием сумм церковного налога в пользу новгородской епископии. К тексту грамоты приписаны два дополнения с перечнем поселений и размеров их церковного налога от Обонежского и Бежецкого рядов. Историками установлено, что данные включения в текст Устава относятся к значительно более позднему времени, чем основной текст грамоты, примерно к концу первой трети XIII в. В Обонежский ряд входили 14 поселений - становищ (мест сбора налогов), расположенных вдоль рек Свирь, Паша, Сясь, Оять, Олонка - «А се Обонезъскый ряд: во Олонци 3 гривны, на Свери грив., в Юсколе 3 грив., в Тервиничих 3 грив., у Въюнице грив., устье Паши грив., у Пахитка на Паши полъгрив., на Кукуеве горе грив., у Пермина грив, у Кокорка полъгрив., на Масиеге низ Сяси полъгрив, в поезде от всее земли владыце 10 грив., а попу две грив., у Липсуевичъ полъгрив., у Тоивота грив., в Липне полъгрив».

Из текста приписки видно, что плательщиками налога выступали не только погосты, но и конкретные лица, скорее всего, старейшины вепсских родов: Пахитка, Пермин, Кокорка, Тоивот, что говорит о сохранении в древневепсской среде на тот период сообществ, управляемых местной знатью. Названия перечисленных поселений образованы по характерной модели с помощью суффикса - L (-La-) или в их традиционной форме при передаче на русском языке. В некоторых из них без труда можно узнать сохранившиеся до сих пор названия поселений: Олонец, Винницы, Юксовичи, Тервиничи. За исключением Олонца, где вепсское население позднее подверглось карелизации, остальные поселения и сейчас являются вепсскими или известны в недавнем прошлом как вепсские.

Неоднократно в литературе высказывалось мнение, что с. Винницы, которое сейчас признается как центр вепсов Приоятья, являлось одним из ранних русских сел, оказавшихся в центре вепсских поселений, связывая его название со словом ‘venänik русский’, и ошибочно указывая его вепсское название как Venäla, хотя вепсы называют его ‘Vidl’ или ‘Vingl’. Скорее всего, следы раннего славянского присутствия здесь отражает название находящегося поблизости от Винниц поселения Великий Двор, в более поздних справочниках - Великодворская. Названия с основой ‘великий’, означающее ‘большой’; связывают на севере с новгородским освоением территории. Считают, что включение Обонежского ряда в число податных территорий новгородской епископии означает потерю самостоятельности всей Ладожской области, включая и Обонежский ряд, и переход её в новгородское владение.

Перед исследователями вставал вопрос: что обеспечивало такой размах расселения древних вепсов?

Определяющим фактором для освоения Обонежья весью, как уже отмечалось, являлось очень выгодное географическое положение местности, которую она занимала ко времени появления здесь славянского населения, - угол между реками Волхов и Свирь на юго-восточном побережье Ладожского озера, откуда открывался водный путь от Ладожского озера через Онежское озеро к Белому озеру, являвшийся частью северного отрезка Великого Волжского торгового пути. Весь считают и первопроходчицей многих маршрутов в Заволочье - обширных земель в бассейне северных рек Онега и Северная Двина, изобиловавших пушным зверем. Попадали в Заволочье, используя водный и волоковой пути, перетаскивая на довольно большие расстояния суда с товарами по «волокам» - сухопутным путем из бассейна одних рек в другие. Один из известных путей древних вепсов в Заволочье, по определению Д. В. Бубриха - западный вход, проходил к востоку от Онежского озера по р. Водла с притоками и до р. Онега и далее до Северной Двины. Второй - юго-западный вел на Белозерье, откуда по р. Шексна открывался путь на Волгу. Такой размах направлений и привел к освоению вепсами обширной территории. Их поселения возникали не только по берегам рек и озер, но и в некотором отдалении от них, как в целях безопасности или более удобной связи с сельскохозяйственными угодьями.

Центр обонежского ряда - низовья рек, впадающих с юго-востока в Ладожское озеро, является местностью самой насыщенной топонимами с вепсскими истоками и местом концентрации памятников так называемой приладожской курганной название по месту, где впервые были обнаружены культуры (ср. рис. 8. и рис. 10), получившей свое памятники данного типа.

Последующие археологические исследования привели к значительному расширению зоны памятников курганной культуры. Ареал приладожской курганной культуры полностью покрывается зоной распространения топонимов, образованных по L-модели. Это наблюдается не только в юго-восточном Приладожье, но и в северном Обонежье и Водлозерье (см. рис. 8), показывая границы местности, освоенной древневепсским населением.

Рис. 10. Схема размещения археологических памятников веси конца IX - XII веков (Пименов В. В. Вепсы: очерк этнической истории и генезиса культуры. М.; Л., 1965. С. 54)