Веремя странствий [СИ]

Глава двадцатая. Лесные друды

К вечёру нового денёчка путники и впрямь достигли рубежа болотных земель, да узрели пред собой хвойны леса. По краю краснолесья пролегала полоса топкого болоту, такого точно в эвонтом месте стояла высока вода. Хорошо, усё ж, шо у странников имелась тропка Кострубоньки, а то вернёхонько не скоро смогли б вони преодолеть то местечко и добратьси до возвышенности на каковой разместилси бор. И ведь на руках их нынче был не токмо вумерший Любин, оного несли на носилках, но и два хворых соратника. У водного из них, Ратмира, к средине дня сице опухло лико, шо глаза и вовсе перьстали видеть, они схоронились под отёкшей кроваво-синей кожей, а посему егось осторожно придерживая под руку вел Гордыня, аль Орёл. Плечи второго страждущего, Щеко, также оплыли, а евойны руки почти до локтя страшно набрякли, да сильный жар сотрясал усё тело, оттовось и ему помогали итить, хотя он и бодрилси. Тело Любина по очерёдке несли на носилках соотчичи. Борилка шедший позадь вэнтих носилок, наблюдал як посиневша рука воина, свисающая с деревянной жерди, клонилась к долу и корявенько помахивала мелькающим кустарничкам болотной одури, зелёным мхам и окошкам с водицей. И кажный раз, глядя на тако помахивание, мальчоночка горестно вздыхал и так, абы никто не видывал, утирал проступающие у очах солёны слёзы, ужо дюже сильно перьживаючи за помершего, доброго и развесёлого, дядьку Любина. Впрочем о Любине грустил не токмо Борюша, но и все евойны соратники и ано Гуша. Тот инолды, идючи обок носилок, подсигивал увысь, и жалостливо подвывал, так будто ктой-то егось оченно крепко ударял по покрытой сверху короткой, тёмно-бурой шёрсткой головёшке, поясняя странникам, шо у них, у шишуг, принято сице провожать померших. Кады путники, напоследях поднявшись на бугор, вошли в краснолесье, покинув болотны просторы, то перво-наперво облегчённо вздохнули, потомуй как распрощались они не токась с владениями Болотника, но и с землями злобной нежити. Пройдя немножечко вглубь бора, решили устроить привал зане Щеко и Ратмир до зела ослабев, желали вотдохнуть. На небольшой кулиге у перелесье порядили располагатьси на ночлег. Усё то времечко, особлива бережно сберегающий свову котомочку Борилка поклал её на поваленный ствол дерева сосны, шо прикорнул посередь прогалинки. Да вопосля и сам устало опустилси подле него, на како-то мгновение уставившись у хвойный лес окружающий плотными полосами энто ровное место, чистое и безлесное, поросшее низкими травами. Обаче чуток попозжа вон, развязав снурки на котомке, достал из неё кугиклы, на коих ужесь давненько не игрывал, и, поднеся к устам, лягохонько перьбирая на винструменте дырочки, подул у него. И тады ж по лесным далям полетела грустная погудка… така, шо не токась запечалились путники, собирающие ветви для костров, но закручинилси, затосковал усам лес. Поначалу бор неподвижно застыл… перьстали у нём колыхатьси веточки да хвоинки-иголочки. Затих сякий перестук або напев птицы, вже будто усё окрестъ заснуло иль вумерло… Одначе миг спустя он унезапно заплакал… да сице тихо… тихо… же верно вторя звукам кугиклы. И слышалси у том плаче заунывный вой ветра, жалобный стон умирающего зверя да протяжные человечьи причитания по почившему сроднику. Борила играл на кугикле, а лес ему подпевал, горюючи сообща с ним из-за потери дядьки Любина… И мальчику чудилось то не бор поёть, а како-то живое существо. Пытливым взглядом отрок всматривалси у сереющие просторы леса, и вмале узрел тогось, кто вторил ему.

Мгновенно перьстав играть на винструменте, малец изумлённо вуставилси на него… того существа, каковой ему подтягивал, утак поколь не решаясь убрать от губ кугиклу. Существо стояло посторонь сосны такой высокой… высокой со стройным отливающим краснотой стволом, с широкой, густой кроной усыпанной светло-зелёной хвоей. Нежданно енто создание свершило робкий шаг уперёдь и абие мальчик углядел, шо то существо не водно, а их туточки, на кулиги, несколько. Эвонти создания были вельми чудными и сверху они походили на человека, будучи росту не малого ужось повыше Краса можеть вершка на три, четыре… а можеть и на усе пять. У тогось существа, на которого зекал отрок, як и у сякого человече, имелась голова на коей находилось дюже раскрасивое лико с бледно-зеленоватой кожей и тёмно-зелёными, чуток пониже плеч, волнистыми, распущенными волосьми. До талии енто верно была женщина и даже идей положенно у неё имелась небольша грудь, но сразу от стана униз уходил расчленившийся ствол древа, напоминающий многокорневое, пучкообразное тело тёмно-бурого цвету. Впрочем и рук у создания не було, заместо них имелись ещё паче тонкие корни выходящие из плеч, по два с разных сторон. По поверхности рук— корней росли огромадные, вроде плоских бероских тарелей, грибы, а у там идеже у человека находилась кисть да пальцы, у существа имелось множество тонких, кривых, сучковатых веточек. Ноги-корни, их Борилка, насчитал не меньче девяти, слегка изгибались на концах, образуя вяще широкие стопы. Чичас вони, у те стопы, неторопливо ступали по хвойной подстилке и коротенькой травушке, шо покрывали оземь, двигаясь навстречу странникам. Однакось мальчуган, разглядывая подходящих лесных жителей, заметил, шо не у всех у них есть груди, оно, по-видимому, посему часть из них была мужами, да и волосья у тех, безгрудых, смотрелись прямыми, и короткими. Прошло сувсем немножечко времечка як усе путники узрели тех созданий, и Былята тихонечко молвил, поднявшемуся от костерка, Сеславу:

— Вэвонто кажись друды лесные.

— Кажись, — также еле слышно согласилси Сеслав, и бросил суху ветвь, каковую сжимал у руках на матушку землицу. Гуша же почемуй-то, при виде друдов, стремительно вскочив с земли, иде обок поваленного ствола выбирал из муравейника лялизкой вкусну живность, спряталси за спину Сеслава. Хотя по вулыбкам ентих созданий, по их светло-зелёным, чистым глазам чудилось, шо потомки Анта Велесевича и Прии Богумировны не могуть творить зло и являютси народом светлым да добрым.

— Добре вам странники, — закалякал подошедший ближее усех к людям друд, у которого с подбородка свисало несколько серебристых волосков, и чуть слышно заскрыпев поклонилси им. — Приветствуем наихрабрейших и наисильнейших беросов в наших землях! Ибо не всякому человече дано пройти грозные, болотные просторы, где издревле правит Лихо Дулеб, оный есть возмутитель спокойствия и предатель воинства Асура Велеса… И который долгие… долгие века прячется здесь, в ожидание того денёчка когда всколыхнётся на Бел Свете зло. Друд смолк и также тяхонечко скрыпнув поднял главу да ласковенько вуставилси глазьми на притихшего Борилу, прижимающего к устам кугиклу.

— Здрав буде, старшина народа друдов, вже не ведаю я як тобе кликать, — отозвалси первым Былята и шагнул поперёдь сех, гордо выпячив свову мощну грудь и расправив широки плечи. — Занеже ты нам имячко своё не сказывал.

— Что ж это действо, как говаривается, поправимое, — усмехаясь уголками розоватых губ, отметил друд. — Я, верховновластный старшина народа друдов, Комол. Много лет правлю я своим родом в друдском поселении «Журушка», куда приглашаю вас проследовать, ибо гости в наших краях редки, а посему вдвойне приятны и милы нам. Комол неторопливо перьставляя свои ноги, развернулси и указуя рукой у дали краснолесья, малеша склонил свой стан и чичас же, и востальны друды, а их было не меньше двадцати, также поклонились гостям. Борилка наконец-то вубрал от губ кугиклу да поспешно спрятал её у котомочку, закинув оную на спину. Засим он живинько вскочил на ноженьки и подбёг к Быляте, который почемуй-то стоял смирно, ужось словно не решаючись двинутьси уперёдь али можеть напряжённо чавой-то обдумывая.

— Ну, что же вы? — несколько вудивлённым голосом, вопросил Комол, он уже повернул свой скрыпучий стан к путникам, и, разглядывая, взывал к ним. — Вы не желаете принять нашего приглашения?.. Но ваши братья… — и он зыркнул в сторону сидящих на бревне Щеко и Ратмира. — Я вижу тяжко больны, видимо подверглись они нападению нежити…и вам без нашей помощи их не спасти… Они умрут… да и того… мёртвого вашего… пока не свечерело надобно придать огню.

— Усё сице Комол… усё сице, — крякнув и смахнув дланью с лика прилетевшу тонку паутинку, зацепившуюся за широкий кончик носа, произнёс Былята. — Да токмо… токмо…

— Токмо ты, Комол, сразу нам балабонь, — вступил у говорок Сеслав, судя по сему, желаючи прокалякать то, чавось затруднялси выразить соотчич. — Ты нам сице и балабонь чё от ны потребуешь?.. Какова будять плата за то, шо мы у вас гостить будем?.. За то, шо вы излечите хворых наших Щеко и Ратмира?.. За то, шо предадим огню Семаргла соратника нашего Любина, вутправив евойну душеньку у Вырай?

— Зачем вы о плате говариваете, — недовольно загутарил Комол, и голос евойный днесь перьстал звучать мягко, а прыналси скрыпеть, як и усё тело… да с неподдельным любопытством воззрилси на Борилу. — Эта будет не плата, а благодарность.

— Странна благодарность, — сёрдито выдохнул Сом, и недовольно качнул головой, вон стоял сторонь с Сеславом, уперев руки у боки. — Ну, дэ-к, нам у то усё равно… благодарность то аль плата…

Сказывай, ну-тка, чаво от ны требывать будёшь?..

— Замечу… вы о том сами спросили, — произнёс друд и полыхнул зелёным светом своих очей у сторону мальчика так, шо Борюше захотелось, аки и Гуша, упрятатьси за широку спину Сеслава.

— Сами… сами… мы о том поспрашали, — изрёк Былята да положил руку на рукоять меча, висящего у ножнах на поясе. — Ты вэнто давай сказывай.

— Ладненько, — протянул Комол, и сделал своими многокорневыми ножищами шаг уперёдь. — Мы народ друдов, — принялси пояснять вон, — излечиваем ваших собратьев, предоставляем вам наши гостеприимные жилища. Мы подскажем ваш дальнейший путь и выведем вас из наших земель, а за это… в благодарность… вы оставите у нас этого отрока, — и Комол поднял свову расчленённую руку и указал на Борилку. — У нас очень… Но старшине друдов не дали досказать, и первым вступилси за мальчонку Крас. Он выскочил напередь, преграждая доступ друдам к мальцу, да резко выдернув из ножён свой зачурованной меч, направив его на лесных жителей, зычно гикнул:

— Николиже… николиже мы не оставим у вас нашего Борюшу!

— Нет!.. вы меня не поняли, — взволнованно вуставившись на зачурованный меч молвил друд. — Мы не сделаем с мальчиком ничего плохого. Мы оставим его жить в нашем народе. Он будет равен нам…

Он будет наш. Просто народ мой малочисленнен и если мы не будем вбирать в себя людей… то скоро иссякнем… иссякнем и не останется на Бел Свете друдов.

— Но наю отрок не друд… вон человечьего племени… вон берос, — ровным, спокойным гласом, словно речь велась не о Борилке, а о какой-то животинке, пробалякал Былята.

— Он таким и останется, — торопливо кивая, и наново расплываясь у улыбке так, чё явил странникам ряды ослепительно-белых зубьев, загутарил Комол. — Он вырастет среди нас и женится на друдской девчине и продолжит наш род.

— Ну, вот ищё…, — недовольно откликнулси Борилка и выглянул из-за спины Краса. — Буду я на ентих многоножках жёнитьси… чавось удумал… Я ж берос… и, ежели кады обжинюсь, — при тех словах мальчуган сморщил не токась лоб, но и губы, — сице токмо на бероске… И шоб у неё було две ноги и две руки.

— Слыхивал Комол, — усмехаясь, отметил Сом, и тряхнул схожими с дубинами ручищами сжав мощны кулаки, напоминающие набалдашники. — Наю Борюша не желаеть жёнитьси на ваших девчинах. А посему енто предложениеце мы принять никак не могём… Да и таче, коли бы Борюша удруг и пожелал деву из твово роду у жинки принять…мы б евось усё равно туто-ва не воставили… Занеже прибыли мы сюды, пройдя болотны просторы, и потеряв нашего соотчича именно из-за эвонтого мальца…

Ты, вжесь, Комол глазёнки свойны поширше расстопырь… да глянь чаво у няго на груди горить… горить… полыхаеть… да свет чудной рассылаеть… А пламенитси у там знак Асура Велеса, чей сын Ант являитси вашим прародителем… Мы ступаем по велению Бога Крышни и Бога Велеса у дальний град Торонец, у поисках меча Индры, каковой окромя ентого мальчика никто добыть не могёть… Меч же нам нужон, абы защитить наю народ и оземь родимую от зла, кые движитьси на беросов откудай-то издалече.

— Сице, шо…, — добавил Сеслав, лишь тока Сом замолчал. — Мы вас отблагодарить не могём.

— И Борюшку не отдадим, — взмахнув увыспрь мячом, дополнил Сеслава Крас. — Николиже. Комол кажись тока, шо понял о чём ему балабонять воины, и, вглядевшись у мальчугана, вжесь верно желаючи разглядеть знак Велеса на евойной груди, начертал на своём лике сёрдитость. Он расстроено вопустил к долу свову руку, коей указывал на отрока, не приятно скривил красивые, большие, розоватые губы… И немедля с лико его сбежала усяка доброта, а свет кажись испарилси… и воно… у то лицо и вовсе стало како-то злобно— холодное.

— Днись… наю сидять…. сидять усех махом… ни вуставив ано моей лялизки, — едва слышно прошептал Гуша и вжалси в спину Сеслава, точно мечтаючи ей отгородитьси от лесных жителей. Старшина друдов вуслыхав тот испуганный шёпот шишуги и совсем подурнел, ажно сменив цветь лица с зеленоватого на болотный. И принялси оглядывать путников, подолгу востанавливаясь взором на их мужественных лицах, а немножечко погодя, обозрев дородный и младой вид Орла скузал, указуя нонче рукой на парня:

— Ну… быть может— этого юношу вы оставите нам?.. Он тоже молод.

— Неть, — покачивая, вотрицательно главой ответил Былята. — Ден ты не усвоил Комол? Никого мы не вуставим… никого… Коль не желаете помогать… не помогайте… як у ны у беросов гутаритьси: «Сами вуправимси». Дэ-к токмо из наших соотчичей никогось мы вам у дар не вуставим… не принесём… Нас ведуть Боги: Крышня, Велес, Ярило… и безсумления Вышня… Ступаим мы по стёжке, шо нам вуказали наши Асуры и свурачивать не будём… Ну, а коль вы забыли усяки добры вобычаи… сице пущай эвонто на ваших душеньках ярмом виснеть… А наю, я у том уверен… наю помогуть и подскажуть иные жители ентих лесов. Былята прокалякал у те слова и замолчал и тадысь на кулиге наступила тишина…. така, шо Борюша вуслыхал пение птичек, да лёгкий скрип ветвей деревов, а можеть рук и ног друдов. Унезапно в разговор вмешалси сидящий на поваленном сосновом стволе Щеко, вон поднялси с няго и чуть-чуть покачиваясь взадь да вперёдь, частенько прерываяся и вздыхаючи, произнёс:

— Ты, Комол, чавось не понимаешь… аль просто притворяишьси?

Зло… зло движитси на наши земли… и почему энто ты порешил, шо воно… у то зло тобя не коснётси каким-нить боком… Ты чё думаешь туто-ва у ентом краснолесье отсидетьси… отпрятатьси?.. А коль тако не получитси… тадысь як?.. Коли эвонто зло доберётси до вашего бора, да аки вухватить вас злобными ручищами… тряхнёть хорошенько, а опосля и вовсе придушить… тя самого и твой народ… Эх вы! — горестно дохнул Щеко и тяжелёхонько вздрогнул усем телом, да абы не впасть сызнова вуселси на бревно, токмо гутарить усё ж продолжил, — рядиться вон тут с нами… будто торговец на торжке… будто базыга он… ох…ох…ох! — тошнёхонько достонал Щеко, судя по усему, вутомлённый баляканьем. Глядючи на старшину друдов Борилка зрел як тот явно боритси с собой, оттогось на евойном лице проступала то сёрдитость то доброта.

Ужось, по-видимому, не желалось ему помогать путникам сице без дара, да услышанные слова Щеко и евойны мучения произвели на него како-то действо, и на губах друда появилась робка вулыбка, он чуток колебалси, а засим ответствовал:

— Что ж… может вы и правы… Да только и меня вы поймите… Вас здесь много, и один человек ничего не значит… а для нас быть может…

— Комол, ну, чаво ты балабонишь тутась, — возмущённо изрёк Сеслав, и резко всплеснул крепкими ручищами, у то не в силах слыхать. — Да… для ны кажный есть собрат… близонький да родненький… И гибель нашего Любина, огромнейшая бёдушка… бёда для усех сразу и для кажного в отдельности… И ежели помогать не хошь… сице уходи луче, сами справимси. Но таки разговоры слухать мене, як воину не приятно, — и Сеслав на миг прервавшись, похлопал ладонью по ножнам, указуя усем своим видом, шо могёть постоять за собе и соратников… тем паче нонче пред ним был народ, а не нежить какову убить неможно. Токмо сиё постукивание и на Комола произвело нужно впечатление, оттогось он, повертав главу, начал гутарить с другими друдами, едва слышно загурлыкав, словно на каком-то птичьем говоре. Те… иные друды, шо пришли с Комолом, на том же гурлыкающем языке стали чавой-то ему отвечать. А опосля одна из них, верно то была женщина, потомуй как у неё имелась грудь, развернулася и неспешно перьступая, своими немного согнутыми, корневищами ног вушла у лесну глубь. Морг спустя и усе другие друды, оные так жарко спорили, последовали за ней при вэнтом ано не глянув на затихших на прогалинке странников.

Туды ж ушёл и Комол, тяхонько поскрыпывая своими ручищами, и восталси на кулиге токась один друд. Ентов житель бора слегка отличалси от других и имел желтовато-зелёную кожу, а кора на его руках и ногах была тёмно-серой. Он был мужем и внегда говаривал с друдами вельми сильно горячилси, громче усех гурлыкал и беспокойно размахивал корневищами рук. Посему после того, як усе друды пропали у краснолесье, вон окинув взглядом путников, просиявши вулыбкой, молвил им:

— Меня зовут Лепей. Все друды отказались принять вас гостьми в своих жилищах, я же нет. И меня не надо будет благодарить…

Пойдем-те со мной, я приглашаю вас в свою лачугу… И хотя она не такая просторная, как у других моих собратьев, но вы сможете в ней отдохнуть, поесть… а ваших больных… ваших больных я постараюсь излечить. Однако прежде, чем мы уйдём отсюда… прежде чем войдем в поселение друдов, надобно придать огню тело вашего почившего собрата… Потому как друды запретили приносить его в Журушку. И Лепей, не дожидаючись согласия путников, чичас же подошёл к поваленному небольшому стволу ели, густо поросшему зеленоватым мхом и присыпанному сверху опавшей хвоей да легошенько ево подняв, чуток тряхнул им… Немедленно со ствола у разны направленья полётели комья земли и мох, а кдолу посыпались хвоинки да веточки. Еле слышно поскрыпывая деревянными частьми тела друд направилси к стволу на коем сидывали Щеко и Ратмир, и каковой лежал посредь кулиги. И абие усе кто находилси на прогалинке торопливо начали помогать Лепею сбирать ветви, стволы деревов, сооружая костёр, последнее пристанище для тела Любина. Хворым Щеко и Ратмиру помогли перьбратьси у друго место и усадили их прямь на покрыту невысокими травами оземь. Не прошло многу времечка як погребальный костёр был лажен и тадысь Сом да Крас возложили на него тело Любина, прямо на носилках, сняв с няго охабень которым тот был укрыт. Открыв у тем самым евойно лико так, абы мог воин-берос видывать, у последний раз, заходящее на покой красно солнышко, вечереющее небо покрывающееся самоцветными небесными телами украшенными многоликими лучами, символом Бога Ярила. Опосля ж вони обложили костёр вкруг ветвями да собранным сухим мхом, кыей утирая очи сбирал Борилка и подвывающий Гуша. Кады ж усё було готово Лепей, воины, отрок и шишуга обступили костёр по коло, и Орёл с Красом подожгли егось со двух разных сторон. Огонь мгновенно ухватилси за сухой мох, засим торопливо перьбралси на потрескивающие ветви, прожорливо перькинулси на стволы и само тело Любина.

— Добрей стёжки брат наш! — громко выкрикнули воины, и, вынув из ножен мячи вустремили их выспрь… туды у далёкие серые небесны дали… туды, кудыличи днесь направила свову поступь душа Любина… туды к предкам, родам, Асурам.

— Светлыми тропами у Вырай, иди мой добрый друг! — негромко добавил Сом, каковой особлива был дружен с Любином. И тяперича у левой руке сжимал рукоять меча Любина, прижимая холодный клинок к сердцу, символизируя тем самым прощание с ним егойно сына, оному по возвращению воины должны будуть перьдать меч почившего отца. Огонь ужотко почитай сожрал стволы деревов, он почитай пожелвил и тело Любина, кады Лепей, низко склонив главу пред прахом павшего, и оглядывая горестно вздыхающих воинов вставляющих мячи у ножны, скузал:

— Ну, что ж гости, поди пора и нам идти. Огонь догорит, за этим духи нашего бора присмотрят, а нам надобно уходить. Скоро совсем стемнеет. Договорив, Лепей развернулси, почти безшумно не издаваючи ни скрыпа, ни какого иного звука и пошёл туды… кудыкась до энтого вушли други друды, сквозе прогалинку поросшу низкой травой и вусвобождённую от деревов, у глубины краснолесья. Путники враз кивнули головушками и печально поглядывая на останки кострища и внегда соотчича неторопливо подняв с землице котомки, туло, луки последовали услед за друдом. Нешироко шагаючи, вжесь будто суетливо перьставляя свои девять аль можеть десять ног, двигалси упереди сех Лепей. Сразу за ним пристроилси Былята, Сом который поддерживал Щеко, Ратмир и Гордыня.

У серёдке же шествовал Борила и жмущийся к няму Гуша, оных вухраняли Крас, Сеслав и Орёл, беспокоившиеся, шо други друды могуть задумать чавось не дюже ладное промеж мальца. Бор у котором вони продвигались ужесь начал сереть. У нём росли не токмо стройны высоки сосны, но и ели, чьи стволы, покрытые лаптастыми ветвями, походящими на бабьи понёвы, образовывали кдолу широкополые клины. Дерева у те также отличались высотой и ровностью стволов, их огромадны пушисты ветви были покрыты тёмно-зелёной колючей хвоей. А нижние, мохнатые ветви сице близёхонько стелились к оземи, шо казалось и вовсе укрывали её подобие тёплого одеяла. В эвонтом краснолесье, особлива идеже стояла ель, ноли не имелось кустарничков, а землицу покрывала толстым, мягким, точь-в-точь як перина, слоем опавшая и побуревшая хвоя. На той посохшей перинке росли приземистые, обнимающую эвонту хвою кустики черники с ребристыми ветвями да маненькими, зеленоватыми ягодками, бруснички с толстоватыми, тёмно— зелёными листами, теснившимися близёхонько друг к дружке, и гроздями не поспевших ягод. Борилка глядел на вэнти зелёны ягоды жадными глазьми, ужо утак вон изголодалси… казалось ищё миг и он опуститси на корточки да начнёт их жамкать прямо не поспевшими. Ведь оно который день, из-за той злющей нежити, странники мало ели… усё многажды вечерами, кады вудавалось чавой-то добыть. Ну, а нонешний дянёчек мальчик и ваще ничегошеньки у роть не поклал, занеже старшие торопилися поскорее вуйтить с няши, оттогось и не шамали усе… усе окромя конешно шишуги. Оно и чичас, идючи позадь отрока, Гуша поначалу вельми томительно и протяжно подвывал, а опосля принялси перьмешивать у те всхлипы с чмоканьями, явственно, штой-то излавливая и поедаючи.

— Вжесь можеть ты Гуша прекратишь сице громко жёвать, — недовольным гласом окликнул шишугу Крас. — А то у мене и сице животь подвело… да у то верно не у мене водного… Вон и Борюша наю на оземь усё поглядываеть… хочеть, судя по сему, черничку аль брусничку прям зелёной систь… И ты ащё тутась Гуша… чмок… чмок… хруст да хрям… ажно сил ни вкаких неть.

— Шо ж… — порывисто глотая пережёванное, молвил Гуша. — Кто ж виновать, шо вы пожущилить як я ни могёти… И цивой-то я должон голодать из-за вас… А можить я послидний лаз им… можить интот длуд нас на погибиль видёть… Знаись ак шишуги гуталять… а гуталять вони, шо длуды, — и шишуга чуток понизил свой голос, доведя евось почитай до шёпотка. — Шо длуды жамкають длугих налодов… шоб значить сопилников ни имать… Так-то Клас… так-то… А тиби, жадюги такой, мини жучка жалко стало… жалко… ох!.. ох…ох!..

Ничасный я какой… усё у мини у жизти ни холошо… жёнки нить… от таки мучинья лади вас пилижил… стока пилинёс… а тяпирича ащё и сидять… сидять и лялизки ни вуставять… Бида… бида да и токась! Раздалось громкое цвак, опосля не мнее зычное плямк, а таче изо рта шишуги вылетел скрыпучий хруст, будто перемалывали на мельнице жернова солнечну пошеничку.

— От… ты обормот, — незлобно произнёс Крас и легохонько загреготал. — Нешто нам було надобно… шоб ты с нами шёл… Оно можно подумать мы без тобя б не справились… Ты б луче сидывал у собе в землянке, жамкал червячков… Мы ж тобе не просили за нами ходють.

— Ох…ох…ох, — прекращая шамать застонал Гуша, ищё паче жалостливо-разнесчастным голосом. — Пошто можно быть тавким жадным Клас… пошто можно… Чивой-то ты мини жучком попликаишь… попликаишь… ниужиль завидуишь?… Так я ни жадин… я и тиби поймаю… хошь?

— Неть… аття, — поспешно ответил Крас, и затих, ужесь видимо не желалось ему исть пойманного шишугиной лялизкой жучка.