Вера [Vera, Or the Russian Princess and the English Earl..]

ГЛАВА X. Реакція.

Nel mezzo del cammin di nostra vita

Mi ritrovai per una selva oscura,

Che la diritta via его smarrita.

Ahi quanto, а dir quai его, é cosa dura,

Questa selva selvaggia ed aspra e forte,

Che nel pensier rinnova la paura.

Tanto e amara, che poco é più morte.

Inferno: canto I.

Великій поэтъ зрѣвшій въ видѣніяхъ своихъ звѣздные чертоги рая и подземныя сѣни ада не единственный смертный очутившійся въ промежуткѣ между тридцати-- и сорокалѣтнимъ возрастомъ среди тѣней "дикаго, суроваго и непроходимаго лѣса". Не одному Данте пришлось, пройдя чрезъ періодъ душевнаго перелома, оглянуться на него почти съ ужасомъ. Онъ кажется такимъ горькимъ испытаніемъ, что еще немного, и слѣдствіемъ была бы смерть; да и самая смерть едвали тяжелѣе подобнаго мрака.

Причина страданія этого -- скука и ошибаются тѣ которые полагаютъ что ей бываютъ подвержены лишь праздные или пошлые люди. Если подъ скукой мы подразумѣваемъ отсутствіе интереса къ чему-либо, и не только недостатокъ всякой энергіи, подстрекающей къ дѣятельности, но и тотъ глубокій упадокъ духа и то болѣзненное состояніе всѣхъ душевныхъ способностей которое заставляетъ насъ глядѣть на прошлое съ разочарованіемъ, на будущее со страхомъ, а въ настоящемъ не находить ничего что бы могло пробудить насъ отъ равнодушія -- если это есть не что иное какъ скука въ ужаснѣйшемъ видѣ ея, то ею приходилось страдать и людямъ одареннымъ высокимъ умомъ, и они трепетали подобно великому Флорентинцу подъ темною сѣнію ея. Но онъ и подобные ему не изнемогали окончательно подъ ея гнетомъ. Они сознавали всѣ ея ужасы, но сумѣли пробить себѣ путь къ избавленію, и боролись противъ тьмы, пока тьма эта не разсѣялась.

Полковнику Сенъ-Джону пришлось пройти чрезъ подобное испытаніе въ теченіе годовъ послѣдовавшихъ за возвращеніемъ его въ Англію и за распаденіемъ домашняго очага его, послѣ бракосочетанія сестры съ полковникомъ Ньюбольдомъ. Анни Сенъ-Джонъ обвѣнчалась въ снѣжный, весенній день 1855 года, совершенно подобный тому дню въ который женихъ ея отправился на Востокъ въ 1854. Счастливая чета наняла виллу близь Виндзора, и затѣмъ семья въ Кадогенъ-Плесѣ разошлась. Мистрисъ Сенъ-Джонъ стала свободно распоряжаться собою какъ ей было угодно, а полковникъ Сенъ-Джонъ поселился на квартирѣ въ Кёрзонъ-стритѣ полновластнымъ господиномъ своей будущности, своей особы и своего времени.

Но полновластіе это оказалось вскорѣ весьма печальнымъ, тѣмъ болѣе что однорукій воинъ продолжалъ, все-таки, быть больнымъ человѣкомъ, хотя разумѣется и утверждалъ изо всѣхъ силъ что это вовсе не правда.

Онъ долженъ былъ отказаться отъ всѣхъ прежнихъ развлеченій своихъ. Ему нельзя было разчитывать болѣе на стрѣляніе дикихъ гусей въ Росшейрѣ; длинный удильный шестъ пришлось отложить въ сторону; для него не существовало болѣе ни билліарда у Пратта, ни крикета въ Гёрстъ-Роялѣ, гдѣ онъ ограничивался лишь ловлей линей въ озерѣ, длинными, безцѣльными прогулками въ сопровожденіи Гельла, большой собаки, и попытками къ чтенію въ библіотекѣ своего дяди. Но чтеніе есть искусство требующее упражненія, а знаніе -- подруга, расположеніе которой нельзя пріобрѣсти вдругъ, и которая не позволяетъ смотрѣть на себя какъ на pisaller, и потому книги не принесли ему сначала той отрады которой онъ ждалъ отъ нихъ.

Ничто не могло превзойти нѣжности лорда Кендаля къ своему племяннику и удовольствія которое онъ ощущалъ въ обществѣ его, и потому полковникъ Сенъ-Джонъ проводилъ съ нимъ большую часть года, но тишина и однообразіе этой жизни были ужасны -- ужасны какъ и всякая реакція, потому что всякое могучее усиліе, всякое волненіе и всякое счастіе осуждены, по странному велѣнію судьбы, рыть сами себѣ могилу. Дни тянулись безъ конца, и имъ овладѣвала "злая тоска", тоска вслѣдствіе того что тѣло его, хотя онъ и не хотѣлъ признаться въ этомъ, было еще слабо, а нервы разбиты; вслѣдствіе того что невралгія точила остатокъ его лѣвой руки, что голова его была слишкомъ слаба для научныхъ занятій, что онъ не испыталъ еще на себѣ тайную силу молитвы, побѣждающую самыя темныя боренія души; вслѣдствіе того, наконецъ, что духъ его страдала отъ недостатка дѣятельности, отъ отсутствія обязанностей и недостатка силы, необходимой для благотворнаго усилія надъ собой, при медленномъ, мужественно и терлѣливо переносимомъ выздоровленіи.

Вокругъ одного злополучнаго обстоятельства вертѣлись безъ устали тревожныя мысли его, вокругъ воспоминанія о молодомъ Русскомъ котораго онъ прострѣлилъ въ грудь и который истекая кровью передалъ врагу своему послѣднія порученія свои на родину. Но какъ ни напрягалъ полковникъ Сенъ-Джонъ свою память, она оставалась нѣма относительно именъ обѣихъ женщинъ -- матери и невѣсты молодаго ратника. Ударъ полученный имъ въ голову или можетъ-быть перенесенная имъ горячка, а пожалуй и оба эти обстоятельства вмѣстѣ, изгладили безвозвратно изъ памяти его слова лишь однажды слышанныя имъ среди волненій смертельно тревожнаго часа; никакія сожалѣнія и усилія не могли принудить память его дать ему отвѣтъ; она молчала, потому что измѣнила ему. Но если она измѣнила ему касательно этого обстоятельства, не могла ли она измѣнить ему и вообще? И тоскливый страхъ умственнаго недуга овладѣлъ душой изувѣченнаго человѣка, пока онъ не рѣшился наконецъ отправиться съ этимъ страхомъ на душѣ и съ исторіей своихъ обстоятельствъ, въ пріемную знаменитаго лондонскаго медика, которому онъ и показалъ оба русскіе креста, спрашивая его мнѣнія насчетъ своего состоянія. Опытный врачъ задумался.

--Это слѣдствіе удара полученнаго вами, сказалъ онъ; -- эти пробѣлы появляющіеся въ памяти не рѣдко бываютъ слѣдствіемъ какого-либо поврежденія головы. Очень можетъ-быть что эта сторона вашей памяти поражена навсегда, и что вамъ никогда не удастся припомнить эти имена; но есть еще надежда что они окажутся лишь упущенными петлями, и что полное возвращеніе здоровья поможетъ вамъ снова поймать ихъ. Но теперь не мучьте себя мыслями объ нихъ; чего-нибудь болѣе важнаго вамъ опасаться нечего; я бы сказалъ вамъ, еслибъ опасность эта существовала, а когда-нибудь, пожалуй что черезъ нѣсколько лѣтъ, какой-нибудь намекъ, какое-нибудь слово или случайное сходство положеній можетъ навести васъ на слѣдъ, и воспоминаніе объ этомъ случаѣ снова возвратится къ вамъ.

-- Тогда, когда будетъ уже поздно.

-- Поздно для родныхъ этого бѣднаго юноши, утрата которыхъ принадлежитъ въ настоящее время, къ несчастію, къ числу весьма обыкновенныхъ, но не поздно для успокоенія вашей собственной души. Извините меня за плохую остроту, которую я хочу сказать; но еслибы вамъ удалось забыть теперь, то это послужило бы весьма въ пользу вашей памяти въ будущемъ. Тутъ докторъ и паціентъ разстались, и этимъ поковчились пока попытки возвратить русскіе кресты законнымъ ихъ владѣльцамъ.

Подобно всѣмъ выздоровленіямъ послѣ тяжкихъ болѣзней, выздоровленіе полковника Сенъ-Джона тянулось такъ долго и медленно что можно было почти отчаяться въ немъ, и осень 1860 года застала его еще настолько больнымъ и настолько глубоко погруженнымъ въ дебряхъ мрачнаго Дантова лѣса что онъ рѣшился наконецъ отправиться путешествовать и провести зиму въ Римѣ.

Даже для самаго закоренѣлаго ипохондрика заключается какая-то чарующая сила въ словѣ Римъ. Художники и поэты, короли, государственные люди и святые, "юноши и дѣвы", всѣ находили или могли найти тамъ отраду. Небеса тамъ чисты, самая почва тамъ драгоцѣнный пергаментъ съ исторіей прошлаго, и для каждаго новаго странника эта мать всѣхъ народовъ готовитъ привѣтъ и пріютъ. Разумѣется, странствіе англійскаго гвардейца совершается въ наши дни не по обычаю древнихъ, не въ сандаліяхъ и не въ рясѣ. Разумѣется онъ совершаетъ его подобно всѣмъ своимъ ближнимъ. Онъ отправляется съ приморскимъ поѣздомъ, проводитъ недѣлю въ Парижѣ, обѣдаетъ тамъ въ ресторанѣ, посѣщаетъ театры, слушаетъ новую примадонну и любуется Маделеной Броганъ, играющею если уже и не во всей красотѣ своей прекрасной молодости, но за то со всѣмъ совершенствомъ великой артистки. Затѣмъ онъ ѣдетъ въ Ліонъ и находитъ какъ Рону, такъ и Саону весьма мутными и бурными вслѣдствіе потоковъ дождя, и не видя въ продолженіи двадцати четырехъ часовъ ни солнца, ни звѣздъ въ этомъ худшемъ климатѣ всей Франціи, радуется, увидавъ наконецъ снова солнце въ Марсели, а смотря какъ индійская почта извергаетъ пассажировъ своихъ, радуется еще болѣе тому что ему нѣугъ надобности отправляться ни теперь, ни въ послѣдствіи въ Индію.

Изъ Марселя полковникъ Сенъ-Джонъ намѣревался взять мѣсто на одномъ изъ пароходовъ Messagerie, отправляющемся въ Чивита-Веккію, но спутники уговорили его доѣхать съ ними вмѣстѣ до Генуи, и неособенно дорожа уединеніемъ, онъ провелъ, простившись съ ними, скучный день въ Ливорно, ожидая тамъ парохода, долженствовавшаго отплыть на слѣдующій день.

-- Это самое лучшее изъ отходящихъ отсюда судовъ? спросилъ полковникъ Сенъ-Джонъ, объясняясь кое-какъ по-италіянски и стоя наконецъ на палубѣ пароходца, казавшагося, не упоминая уже о прочихъ недостаткахъ его, не особенно годнымъ для плаванія.

-- Нѣтъ, хорошій пароходъ находится въ починкѣ; это маленькій!

Пассажирамъ оставалось лишь возложить всѣ надежды свои на это увѣреніе, потому что небо хмурилось, вѣтеръ дулъ противный, столъ состоялъ лишь изъ потроховъ и polenta, и все устройство было отвратительно. Къ счастію, бѣдняковъ находившихся на этомъ пароходѣ было не много. Былъ тамъ италіянскій офицеръ въ отпуску, нѣмецкій естествоиспытатель, путешествовавшій дешево и соблюдавшій экономію во многихъ предметахъ (особенно же въ стиркѣ своего бѣлья), и собраніе жидовскихъ, турецкихъ и мусульманскихъ купцовъ, которые всѣ были въ настоящее время очень грязны и должны были навѣрное заболѣть вскорѣ морскою болѣзнью.

San Giuseppe, по причинамъ извѣстнымъ только ему самому, стоялъ въ довольно далекомъ разстояніи отъ гавани, гдѣ къ нему подходили маленькія лодки, и вѣроятно, какъ полагать полковникъ Сенъ-Джонъ, онъ еще не принялъ на себя полный комплектъ страдальцевъ, ибо приближалась еще лодка, наполненная пассажирами, обратившими на себя всеобщее вниманіе и обѣщавшими быть болѣе пріятными спутниками, нежели всѣ дотолѣ видѣнные.

Представители обоихъ половъ находились, повидимому, въ равномъ количествѣ въ обществѣ десяти особъ, подымавшихся или подымаемыхъ поодиночкѣ, на пароходъ. Сначала появилась свита: камердинеръ, горничная и поваръ -- всѣ трое Французы, затѣмъ секретарь Нѣмецъ, и докторъ въ очкахъ, тоже должно-быть Нѣмецъ. За ними слѣдовала сама важвая особа, высокій русскій баринъ среднихъ лѣтъ, съ густыми сѣдыми усами, застегнутый на всѣ пуговицы, очевидно служившій въ военной службѣ. Больную жену его подняли на пароходъ на креслѣ, сидя въ которомъ, закутанная въ мѣха и въ шали, она напоминала нѣсколько исполинскую черную кошку; за нею слѣдовала еще другая горничная, происхожденіе которой трудно было опредѣлить, а наконецъ явилась и барышня, единственная дочь больной, высокая, бѣлокурая и очень хорошенькая дѣвушка лѣтъ двадцати. Monsieur Анелли, курьеръ, заключилъ собою шествіе, держа на рукахъ маленькую, мохнатую, бѣлую собачку, извѣстную въ семействѣ подъ именемъ Зозо, а потомъ втащили наверхъ и безчисленныя принадлежности путешествія, le gros bagage; мѣшки, туалетные ящики, аптечки, шали, подушки, самовары и всѣ снаряды неразлучные со знатнымъ русскимъ семействомъ путешествующимъ въ зимнее время, да еще къ тому же, съ цѣлью поправленія здоровья.

Князь Михаилъ Замятинъ только-что провелъ полгода на водахъ въ Луккѣ, и разказы о странствіяхъ его, сообщенные имъ въ этотъ же вечеръ полковнику Сенъ-Джону, выказали его человѣкомъ которому часто приходилось мѣнять за послѣднее время мѣста своего жительства, но которому не удалось измѣнить при этомъ настроеніе своего духа, томимаго опасеніями насчетъ жизни больной жены.

Много водъ испробовали они, у многихъ врачей спрашивали совѣта, но несмотря на все это князь Михаилъ не могъ не видѣть что жестокія страданія жены скорѣе усилились, нежели уменьшились, и что Анна Ѳедоровна была настолько слаба что не могла перейти изъ одной комнаты въ другую, и даже была не въ силахъ повернуть сама страницу въ книгѣ.

Сидѣлкой и неизмѣнною спутницей ея была, повидимому, единственная дочь ея, долго не появлявшаяся на палубѣ, по случаю удерживавшихъ ее обязанностей, а можетъ-статься и по случаю дурной погоды, ибо вѣтеръ готовился, казалось, обѣжать всѣ стороны компаса и затѣмъ покрыть скрипѣвшаго, и стенающаго San Giuseppe волнами и морскою пѣной.

Наконецъ, когда солнце выглянуло изъ-за тучъ, отецъ позвалъ княжну Вѣру на палубу. Г. Волленгауптъ, секретарь, подалъ ей кресло и укрылъ ее плэдомъ, но ей скоро надоѣло бездѣйствіе и она стала расхаживать по палубѣ рядомъ съ отцомъ, своимъ, смѣясь сама надъ нетвердостью своей поступи.

Бѣдный monsieur Волленгауптъ, чувствовавшій себя весьма дурно все время, за исключеніемъ нѣсколькихъ минутъ роздыха, въ продолженіи которыхъ онъ толковалъ объ Infusoria съ германскимъ Naturforshel'-омъ, объявилъ молодой дѣвицѣ что онъ не можетъ побѣдить досады видя ее полную силъ и красоты, смѣющеюся, въ то время какъ всѣ остальные изнемогали отъ морской болѣзни. Но для каждаго другаго она представляла собою очень милое зрѣлище; чрезвычайно стройная и тоненькая, она граціозно покачивалась на своихъ маленькихъ изящныхъ ножкахъ; темно-голубые глаза ея были полны жизни, и вѣтеръ, казалось, только возбуждалъ въ ней веселость; онъ не позволялъ вѣроятно шляпѣ держаться на волосахъ ея, и она обвязала вокругъ головы черный кружевной шарфъ, концы котораго, вмѣстѣ съ густыми бѣлокурыми локонами, безпрестанно кружились вокругъ ея шеи. Она была премилою спутницей. Смѣхъ ея звучалъ звонко и серебристо, но она улыбалась чаще нежели смѣялась; все, повидимому, легко забавляло ее, и она съ необыкновенною быстротой схватывала и запоминала каждое иностранное слово касавшееся ея слуха; всѣ движенія ея, проходила ли она одна по палубѣ, садилась ли на свертокъ каната, были полны прелести, и полковникъ Сенъ-Джонъ нашелъ ее разъ ласкающею своего Зозо и напѣвающею съ сильнымъ тосканскимъ акцентомъ отрывки stornelli, перенятые ею отъ дуккскихъ крестьянъ;

Guarda che bei veetir che l'é il turchino!

Si vestono di lui Ponde del mare

E se ne veste il ciel quand'e sereno. *

* Посмотри какъ прекрасна голубая одежда:

Ею одѣваются морскія волны,

Въ нее наряжаются въ ясную погоду и небеса.

Она пѣла, сопровождая пѣніе свое престранными, тоненькими трелями. Все это, вмѣстѣ съ ея прелестнымъ личикомъ и граціозными движеніями, составляло чарующее зрѣлище для больныхъ глазъ, какъ говорятъ Шотландцы, и не маловажное прибавленіе къ обществу г. Волленгаупта, неумытаго ученаго и даже самого князя, отца ея, добродушнаго и хорошо образованнаго, но немножко тяжеловатаго въ разговорѣ человѣка.

Въ теченіи разговора между двумя отставными военными зашла рѣчь о послѣдней войнѣ, и со спеціальной точки зрѣнія, о дѣйствіи артиллеріи на земляныя укрѣпленія. Князь Михаилъ, приписывая потерю лѣвой руки гвардейца безъ сомнѣнія службѣ его во время Крымской войны, относился къ нему съ большимъ уваженіемъ. Между образованными мужчинами ничего не могло быть пріятнѣе подобныхъ отношеній, но когда полковнику Сенъ-Джону пришлось разъ подать руку Вѣрѣ, для того чтобы помочь ей взойти на лѣстницу, ему вдругъ пришло на память что послѣдняя русская рука до которой ему пришлось коснуться была рука бѣднаго молодаго офицера, предлагавшая ему жалкій кусочекъ чернаго хлѣба вмѣстѣ съ горстью папиросъ. Онъ замѣтилъ также при этомъ въ княжнѣ одну черту которую припоминалъ потомъ часто въ послѣдующіе годы. Прежде нежели она взяла его протянутую къ ней руку -- его единственную руку -- она вдругъ перестала смѣяться надъ своими глиссадами, и взглянувъ на другой, пустой рукавъ его, едва замѣтно поблѣднѣла, какъ блѣднѣютъ иногда маленькія дѣти, но только глаза ея, не похожіе на глаза ребенка, выражали при этомъ такое нѣжное и почтительное состраданіе что Генри Сенъ-Джонъ могъ прочесть въ нихъ лишь высокое уваженіе къ своему несчастію.

Дѣло въ томъ, что между тѣмъ какъ молодая дѣвушка рисковала потерять лишь равновѣсіе, въ ту минуту какъ пальцы ея крѣпко ухватились за его руку, крымскій герой рисковалъ потерять свое сердце. Да онъ и потерялъ его въ самомъ дѣлѣ, и несмотря на всѣ ужасы San Giuseppe, желалъ отдалить, а не приблизить къ себѣ черту берега, возвѣщавшаго о близкомъ достиженіи римской гавани.

Больную принесли наверхъ и она дежала на палубѣ закутанная въ мѣха.

Полковникъ Сенъ-Джонъ, котораго ей представили, нашелъ что она хотя и имѣла страшно истощенный и увядшій видъ и представляла собою какъ бы тѣнь красоты своей дочери, была тѣмъ не менѣе женщина немного старѣе сорока лѣтъ, изувѣченная и безпомощная, но обладавшая удивительною прелестью улыбки и разговора, еще молодая душой, любезная и образованная, говорившая чрезвычайно правильно по-англійски. Онъ даже невольно сравнилъ ея полное спокойствіе среди всѣхъ страданій со своимъ собственнымъ нетерпѣніемъ и плохимъ расположеніемъ духа, хотя послѣднее начало, наконецъ, рѣшительно измѣняться къ лучшему со времени путешествія, и когда поѣздъ понесъ его изъ Чивита-Веккіи, то онъ былъ весь погруженъ въ составленіе различныхъ пріятныхъ плановъ, въ которыхъ новые друзья играли, должно признаться, не маловажную роль.