Веремя странствий [СИ]

Глава шестнадцатая. Караконджулы

Внегда напоследях Асур Ра озарил небушко своим светом да чистотой и Хмыри недовольно, зычно выпустив из вод те самые дурманющие воздух неприятным ароматом пузыри, обидчиво чавой-то прокричали, словно прокаркали вороны, странники радостными возгласами и поднятыми кверху мечами приветствовали спасительное красно солнышко. Первым из воды вылез Крас, он направил свой зачурованный меч на окошко супротив ихняго, и прошёлси по тропке, а засим по кочке, из каковой выползали Хмыри, и идеже видать было жилище нежити. Но Хмыри не подавали виду, шо вони здесь… затаившись унутри болотных вод они не смели выходить наружу, страшась света Бога Ра. И тадыличи и Борилка, и воины, и Гуша, словно прилепленный к Быляте и проспавший на евойных руках остаток ночи, покинули окошко. Сом и Ратмир помогли выбраться из водицы Любину, который был не токась до зела бледен, но и вжесь будто схуднул после ночного боя. Путники пройдясь по кочкам и тропке собрали уцелевшие в пылу битвы котомки, правда у которых сувсем отсутствовала снедь, судя по сему, её утащили Хмыри. Спасся после ночного нападения и котелок… токмо водин, он лёжал на пологой кочке, недалече от спасительного окошка… другой же бесследно кудый-то пропал. У Любина и Сома были сломаны древко лука, а у Щеко и Орла пропали туло со стрелами. Одёжа усех путников была дюже порванной, особлива рубахи, обаче досталось и штанам… Токась приводить собя у порядок было некогды, усем жаждалось скорей покинуть пределы земель Хмырей, и потому не мешкая направились у дальнейший путь. Любин был весьма слаб, он громко кашлял и тяжелёхонько перьставлял ноги, усяк раз покачиваясь, а поелику шёл опираясь на крепки плечи Сома, закинув тудысь руку. Мокра одёжа неприятно облепляла тела путников и хотясь из сапог, як и положено, воду выляли, но вона стекая с рубах и штанов, сызнова наполняла собой обувку, даря усё большие досадные вощущения. Идущий следом за Былятой Борилка ищё вельми долго стучал зубами и тряся усем телом, от таковой сырости и утренней прохлады. Ему дюже хотелось поспать, одначе понимая, шо надобно быстрее покинуть владения Хмырей, он боролси со сном и шагал бодрее, абы не вутстовать от старшины воинов. Шедший позадь Борюши Гуша, будучи недовольным, шо пришлось покинуть объятья Быляты, идеже було так спокойно, по первому кургузилси… Ужесь он тоже был мокрым, мечтающим ищё поспать да и верно пожвакать. Но жаркое, в липень месяце, красно солнышко прытко выкатившись на небесну твердь, озлащая такие казавшиеся ночью жутки болотны земли, принесло тепло и свет. Воно быстро обсушило шерсть на Гуше, а пролетающих мимо мошек да жуков было стока, шо плямканье за спиной Борилки не умолкало долзе. Кадыличи оно стихло шишуга ураз повеселел, перьстал скулить, и довольно подпрыгивая усё пыталси налететь на торопливо шагающего мальчика, тыкаясь у него своей слегка вопущенной головёшкой. Владения Хмырей покинули лишь пополудню, узрев по краю окошек с водицей справа и слева от тропки невысокие валы, густо поросшие зелёными мхами, болотной одурью да кривенькими, низенькими берёзками. Прямёхонько за эвонтим валом на обширных кочкарах росла та самая пушица. Энто были словно нарочно посаженные тонкие, зелёные растеньица своими серебристыми, пушисто— удлинёнными пуховками приветственно помахивающие странникам.

— Гляди-ка цвятёть, — указывая на пушицу, молвил Сеслав, обращаясь к Быляте.

— Оно и сице ясно, чё не без ведома духов тако чудо случаитси, — ответил Былята, ни на миг не прекращающий итить и внимательно обозревающий просторы няшей, — Этось верно и есть край владений Хмырей, — воин на миг смолкл, вроде як чавой-то обдумывая, а опосля добавил, будто спросил, — занятно иное… У чьих тяперича мы владениях шагаем. Без всяких сумлений… то были чьи-то владения, воно як поменяли они и сам цвет, и сам вид. Мхи туто-ва были сплошь тёмно-зелёного цвета, а усе болотны земли казали густо заплетённые травы. На поверхности энтих травяных полстин виднелись огромные бочаги однородно и плотно поросшие осокой, касатиком, трилистником водяным и белокрыльником. Обаче стоило Гуше прыгнуть на таку бочагу, аки абие травы расступились и шишуга провалилси у водыку, да начал тонуть. Вон громко и призывно закричал, а бросившиеся к няму на выручку Былята и Сеслав, с огромным трудом сумели вытянуть егось на торенку, и то благодаря вырубленным на валу тонким стволам берёзы, за которую тот ухватилси. Вылезши на торенку, отдышавшийся Гуша, поведал, перьмешивая стоны, визг и бероские слова, шо ктой-то, в энтом окошке водицы, схватил евось за ноги, да пыталси вутянуть на дно.

— У то верно тобе почудилось, — высвобождая ноги шишуги от полусгнивших трав, произнёс Сеслав. — Вишь ноги твои усе во желдах да кореньях… Вони тобя на дно и тянули… занеже не вскую на енти бочкары плюхатьси, да ручищами и ножищами по ним шлёпать. Шагая по новым владениям нежити частенько встречали деревца ольхи и берёзы, а посему смогли вырубить кажному хоть и искривлённые, но долгие жерди. В открытых водных окошках встретили кормящихся уток-лысух и лесных барашков. Удалось даже подстрелить четырех утей, токась достать их оказалось сложнее, потому у те окошки пришлось нырнуть Бориле, оно як Гуша напрочь отказалси извлекать дичь из водицы, сославшись на то, шо евось ужо пыталси ктой-то сшамать. В воздухе у большом колике порхали здоровенные слепни, серые жалящие мухи и мелкие мокрецы вони пришли на смену ночным комарам да мошкам и безжалостно впивались у кожу странников, норовя напитьси их юшки. Сеслав як и все отмахивающийся от энтого гнуса, оченно перьживал, шо не довгадалси у лесном крае нарвать корень-травы, отвар из каковой отпугивал таких, без разбору и вжалости, жалящих ворогов. У болотных землях помимо звуков которые издавали птицы, обитающие у водных окошках, попеременно слыхалси раскатисто— продолжительный ы-кающий возглас, у то, судя по сему, жители ентих владений зрев путников извещали друг дружку о их перьдвижение. К концу дня уставшие да изголодавшиеся странники, долго выбирающие место ночлега, наконец нашли невысоку полянку-вал уходящую удаль, на оной росли низкие берёзки. Срубив те берёзки короткими топорами, нарочно взятыми у дальну стёжку, да натаскав осоки и мха, развели два костерка. Расположившись сторонь них, ко всеобчему облегчению посымали с собя сапоги, да суконки, кыи у пути так и не просохли.

Поскидывали грязны штаны, да порванны рубахи, благо тёмно-зелёны мхи покрывающие вал были сухими, и прынялись стирать, сушить да чинить одёжу, единожды с тем готовя трапезу. Любин уморённый дороженькой сразу улёгси вотдыхать, вон несмотря на то, шо Сом да Ратмир почитай несли евось на своих плечах, ащё больше схуднул за стёжку и к концу дня еле перьставлял ноги. Обсушившись, пожамкав да заготовив у ночь осоки, мха, веток и стволов деревьев, оставили на дозоре Былята, Сеслава и Щеко да вулеглись почивать, потомуй як вельми усе желали спать. Борилка уснул первым, да сице крепко, шо кажись и не видывал никаких снов, хотясь до энтой ночи вони… у те самые сны усё времечко ему снились, и у них он зрил матушку, братцев, сестричек, сродников и егось, самого малого у ихняй семье мальчика, Младушку. Обаче те хозяева владений, чрез которые днесь пролегал овринг странников, были ня мнее злобными чем Хмыри, а поелику глубокой ночью, кадысь время перьвалило за полночь, у болотах послышалось страшно рокотанье, гам и шум, оному вторил продолжительный ы-кающий возглас. Борилка абие пробудилси, и резко поднявшись с мха, на каковом почивал, сел да огляделси. Усе воины, окромя Любина, проснулись, вжесь поднялись на ноги и молча обозревали тёмны просторы болотных земель, откудась и долетали у те самые ужасные и гулкие крики. Нынешней ночью небесный купол, на коем жительствовали звёзды и луна, сызнова был кучно покрыт воблаками. Скрезь махие прорехи у них инолды проглядывал какой-то яркий луч аль свет оттогось дальнего светила, но ускоре евось нанова прикрывал тот плотный, словно охабень холст марева. Сом и Щеко перьнесли судорожно вздрагивающего Любина ближее к костру, укрыли свёрху охабнем, а посем взяли у руки длинные березовые шесты, на концах которых укрепили пучки бересты у таким образом превратив их в светоч, абы отбиватьси от нежити коль вона начнёть нападать.

— Борюша, Гуша, сигайте к Любину, — пробачил Былята и тревожно глянул на сидящего на мху мальца, да вобращаясь к соратникам добавил, — собратья вжесь вы колом обступите Любина, став от одного костерка ко другому. Щеко, Сом, Сеслав, Ратмир с водной сторонки, а востальны со иной… шоб вони унутрь не проникли, и хворому да малым не навредили. Гуша и Борила без задержки исполнили вуказанье старшины воинов и повскакивав со своих мест перьбежали к Любину, усевшись посторонь с ним. Воин явно был не в себе, и тихо постанывая, вздрагивал усем телом. Меже тем путники як и велел им Былята выстроились колом от одного костерка ко другому вобразовав околот хворого и малых круг, да выставили уперёдь зажжённые светочи. Токмо Крас занамест светоча держал у руках, свой чуть поблескивающий у ночной тьме голубоватым светом, меч. А гул, шум и рокотанье нарастало, ужотко будто на странников шло како-то боляхное войску неприятеля. Нежданно по болотным землям пролётел порывистый ветерок, оно може то был Асур Полуночник, своей стремительностью вон сорвал с небес кусок у тех самых густых воблаков, и оголил, и небушко, и яркие звёзды каковые немедля осенили своим светом стоящих на полянке-валу странников. И тады ж на Быляту из выси вопустилось чтой-то здоровенное, вже словно восседающее верхом на овце. Воин порывчато присел, а Крас стоящий обок взмахнул мячом и вотрубил головёшку той нежити.

— Караконджулы!.. Караконджулы! — вскликнул Гордыня, и направил светоч у сторону вупавшей нежити, осветив его у тем божественным светом полымя. Караконджул зычно гикнул, хотя вернее гутарить гикнула лишь евось лежаща на мху головёшка, широкось раззявив безобразну щель, заменяющую тому рот. Тело ж нежити соскользнув к долу, приземлилось подле да торопливо протянуло руки навстречу к главе, выкрикивающей у те самые ы-ыканья, и схватив оную принялось водружать её на коротку шею. И покась Караконджул управлялси с головёшкой Борилка смог чётко разглядеть тогось злобного духа. Ужесь ентов Караконджул имел до пояса человечий облик, с главой и оголённой грудью, двумя худыми длинными ручищами. У та гладка кожа, кыя покрывала его, казала рыже-бурый цвет да былась обильно утыкана колючими корзинками дедовника, того самого который ащё величають волчец кудрявый и каковым пуляясь можно отогнать от собя усяку нежить. Энтов дедовник коли прилепитси к злобному духу таче никак не могёть быть оторванным, оно як нежить боитси к няму прикоснутьси оттогось и летаеть ею усеянный. Посему не тока тело, но и весь Караконджул был им усыпан, вернёхонько не раз уже нежить ктой-то дедовником закидывал, отбиваючись от него. На главе злобного духа не было волос, вона также являла гладкость и каку-то влажность, словно недавно Караконджул вылез из водицы. Безволосым было и тело, и руки нежити оканчивающиеся длинными, тонкими пальцами с чёрными почти у два вершка вострыми когтьми. Начиная от стана, нежить вже не была человеком, а имела задню часть тела овцы, покрытой рыже-бурой косматой шерстью, утыканной усё тем же колким дедовником. У Караконджула были крепкие задние ножищи, на концах которых находились большие, но вузкие копыта и мохнатый, долгий будто собачий хвост. Ащё на спине у эвонтого злобного духа, прямо на егось человечьей части тела, поместилась пара прозрачно-чёрных, удлинённых, схожих с комариными, крыльев. Голова нежити была безухой, а лицо казало двойные сидящие друг на дружке ноздри. Овый глаз находилси прямо над верхними ноздрями, он был широким и занимал почти половину лица…. Ах! да неть! то был не водин глаз… у то просто два глаза срослись у единый, а посему у белом белке крутились два ярко-зелёных, вжесь точно собачьих, ока.

Заместо рта Караконджул имел широку с рваными краями щель, без усяких губ. Токмо нежить пристроила на шею свову головёшку, аки не мешкая вона будто срослась с ней, а Караконджул взмахнул крылами и поднялси у выспрь. Воины тады ж подняли уверх свои светочи понимая, чё нападение произойдёть из тёмных, ночных небес, да сей миг со всех сторон на них посыпались энти самые Караконджулы.

— Глядите, братцы, — загикал Сеслав, отмахиваясь светочом от нападающей нежити. — Шоб вони вас не расцарапали, а тось занедюжите… у них в кугтях усяка злоба… и вугнём… вугнём их палите прямёхо у шерсть, аль крылья… Надобно, абы шерсть зачалась, а сообща с ней вспыхнеть дедовник и ентов дым може их прогонить. Оно эвонти слова слухали воины, но скорей сего о том ведали и Караконджулы, а поелику подлетая к путникам старались зайтить со спины, нападая сзади, отчавось тем усё времечко приходилось вертатьси. Нежить, сувсем, не страшась созданного воинами круга, приспокойненько залётала унутрь его, пытаясь ухватить тулившегося к мальчику Гушу и бездвижно лежащего Любина. Одначе Борилка скинув с собя рубаху упал спиной на хворого воина, и выставил уперёдь грудь на оной мгновенно ярко вспыхнул зелёно-голубым светом знак Велеса—.

Вон выбросил из своих концов-рогов увысь потоки света. Эвонтов свет на чуток осенил усё окрестъ мальчика, не токмо оземь с покрывающим евось мхом, но и будто небушко, отчавось Караконджулы взвизгнув немедля подались вон из круга, не смея трогать ни Любина, ни Борилку. Гуша резво смекнув, шо под спиной Борюши безопасно, словно змеюка пролез меж ним и Любином, да прижавшись к квёлому и отроку, поджал под собе руки, ноги да застыл. Малец широкось раскинул у стороны руки и принялси загораживать собой хворого да хитрого. Воины у то время отбивались от нежити огнём светоча. Быляте и Сеславу удалось ано поджечь шерсть на нескольких Караконджулах, а Крас разрубал их тела на части, лишая тех голов, человечьих рук, аль крыльев. Токмо у те отрубания были лишь временной неприятностью для злобных духов, и вони приземляясь на оземь, тутась же хватали свои части тел, и лепили их к местам обреза. Да прямо на глазах евонти куски срастались с телом, и вжесь скорёхонько Караконджулы были у силе, взмахивали крылами, и, подымаясь у небеса вдругорядь зачинали нападать на странников. Унезапно Орлу вудалось поджечь одного из Караконджул, парень проворно сунул светоч к овечьей части тела нежити и та мигом запылала вогнём. Нежить шибко заорала и мотнувшись к собрату навалилась на негось, и также мгновенно огнь перьбросилси на того Караконджула, а опосля удруг вспыхнули ащё несколько злобных духов…. тех каковые прислоняли вотрубленны части к свому телу.

Огонь принялси поедать не тока роскосмаченну шерсть, но и дедовник.

Колючие корзинки стремительно вспламенились и выпустили выспрь вельми едкий и горький дым, который не мешкаючи плотной марой накрыл вал-полянку, идеже шёл бой, а засим поднялси у тёмно небушко.

Послухалси пронзительно-резкий ы-кающий возглас, и Караконджулы начали разлетатьси у разных направлениях. А немножечко погодя вже закричали да закашляли странники, которые стали задыхатьси от горькоты дедовника. Борилка слышал як тяжело захрипел под ним Любин, а выползший ужотко будто ужак Гуша, вскочив на ноги, принялси чихать. Орёл и Крас, у той густой пелене дыма, взялись сбрасывать горящие тела злобных духов у водицу, други же воины выбегали из ентого марева, но абие возвращались вспять, оно як у там на них сызнова нападали Караконджулы. Крас подскочив к Бориле, поднял с оземи евойну рубаху и сразу ж пропал у дыму, а кадысь возвернулси сунул её мокрющую прямо тому у лицо, на ходу шумнув, шоб мальчик покидал эвонто место. И покудась малец прижимая к носу и рту рубаху, да дыша сквозь ейный холст, убегал из той дымной хмари, парень присел над Любином и положил свёрху на лицо того свову мокру рубаху, кою успел скинуть с собя. Мальчоночка выскочив из эвонтого марева, пробежал по валу сувсем малеша и остановилси, отняв от лица рубаху, тяжело дыша и громко откашливаясь. А чрез морг вуслыхав над собой резкий свист, вжось будто приближающихся взмахов крыльев, вон порывисто вздел главу и глянул на подлетающего к няму Караконджула, каковой заметив сияние знака Велеса, резво снизил быстроту полёта и взметнул крылами намереваясь податьси уверх. Одначе Борилка, сам тогось не понимаючи— вскую, нежданно оттолкнувшись ногами от мха, подпрыгнул выспрь и ухватилси руками за овечьи ноги нежити. Раздалси до зела громкий верезг и отрок почуял як под евойной тяжестью закачалси, замоталси из стороны у сторону Караконджул. Да, по-видимому, не в силах лётеть, токмо беспомощно и быстро махал крылами, при ентом вопуская Борилу униз к оземи. Наконец подошвы сапог мальчишечки коснулись мха, и тогды он отпустил праву ногу нежити и перьхватилси, вцепившись у его колеблющееся крыло. Нежить абие наклонилась, при том продолжая махать левым крылом, но ужесь не так шибко, и раскрыв свой рваный, безгубый роть показала железные, подобие острие ножа, зубы, да резко ими застучала, желаючи напугать Борилку. Изо рта злобного духа вылетел ы-кающий возглас, переходящий у хрип. И миг спустя Караконджул рухнул у полстину мха шибанувшись об неё своей головёшкой, впившись у растеньице стучащими и немедля смолкшими зубищами, а засим повиснув у руках мальца охабнем, рыжего цвету.

Казалось нежить растаяла аль вусохла под руками Бореньки, обернувшись у холст, при ентом сохранив очертания человечьего тела, рук, главы да овечьих ног, копыт, собачьего хвоста. Мальчик встряхнул превратившимся у охабень Караконджулом и бросил то, чё от негось осталось на мох, да порывисто оглянулси, потомуй как вуслышал позадь себя громкий грай Гуши. Несчастный шишуга угодил уполон к нежити, которая крепко захапав его руку, подымала уверх.

Отрок чичас же подскочил к оторвавшимся от мха ногам Гуши и схватив одну из них, точно вцепившись в неё, потянул на собе. И як тока шишуга чуток пошёл к долу, Борилка протянул праву руку и зацапал длинный хвост Караконджула, да, шо есть мочи дёрнул на собя нежить.

И кадысь, оттогось рывка, Гуша свалилси на мох, то свёрху на негось впал растаявший и превратившийся у рыжий охабень— холст Караконджул. Дым от подгоревших овечьих частей нежити и дедовника тем временем слегка рассеялси и Караконджулы вдругорядь продолжили своё нападение на воинов. Токмо тяперича, зная свову силу, на помощь к воинам прибёг Борила. И як токась двое злобных духов схватили за плечи Щеко, впившись когтьми у кожу да потянули ево увысь, мальчик подскочил к воину, намереваясь обернуть у охабень ту нежить. Обаче стоило мальцу протянуть руку навстречу хвостам Караконджул аки вони гулко за-ыкав отпустили Щеко и не мешкаючи подались увыспрь. Былята, Ратмир и Орёл подбежав к соратнику помогли ему поднятьси на ноги. Ноне стало ясно отчавось сице шарахалась нежить от отрока, верно знаючи, шо вон могёть лишать их не токмо силы, но и похоже жизтей, а посему усе странники столпились осторонь Борюши и подняли уверх светочи. Сом и Гордыня подняв на ноги Любина, закинули собе на плечи евойны руки и подвели соотчича к мальчику. Лишь Крас и Сеслав дотоль продолжали биться с нежитью мячом и светочом, одначе Караконджулы ужось нападали не так часточко и рьяно и усё больче кружили у воздухе, явно опасаясь Борилку, и не жёлаючи оборачиватьси у таки охабни.

— Эт… же, — изрёк Сеслав и подскочил к стоящим у круге, обок отрока, воинам. — Не зря енти Караконджулы и Хмыри не подступались к нашему Борюше, у то знак Велеса таковой силой вобладаеть, шо вони егось боятьси и не смеють ко нему прикоснуться.

— По-видимому то не токмо знак, а ащё и сила Ясуней, чё у нем сидить, — откликнулси Сом поправляя главу Любина, кою тот не в силах дёржать притулил собе на грудь, и не открываючи глаз, сбивчиво дышал. — Она… нежить её зрит… зрит и пужаитси.

— Агась… пужаитси и прямо на глазах у холст превращаитси… будто в охабень, — молвил Сеслав и направил затухающий огонь светоча у подлетевшего Караконджула, тот зекнув на пламя да отлетающие от негось у разны сторонки искорки прытко подалси ввысь, и, обдав странников ветерком от порывистых взмахов крыльев кудый-то улетел.

— Глядите костры затухають… Крас, а ну-кась подкинь веток у огонь, а то вон потухнеть, — обратилси Былята к сыну и кивнул главой на костры, идеже и прямь ужесь затихал огнь. Парень абие подняв уверх свой меч кинулси к кострам и подкинув у них лежащие подле сушняки веток да мха, покопошил у них сучковатой ветвью и когды там заплясало пламя вернулси вобратно к соратникам.

— А иде, Гуша? — оглядываясь да обозревая, окрестъ собя вал-полянку, вопросил Сом.

— Я егось от нежити спас, — поспешно принялси пояснять Борилка и также аки и Сом завертел головой у поисках шишуги. — Вон упал на мох!.. Ох! нешто ево другой Караконджул утащил. Крас тока подскочивший к путникам вуслыхав про Гушу развернулси и побёг по валу удаль, тудысь идеже спасал Борюша шишугу. Пробегая по мху да зыркая округ собя глазьми, вон ненароком наступил сапогом на останки Караконджула, который хотел похитеть шишугу. Нежданно под теми останками ктой-то чуть слышно взвизгнул. Крас над оным ужось кружила нежить резко остановилси, и, направив на эвонтов холст меч, евойным остриём лягохонько ткнул у негось. Раздалси сызнова негромкий верезг, и парень шибко быстро присев, немедля сорвал енти лохмотья-нежити, да увидал, шо под ними сжавшись у комочек и стараясь слитьси со мхом хоронилси Гуша. Схватив шишугу за праву руку повыше локтя, да отмахиваясь мячом от злобных духов Крас поспешил вспять. Гуша же безмолвно повиснув на собственной руке, закрывши глаза, и уронив на подбородок нижню губу являл усем свои зеленоваты зубы, и, не издаваючи никакого звука, казал из собя помершего, надеясь — авось ево сочтуть дохлым и за ненадобностью выкинуть. Крас донёс Гушу до путников и положил на мох обок с ногами Борилки. Шишуга нанова свернулси комочком, округ сапог мальчика, будто обняв их и замер.

— Да… — протянул Щеко, глянув на застывшего шишугу. — С эвонтим Гушей токмо водни треволнения… и вечно вон сице визжить, вжесь не ведаю як Хмыри и Караконджулы, а мене точнёхонько не захочитси егось трогать.

— А тысь и ни тогай, — незамедлительно откликнулси Гуша при ентом даже не шелохнувшись, даже не открывши глаз. — Чягось мини тлогать… оно я и сици нисчастный. Караконджулы ащё како-то времечко продолжали кружить над странниками, а кады не выдержавший таковой наглости Борилка подпрыгнув, схватил очередну нежить за долгий рыжий хвост, и, несмотря на евойны стучащи железны зубы вобратил у усохший охабень.

Умны, хотясь и злобны, духи решили покинуть место столкновения. И также громко ы-кая, разлетевшись, сгинули у ночной мглистой дали. Ищё маленечко путники стояли плотным кругом окрестъ свово спасителя Борюши, а засим стали расходитьси. Останки Караконджул вони выкинули у небольшо окошко с водицей, подкинули веток и мха у костры и воставив дозорных, уляглись почивать, положив мальчика на охабень у серёдке, шоб у нежити не возникало желания приближатьси к ним. И хотя Борилка оченно желал поспать, а глаза ево устало смыкались, токмо сон к няму почемуй-то не шёл. Вжеь вельми он страшилси за воинов, а особлива за Любина, которого уложив у костерка, укрыли свёрху охабнями, но оный был сувсем плох, сице будто заболел какой-то неизлечимой хворью.