Веремя странствий [СИ]

Глава двенадцатая. Омутник

Борилка громко топотя босыми ногами по гладкой, белой каменной дороге бежал не мнее бойко, чем Гуша, одначе кадысь он достиг ворот, шишуги ужесь и след простыл, а сами створки почитай, шо сомкнулись.

Лишь лева створка, ищё воставила небольшу щель. Малец устремилси к тому узкому проходу, да втянувши у собе живот и слегка грудь со трудом протиснулси сквозе неё, усяк миг страшась быть расплюснутым о праву створку. И тока вон проскользнул у евонтову щель, воказавшись стоящим на серебристом луче-мостке, аки лева створка со гулким грохотом сомкнулася с правой. Град порывисто дрогнул и мальчонка узрел, шо мосток-луч вже не перьливаетси усеми цветами радуги, да и стопы его ни погрязали во мху аль грязи, а медленно уходили под воду. И вкупе с ногами, тудыличи… под водицу стал вуходить и весь отрок. Борила почуяв, як студёна водыка достигла евойного стана, глубоко вздохнул, и, набравши уполну грудь воздуха, нырнул, да широкось рассекая озёрну гладь руками, поплыл к брегу. Уже вон слышал аки загремело позади няго чевой-то у граде, раздалси звук бубенцов, да перьстук ложек, а поелику торопилси вуплыть як можно дальче, абы не быть погреблённым сообща с крепостью во глубинах озёрных вод. Мальчик вынырнул из озера далёкось от града, и, не снижая быстроту движения, устремилси к песьяну. Унезапно позадь него рокотанье вусилило громкость, кажись то забухал ктой-то в чтой-то дюже звонкое да раскатистое, а мгновение спустя со стороны уходящего под водицу града пришла высока, тяжёла волна. Вона сначала накрыла Борилку с головой, и засим отхлынув назадь, потянула за собой вжесь вынырнувшего отрока. Выплюнув изо рта водицу, мальчоночка сызнова попыталси плыть к брегу, но волна явно решила прихватить его с собой, и, не выпуская из цепких объятий, потянула униз… к долу дна. И захлёбывающийся озёрной водой малец почувствовал, аки набухли и устремились униз, вслед за градом, вдетые на него штаны да рубаха, доверху наполнились водицей лёгкие, горло и роть… сице, шо не стало сил его сомкнуть. А пред очами мутной стеной выросла жёлта вода и у ней замелькали мелки да крупны пузырьки воздуха устремившиеся выспрь. Борила вутягиваемый следом за крепостью, усё ж продолжал биться со водыкой, яростно мотыляя у ней руками и ногами, но силы были вельми не равными и слабеющий мальчик, кажись стал уступать движению униз… И туто-ва, нежданно, пробившись скрезь холст рубахи, вырвалси из груди, прямёхонько из символа Велеса, голубо-зелёный свет, он словно прочертил множество полос у речной водице, на како-то времечко озарив усё околот. Да в энтов морг ктой-то бережно подхватил отрока под праву руку, и слегка приобняв за стан повлёк наверх. Борила вже сувсем плохо соображая и ноли ничавось не видя чрез мелькающу пред очами рыже— бурую, с кружащимся у ней крошевом песка, останками мельчайших ракушек и обрывчатыми, тонкими водорослями, поверхность водицы усё ж смог разглядеть свово спасителя. То был какой-то водный дух, малого росточку, ужось едва он доходил мальчику до пояса, с буроватого цвета кожей, толстый або може отекший, одутловатый от водицы. До стана то был человек, а нижее у него имелси крепкий, удлиненный, на вроде рыбьего, хвост. Долга бородушка, усы и волосья буро-грязного цвета обматывали грудь, и несколько раз стан, судя по сему, заменяючи у тама пояс. На главе, выглядываючи с под волос, торчали коротки, будто клыки вепря, рожки, символ власти дарованный самим Велесом. У выпирающем впредь коловидном животе, проглядывающем скрозе волосню брады, бултыхались зелёны лягушки, чьись испуганны глазёнки виделись ано чрез устремляющийся уверх ил да песок… И кажись вони, у те лягухи, громко квакали… а може то просто почудилось тонущему мальчоночке. На правом покатом плече духа сиживала сувсем боляхна лягушка, таращивша ярко-голубые, аки и у её хозяина, очи. Узрев ту лягушку, Борила немедля догадалси, шо энтот дух есть не кито иной як Омутник— правитель глубоких мест у озёрах и реках. Заместо рук у Омутника были перепончаты лапы, ак у лягухи да старшего евойна братца духа дедки Водяного. Осе теми самыми лапами Омутник крепко дёржал отрока, помогаючи ему плыть уверх. Малец обернулси назадь и приметил у тама, позадь собе, громадный столп водоверти, у котором исчезал изумительный град спящих аль бессмертных жителей. Ащё малеша и голова мальчоночки, да Омутника оказалась над поверхностью вод. Боренька поспешно выплюнул перьполнившую рот водицу, и закашлял, вроде выдавливая её изнутри… верно из горла, да лёгких. А Омутник, тем времечком, продолжал бережно поддерживать мальчика, да плавно тянул егось к брегу. Мальчишечка вмале откашлявшись, глубоко вздохнул, почуяв аки воздух проник унутрь груди и словно огладил его лёгкие, да принялси тады ж гребсти левой рукой. Немного погодя Борила ощутил под стопами ног речно дно, и, опершись на него, встал да выпрямилси, очутившись в воде по грудь. И тады Омутник отпустил его руку, и стан, каковой доселе поддёрживал, и, глянув у лико мальца ярко-голубыми глазьми, изрёк:

— Надоть быть оглядчивым, отрок… Места энти до зела гиблые, в град летаглов вупасно входить… Ибо кажный сиг твориться у Бел Свете зло… и не можно тобе подвергать свову жизть гибельным поступкам… Упереди у тобе долга стёжка… Долга да трудна, и должён ты исполнить порученное тобе Асуром Крышней… А сиречь Зло, кые шагаеть к землям беросов пополнившись царьком летаглов, сыном Осеннего ветра, Шаркуном, и евойными воинами николиже не можно будять одолеть…. И тадыличи Бел Свет погрузитси во тьму… вечну… и нескончаему… Помни дитятко… днесь вже йдёть предание… днесь… и коли не удастси тобе вершить положенное, не будять ни беросов, ни духов… ни Асуров! Помни то… и добре тобе пути! Омутник широкось осклабилси, казав мальчику ряды зекрых зубов, а лягушка громко квакнула, ужесь будто прощаясь с ним. И абие дух выпрыгнул высоко уверх, аки рыба, выкинул на миг свово тело из воды, а опосля мгновенно войдя у озерцо, ушёл на глубину. Борила посотрел на разошедшиеся у разны стороны круги, оставшиеся от падения в водицу правителя глубоких мест у озере, и, повернув голову, воззрилси тудыка, иде токась находилси необыкновенный град, хоронящий унутри собя страшное зло. И вспомнив чавось бачил ему Омутник, горестно вздохнув, подумал о смерти Крышни, Вышни, духов и беросов… да о том, шо чичас по словам духа «вже йдёть предание»… Обаче маленько погодя вон всполошилси насчёт Гуши, какового последний раз зекал невдалече от смыкающихся ворот скачущим ко ним… Да взволновалси не ведая чё с ним случилось дальче и удалось ли вообче шишуге спастись да выплыть из озера. Борилка содеял пару шагов уперёд, беспокойно озираясь и стараясь усмотреть на поверхности утихших вод Гушу. Одначе на воде никого не было видать, зато на брегу озера у сумрачности утра ясно углядел мальчонка стоящих посторонь кромки воды Краса, Орла да Гушу. Робята, энто мальчик зрел издалече, были явно сёрдиты, и гневливо поглядывали на медленно выходящего из воды Борила. Несчастный Гуша притулившийся меж парней, был крепко удерживаем Красом да Орлом, за раскинутые у разны стороны руки, вже точно они страшились, шо шишуга кудый-то утекаить, аль заорёть. Тот же, повисаючи на собственных руках, поджимаючи ножищи шибко ими мотылял, и хотясь не подавал звука, усё ж махонисто разевал роть. Крас возвышаясь над Гушей казалси какой-то горой, ужотко так был высок, широк у плечах, а ладность костей гутарила о нем аки о сильнейшем воине. Вон славно держал меч у руках, не мнее славно билси на кулаках и луче усех стрелял из лука и о том не раз хвалилси Былята, гордясь статью и мощью сына. Непослушны, ковыльны волосы, шоб не лезли в лицо, парень заправлял за уши, да подвязывал их тонким снурком, который проходил по лбу и крепилси узлом на затылке, при энтом его вихрастый, густой чуб усё времечко вылазил с под снурка и кудрилси поверх него. Орёл стоял обок с шишугой и не мнее крепко держал тогось за руку… вон хоть и был понижее Краса да похудей, но смотрелси также ражим воином. А сведенны вкупе белёсы, густы брови да залёгшая меж них тонка морщинка делала евойный взор и вовсе пугающим. Борила окинул беспокойным взглядом песьян, углядев там вспыхивающие лепестками рыжего пламени костры, да усё ищё почивающих воинов, и уразумел одно, окромя Краса да Орла, по-видимому, никтось не пробудилси. Тока малец на чуток вобрадовавшись той событности, у тот ж морг огорчилси… скумекав, шо ежели старчи воины кочумарять, то тяперича оно ужось и не кому будять за него вступитьси. А таки сёрдитые Крас да Орёл могуть ащё и наставить затычин по главе, аки раз потому месту, идеже дотоль находилси тонкий шрам от дубины шишуги. Оно як таки затычины приняты у беросов… у старших по отношению к непослушным младшим… И каковые не раз получал Борилка от Пересвета и Соловья… И каковые не раз должон был получать Младушка от Борилы… токмо так и не получил… занеже вельми в эвонтом случае любил старчий меньшого и отродясь не мог даже вскрикнуть на того. Зная о таком наказание… мальчуган выходил из водицы неторопливо, надеясь, шо ему повезёть и ктой-то из старших воинов пробудитси и заступитси… хорошо б дядька Сом. Одначе воины на вудивление спали крепко, и приближающийся к бережине отрок, уже слышал тихое поскуливание шишуги и ащё паче тихое шиканье на негось Орла. Наконец Борила ступил на песчаный берег и тут же остановилси. Он был в нескольких шагах от робят, и боязливо глянув на них, кивнул им приветственно да вулыбнулси. С отрока у множестве ручейков стекала вода, волосы, рубаха да штаны прилипли— одни к голове, други к телу да холодили и без того озябшего Борилку. А на правой руке за кою держалси Омутник, прямо на холсте рубахи появилося буровато пятно, постепенно растекающееся да скатывающееся крупными грязевыми пятнами униз.

— И идеже ты был? — недовольным голосом еле слышно поспрашал Крас.

— Эт… град сотрел… весьма вон сказочным казал собя из озера, — также чуть слышно ответил Борила и чай тока чичас узрел, шо одёжа Краса мокрая, а с его прилипшего ко лбу чуба капелит водица. Гуша меже тем нанова поджал ноги, и, повиснув на своих ручищах крепко сжимаемых парнями, лягонечко подвыл, и тутась же был хорошенько тряхнут Красом и Орлом, единожды и резко.

— Из озера вышёл град летаглов, — продолжил гутарить малец, и, глянув на шишугу, оный закатил глаза квёрху сице, шо стал похож на умершего, вобращаясь к няму заметил, — слышь… Гуша… тот народ кличуть ни литаглы… а ле. еетаглы… верно оттогось, шо вони летали кады-то…. — А засим переведя взгляд на Краса, добавил, — он вэнтов град вышёл из водицы и мы отрядились егось обозреть с Гушей.

— А чё ты мокрый? — вступил во беседу Орёл и утак гневливо зыркнул на мальчика, шо тот, предусмотрительно, сделал несколько шагов назадь, и нанова ступил босыми плюснами во прохладну водицу озера.

— Чё… чё… искупалси таче… ужотко водица до зела тёпленька, — ответствовал отрок, и, приподняв ногу, провёл подошвой стопы по глади озёрной, от того легохонького движения усех направлениях, ноне же, побёгли тонки полосы кругов.

— А Гуша балабонил нам, шо ты вутоп, — дрогнувшим голосом прокалякал Крас. И зане шишуга при энтих словах парня малость подвыл, то Крас его сызнова крепко тряхнул. И немедля с Гуши, прямо с евойной короткой шёрсти точно из добре выжитого белья, потекли удол струи воды, сразу с нескольких мест тела, при том и из свисающий униз свалявшийся понёвы. Гуша издал чавой-то оченно всхлипывающее, и, кивнув на мальца сице, шо головёшка евойна закачалась из стороны в сторону, пояснил:

— Мирикал… мирикал я… шо вон утоп… А иго вись… Омутник вытасил… вытасил… и усё тутась… Жив вон… жив— живёхоник…

— Омутник, — встревоженно повторил за Гушей Орёл и удивлённо взглянул на соратника и друга. Однакось Крас будто не замечая того взгляда, продолжил свои спросы:

— А на шо вы у тот град без спросу потопали? — и уновь потряс висевшего шишугу. — Почему старчих не разбудили… И коли б ты и упрямь Борилка вутоп, чавось Орёл воинам тады калякал.

— Орлу на дозоре надоть не спать, а вухранять, — тихо молвил мальчоночка и посотрел у лико Орла, узрев аки недовольство и вудивление на нём зараз сменилися на чувство стыда и он мигом покраснел. — А то вон тадыличи не овый град проспить, но и наши жизти. — Мальчик на крохотку замолчал и вже паче по-доброму произнёс, — отпустите Гушу рабяты, видите ж живы и я, и вон… Ну, а у тот град оно б любой пошёл… коли б узрел… Ведь у там жавёть— спить народ, перьшедший на сторону ЧерноБоже…а их царёк Шаркун — он есть сын самого Осеннего ветра Провея. Внегда их вусыпил Асур Крышня и будуть вони спать до тех пор, доколь не наполнитси Бел Свет злом… во как! Ох! и видали б вы каки они высоченны… выше Сома, и воружие у них тако чудно… древко долгое, а на него вроде нашего железко от топора надето, токмо длиньче и мощней… Верно, страшно оно у бою… да у руках таковых лётающих ворогов… А Омутник сказывал, коли пробудится Шаркун и евойны летаглы, то могуть погибнуть не тока беросы, духи, но и Асуры. Борилка смолк и горестно выдохнув, ступил уперёд, выйдя с водыки и очутившись на бережине, усеянном мельчайшим пясочком, да принялси сымать с собя мокру рубаху. Крас да Орёл молча выслушали мальчика и единовременно, словно сговорившись, разжали руки, выпустив отнуду шушугу, продолжающего поджимать к собе ноги. Гуша, чуть слышно повизгивающий, резко впал на песок, да не мешкаючи прям на понёве прикрывающей сраку, помогая собе руками и ногами, пополз к костру, за которым усё ащё крепко спали Былята и Сеслав. Вон подполз прямо к главе старшины воинов, и тихонечко поскуливая, развернулси да подставил жаркому пламени, вымокши у озёрной водицы части тела.

— Борила, ты не должон уходить овый, — молвил негромко Крас и воглянувшись на постанывающего Гушу, зекнул у его направлении глазьми. — Энто вопасно… ты то уясни! Да и таче Гуша бросил тя у граде, а в сам выскочил, и почитай чё до песьяна добёг.

— А ты откедова то знашь? — вопросил малец, утось времечко крепенько отжимая рубаху от водицы, кыя из неё побежала в два тонких ручейка.

— Мы видали, — принялси пояснять Орёл, его голос едва заметно дрожал, от стыда, и вон, абы подавить то трепетание гутарил неторопливо, делая малы межутки, меже которых усяк раз глубоко вздыхал. — Мене разбудил Крас, занеже заметил энтов град и то, шо тобе да Гуши неть на месте… Я поднялси и тадысь узрел ентову крепость… да серебристу, будто лунну дороженьку ко нему… Но пройтить по ней мы не смогли. Спервоначалу у неё уходили наши ноги по колено… а чуток опосля мы и вовсе утопли по пояс. И тадыка Крас решил плыть… но туто-ва нежданно, словно гром загремел… зарокотал… да ворота принялись затворятьси… и смыкались вони сице живо… Крас не дав договорить соратнику, перебив егось на полуслове, добавил:

— Шо я за то времечко вуспел со ног сбросить токмо сапоги, да суконки…

— Агась тока сапоги, да суконки, — кивая на босы ноги друга, дополнил Орёл. — А посем мы зрим… из ворот выскочил Гуша, и повскакал, ужось аки конь на своих четырёх ножищах по лучу… при эвонтом высоко подсигивая выспрь… Немного погодя из ворот вымахнул ты, и, нырнув у озерцо поплыл…. Прошло кажись мгновение, и град принялси уходить под воду, а на её поверхности мелькнула твова глава… А вэнтов Гуша, — и парень на малеша смолкнув, повернулси к костру за каковым притаилси шишуга да гневливо возрилси на тогось. — Тында такой бестолковый, — продолжил он свой сказ, — вылезши из воды на бережину, заорал, шо ты вутоп… — Гуша на которого пристально глядел Орёл едва заметно шевельнулси, тулясь ближее к главе Быляты и чуть слышно вздохнул, по-видимому, вельми сильно сопереживаючи перепугавшимся до смерти робятам. — Крас, — прокалякал Орёл, и, перестав созерцать шишугу перевел очи на мальца, — Крас нырнул у озерцо да поплыл к тобе навстречу.

— Но меня тут же, — поддерживаючи друга забалабонил Крас и также як, и шишуга тяхонько вздохнул. — Кинуло на песьян… и нам показалось, ты ушёл под воду и упрямь утоп.

— Токась нежданно… из озерца увысь пробились ярки голубы лучи, рассекающие толщи вод…, — почитай шёпотом молвил Орёл, да провёл ладонью по глазам, будто сымая оттедава пелену. — И вмале на водну гладь вынырнул ты… и поплыл… обаче странно как-то… будто ктой-то те помогал плыть.

— Мене спас Омутник, — произнёс малец, и прижал ко груди усё ищё скрученну рубаху, словно сызнова перьживая тот чуть було не ставший гибельным солучай.

— Эт… добре, шо дух прибыл на выручку, — отметил Орёл и голос евойный наново затрепетал. — А то б град вутащил тобя за собой у водицу.

— Да, — кивнув, согласилси Борилка и склонившись, положил скрученну рубаху на песок, а выпрямившись, стал сымать с собя мокры штаны, развязав на них допрежь сего гашник. — Коли б не символ Велеса, я бы утоп…Вон загорелси, засветилси и поелику ко мене на выручку приплыл Омутник… Аття яму.

— Энто точнёхонько, ты гутаришь… аття яму! — закалякал Крас, да протянув руки, принялси помогать Бореньке отжимать сняты штаны, вухватив те за концы штанин, да став крутить их у супротивну чем вертал малец сторону. — Борюша неможно водному ходють у таки места, як тот чудной град… Кто знаеть, чё там жавёть и аки тя встретить… Ты ж вроде не маханький, а посему должон понимать, шо без старчих у таки места вопасно ступать… тем паче с Гушей, каковой тобя дубиной по главе огрел, а нонче кажись пыталси утопить, — закончил он, продолжая крутить штаны, с которых также аки и с рубахи покатили униз струи водицы.

— Добре, больче овый не пойду, — послушно ответил мальчоночка, понимая, чё у ентов раз легко отделалси и не получил ожидаему затычину, да принял от Краса скрюченны штанины. — Оно тока… энтот град из озерца выходить токмо раз у год… потомуй больче нам егось не узреть… Сице Гуша балабонил. Борилка замолчал, смолкли и робята, да встревожено перьглянулись меж собой, и Крас тут же слегка кашлянув, вжесь прочищая горло, вопросил:

— Тадысь… ежели ты ходють овый не бушь… може мы старшим балякать не будем о том, чавось со тобой ночью причинилось? Ты як?

— Я — за! — обрадовано и поспешно сказал мальчик и просиял, смекнув, шо Крас зная як выругають Орла за сон на дозоре, усеми силами старалси выгородить друга из неприятностей, судя по сему, оттогось и нырял у озеро… и абие шёл на мировую с Борилой.

— Ну, раз ты— за! — продолжил калякать Крас и вулыбнулси в ответ отроку. — Ты тадыличи скажи Гуше, абы вон помалкивал.

— Агась, — довольным голосом откликнулси малец. Вон тут же поднял с песка скомкану рубаху и поспешил к костру, идеже в полымя подбрасывал ветви пужливо поглядывающий на робят Гуша. Борилка почти, шо побежал к жарко выбрасывающему увыспрь пламени костра, занеже вон дюже продрог, а тело его покрылось крупными булдырями, величаемыми гусиной кожей. Ужось достигнув костра он оглянулси и посотрел назадь, да узрел як Крас по-доброму похлопал соратника по плечу, и чаво-то тяхонечко пробачил, верно успокаивая, а опосля принялси сымать с собя мокру одёжу. Борила вставши в шаге от костерка, распространяющего тепло вкруг собе, да скорёхонько распрямив свои вещи, пристроил их на бревно, лежащие недалече, шоб вони быстрей просохли. А засим вуселси на усё ащё расстеленный охабень, вукрылси им, и тады тока обратилси к уже ноли обсохшему шишуге, протянувшему к огню свои волосаты ладошки и продолжающему жатьси к главе Быляты:

— Гуша… ты чё? Не боись… вони бить не будуть… Ты главно, ни кому не сказывая, куды мы ночью хаживали… а то… а то…, — мальчоночка обозрел почивающих воинов, и, кивнув на негромко посвистывающего во сне Сома, лёжащего за соседним костром, добавил, — а то дядька Сом вельми гневатьси будеть. Гуша тута же повернул голову, и, вызарилси на Сома да перьдёрнул плечьми, а усё потому, шо воин и шишуга никак не могли найти обчего языка, да постоянно переругивались. Оно як Сому оченно не нравилась свычка Гуши шамать сыру пищу, при энтом выхватывая её прямо из воздуха своим длиннющим и склизким языком, роняючи по пути полёта лялизки густу слюну. Оттогось воин не раз сёрдито стращал шишугу, шо отсечёть ему евойную лялизку, если тот ащё раз при нём за итьбой, чавой-то выловить из небес. И Гуша испужанно позекав глазьми на Сома, согласно кивнул своей большенькой головёшкой, по-видимому, подумкав, шо ежели воин, оный до зела любить мальца, узнаеть аки его шишуга бросил у зачурованном граде, спасаючи собственну жизть, то отсекания лялизки, коим егось и стращали, не избежать. Мальчик ублаготворённый согласием шишуги, абие придвинувшись ближее к костру, улёгси на бок. Утро ищё тока… тока зачиналось, серость ужесь покидала лес и озеро, звёзды потухли, и кругла луна поблекла да тяперича была не желтовато-серебристой, а бело-прозрачной, сквозистой, як кожа тех летаглов, которых зрел отрок этой ночью в сказочном граде. Борила прижалси к тёплой оземи, от каковой шёл дух живого существа, живой Богини Мать Сыра Земля и сомкнул очи. Жарковатое пламя согревало кожу лица и кажись, ласково оглаживало по растрепавшимся, намокшим волосам, желаючи точно скорее обсушить, да обогреть. И тады почему-то переворошилси мальчоночке царёк летаглов Шаркун, его великолепны светящиеся бледно-голубоватым светом чертоги, изумительные по красоте округлы палаты с далёким, чёрным, сводом потолка, вусыпанным маненькими Бероскими Васильками, мощное каменно стуло с ослоном да подлокотниками, на кыем вон сидывал. И точно вдругорядь узрел Борюша его чёрно-пепельные лишайниковые волосы, укрывающие главу, щеки да подбородок, густы и достигающие груди, его кривой нос и потянутое улево лицо. И опосля прерывисто и весьма тихо вздохнувши сице, шоб не разбудить почивающих путников, родненьких беросов, таких ж як и он простых людей… горестно подумал о том, шо оказываитси смертны не токась люди, звери, птицы, травы и дерева… но и духи… и Асуры… И, по-видимому, смертен и сам Бел Свет, такой дивно распрекрасный…. И отчаго ж тады энтов Шаркун, сын самого Бога Провея захотел жить вечно… пошёл в услужение ЧерноБоже и предал Добро и Свет… И верно страшным будять тот хаос, кутирьма, конец Света, кадысь явиться тако зло, кое сможеть пробудить летаглов… И верно страшным будять то времечко, кадысь летаглы, возглавляемые Шаркуном, расправять свои мешковаты крылья да взмоють у поднебесья неся на остриях своих могутных топоров смерть… Мальчик судорожно вздохнул и почувствовал, аки по спине пробежал озноб, вызванный не холодом, а страхом от вздуманных мыслей. И почемуй-то у тот же морг припомнил лицо свово отца Воила. Такое смугловатое, чистое, со смеющимися зелёными очами, и вулыбчивыми губами, обильно поросшее светло-пошеничными густыми, длинными вусами и брадой… Человека… Бероса оный николи ни чё, ни боялси будучи усегда смелым и храбрым сыном, мужем, отцом и дедом. И вроде як сызнова услыхал Борюша грубоватый, низкий глас его…

Его— Воила, родимого родителя, отца! Кажись сызнова ощутил на своих волосах его крепку, точно кованну руку приглаживающую их непослушность, а засим уловил он духом своим вольным пришедшие волной далёкие… далёкие вспоминанья… И у той волне, учуял, душонькой своей чистой, преданье внегда сказанное ему отцом. И то преданье, та байка была про ярого, великого Асура ветров СтриБога, который у начале миротворения выпорхнул из дыхания самого Рода, родителя сего сущего. Оттогось вон и повелитель ветров, и сам будто дыхание, каковое носить по Бел Свету звуки, запахи, мысли, слова и продолжение неповторимости жизти. Могёть СтриБог силой могутной своей перьнесть из дальних мест живительны облака напитанные дождём, и спасти теми водами поля, луга, леса от засухи.

Могёть силой могутной своей прогнать с небушка тучи тёмны, властны и освободить воз Асура Ра, для сугрева оземи. Бываеть СтриБог и сёрдитым, и тадысь насылаеть вон на землюшку ветровороты вздымающие пыль столбом, веялицы да бураны закидывающие Бел Свет снегами.

Токась гневится СтриБог нечасточко, то светлый Асур, и беросы испокон веку почитають его за силу и старшинство у роду Ясуней— Богов. Ведь и само имячко евойно значить — старший Бог творящий единство… Да и сице оно и було засегда, вже аки Род упервый сиг своей жизни вздохнувши… выдохнул его— первого Асура рьяного, бушующего СтриБога. И поелику вон у начале начал вкупе со Сварогом и его сынами победил Чернобоже, творя то самое единение сил Добра и Света. Гутарят беросы, шо Стрибог— это седовласый старец, у него долги густы волосы, седая, длинная, вихрастая борода и усищи. Тёмное одеяние, ово ли серое, ово ли бурое, вукрываеть дюжее тело, а у кремнястых руках держит СтриБог прямые стрелы-ветры с острыми наконечниками и посылаеть их у Бел Свет… И тады ж по землице— матушке пролетает лёгкий ветерок, колышет вон травы, да веточки, былинки, да волосы. Ну, а коли наберёть у полну грудь ярый Асур воздуха да дунеть, выйдеть из того дыхания мощный, порывистый ветер, взметнёть он кверху листву и малешенькие веточки, пригнёть травы к оземи, сломит ветви, а ежели пожёлаеть и цельны дерева. Супруга СтриБога то златокудрая, раскрасавица Немиза. И ужотко она доброго нраву, и николиже не сёрдится. Немиза посылаеть людям у помощь токмо теплые аль прохладные потоки ветров, як кады каки нужно, она жалеить дерева и травы, и оглаживаить их своей божественной рукой и вони ласковенько лобызают её у белу длань. Много у СтриБога и Немизы сынков да внуков, таких же мощных и буйных як и отец, трепетных и нежных як матушка. Старшим из сынов значитси Бог Зимнего ветра, кружалок да метелей, Позвизд, он сёрдитый и порывистый Асур, не вставай на его стёжке засыпить снегом, свалить с ног, да ащё и посмеётьси, вже так гневлив. Бог Провей то, шо Осенним ветром кличуть, вон суховатый и резкий, но редко сердится, любить пролётеть над чернолесьем да ураз тряхануть дерева, абы вукрыть оземь чудной, яркой, разноцветной полстиной.

Подага — Асур весеннего ветра неожиданный, да веселый тот Бог, он и мелкой капелью осыплеть человека, и закидаеть лепестками цветущих деревов, а опосля ласковенько проведеть тёплой рукой по волосам. Ну, а самый добрый из Асуров, похожий и обликом, и нравом на Немизу— Догода, Бог Летнего ветра, тёплый и лёгкий, он приносить прохладу жарким летним деньком. Имеютси сынки и помладше у СтриБога: Сиверко, Югъный, Западъный, Всточный, те, шо прилетають с разных сторон Бел Света; Полуденик и Полуночник те, шо резвятси, роятся днём або ночью. А ужось внуков СтриБога и вовсе не перьчесть, занеже у кажном леску, пожне, елани притаилси слабый иль порывистый ветерок, играющий листвой, колыхающий травами и злаками, смеющийся али постанывающий. И яриться, горячиться, ходить по Бел Свету сам СтриБог, его супруга Немиза, да их детки и внучатки, оттогось и слышится беросам громка песня, мелодия вызываемая игрой на кугикле, домре, варгане али бубнах, слышатся трели птиц, рык зверей, чудится запах цветущей липы, али сухостоя трав, печёного хлеба да парного молочка.