Веремя странствий [СИ]

Глава двадцать первая. Журушка

Борила внимательно слухающий каляканья Краса да Гуши и не сразу то узрел поселенье друдов, каковое нежданно появилось пред ними, словно выскочив из-за хвойных деревов. И мгновенно у то поселение, величаемое «Журушка», поразило мальчика своими изумительными, николиже доселе невиданными строениями. Одначе прежде чем у «Журушку» войтить надобно було миновать впечатляющие по своему размаху и чудности ворота, право молвить, у коих не имелось створок.

Высилси там лишь высоченный да широченный остов, украшенный резьбой напоминающей ветви да хвоинки сосны и ели. Сам остов покато-угловатый кажись сходилси поверху у нескольких местах, идеже поместилися гнёзда птиц. У те гнёзда, собранные из веточек да подоткнутые мхом и хвоинками выглядели не маханьками, а большенькими, и, по-видимому, принадлежали журавлям, довгадилси мальчоночка. А миг вопосля, ента догадка и вовсе подтвердилась тем, шо из водного гнезда выглянула глава журавля с длинным клювом, чёрной шеей да красноватой шапочкой. Журавль, вытянув уперёдь шею, оглядел пришедших путников, а засим спрятал голову углубь гнезда, будто егось сувсем и не интересовали пришлые у «Журушку». Созерцая остов ворот, мальчуган подсчитал гнёзда… их воказалось девять, и усе вони, окромя среднего, были пусты. Обаче по их вухоженности чудилось, шо там не раз выводили птенцов, токась нынче птиц у них не ималось. Не токмо гнёзда поразили взор мальчика, но и удивительны растения, которыми были опутаны перькладины остова. У те растеньица представляли из собя косматые, коловидные перьплетения ветвей, покрытых плотными, толстыми, зелёными листами, да бело-жёлтыми с ноготок ягодами. Миновав, ентов дивный остов, Борила перьвёл взор и вуставилси у само посление, узрев там не мнее сказочные жилища. Хотя енти жилища и неможно было наречь избами аль чертогами… То чавось Лепей кликал лачугами было вельми изумительным и выглядело не забываемо. Лачуга являла собой несколько высоких, живых (продолжающих рости) елей, оные поместилися по четыре у рядь, находясь ровнёхонько одна супротив другой. Стволы эвонтих елей были дюже сильно наклонены друг к дружке, и, соприкасаясь меж собой, плотно перьплетались ветвями, образовывая нещечко единое целое. Сверху они были увиты теми самыми косматыми растеньицами. Те ж ветви кои не перьпутывалися, в сплошно месиво, выступали у боки и на них висели небольшие удлинённые, зеленоватые шишки. Вход у лачугу прикрывали мохнаты ветви, не зрелось у том обчем перевивание окон, щелей, проёмов. Лишь с одного боку лачуги, находилась малая дыренция, каковую образовали раздвинувшиеся у сторону ветви дерева, и скрезь которую выходил, подымаясь увыспрь, еле заметный серовато-зелёный дымок. Подойдя к самой крайней лачуге, подле каковой остановилси Лепей, поджидаючи сех, Борила завертав главой тяперича рассмотрел и само поселение друдов. У кыем находились точно такие ж як и у Лепея лачуги из живых, сросшихся сообща ветвями деревов. Лачуги расположилися у прямых полосах образовывая широкополый клин, сужающийся у далече, в острие которого устроилси огромадный дуб, чьи ветви, малец смог у то разобрать, были также оплетены растеньем с бело-желтоватыми ягодами. И хотясь дуб рос дюже отдалённо, но виднелси и отсюдась и евойный могутный ствол, и ребристая, потрескавшаяся тёмная кора. Посторонь того дуба, величественного гиганта, аль як гутарили беросы мамая усех деревов, ву так говарять о тех, ктось являитси исполином, самым высоченным и ражим, никогось не видалось… Да и у самом поселение было пусто и тихо. Отрок узрел токмо хмуро созерцающего их Комола, каковой стоял обок дальней и паче высокой, чем у Лепея лачуги, и двух сувсем махоньких друдов.

Оные детки друдов унезапно, на миг раздвинув ветви елей, выглянули из соседнего жилища, да с невыразимым любопытством зекнув зелёными глазьми у сторону странников, пронзительно загурлыкав исчезли унутри лачуги.

— Гуша, — негромко вобратилси к шишуге идущий позадь него Крас. — Чаво они балабонили?

— А я откудась видаю, — пожав плечьми, вутветил Гуша. — Я на их булькаюсим языки ни балякаю.

— Як… сице не балякаешь? — встрял у разговор Сеслав и недовольно фыркнул. — Ты гутарил, шо лесные люди усе языки знають.

— От… николи я тако ни сказывал, — возмущённо молвил Гуша и подойдя ближе к лачуге Лепея задержавшись да сёрдито глянув на шедших сзади Краса и Сеслава, обидчиво вывертал губу утак, шо вона на маленько оттянулась кдолу и коснулась прямого, и большенького подбородка. — У то сё Болилка выдумывал…шо у тако в билоских байках сказываитси… Болилка и байки васи надумывали… А я… я окломя шишугского и билоского ни вкаких лязиков не видаю…. Да и откудась мини видать… я з у лиску усё влимичко жил…. и слыхивать… слыхивал токмо билоский… Вот интов Болилка… вон каков выдумщик… выдумал жи таку байку… тыц…тыц…тыц… каков чудила, а я пло то и ни знал николижи… ни знал, шо така байка у вас исть.

— От ты даёшь…, — токмо и дохнул из себе Крас, возмущённо вуставившись на такого наглого шишугу. Обаче ни Крас, ни Сеслав, ни дюже гневливый Борилка, ни чавось не смогли скузать Гуши, хотясь им усем и желалось, занеже Лепей, ужось отодвигал широки, густы ветви елей приглашая гостей унутрь лачуги.

Уначале во неё проследовали Былята, опосля хворые ведомые соратниками, а следом рассерженно покачивающей главой мальчик. Вон сделав пару шагов уперёдь замерев на месте, открыл рот и стал восхищённо обозревать енто живое жилище. Углубине ж лачуги мохнатые, длинные покрытые зелёной хвоей ветви были до зела аккуратно укреплены повдоль стволов, образовывая плотны стены, скрезе которые ни проглядывалось, ни небо, ни бор… сице усё було тесно прилажено.

Токась в одном месте находилась небольша дыра чрез оную выходил видимый снаружи дымок. Прямо под энтой дыренцией поместилси яйцевидный, чем-то схожий с колодцем, очаг. Вон также был огорожен со всех сторон невысокими, ужесь в половину локтя не выше, каменными, серыми, широкими стенами. А унутрях евойных, изредка выглядывая с под огорожи, плясал развесёлый огонь. Да токмо огнь тот был тоже дивный не рыжий, аль рдяно-жёлтый, а кавкой-то зеленоватый.

И горел он вовсе не от дерева, а так… не понятно отчавось. Огонь подсигивал увысь, выныривая, а можеть выглядывая из-за стены, казал усем длинные лепестки пламени, и будто приветствовал гостей своим озорным, вихрастым чубом. Пол у лачуге был плотно укрыт сухой хвоей, столь высокого слоя, шо чудилось ступаешь ты не по иголочкам, а шествуешь по кудлатым, небесным воблакам. Супротив очага, справа у жилище, находилси одер.

Он был — ну! вельми махонистым… деревянным и с высокими ножками да округлой, на вроде остова ворот, резной спинкой. Свёрху на одре лёжала суха хвоя, а взамест подух расположилси желтоватый мох.

Посторонь с одром, немножечко ближе к выходу, стоял мощный четырёхугольный стол, а вдоль него пристроились длинны, широки скамли. Поверхности стола и скамлей были затейливо украшены резьбой напоминающей хвоинки-иголочки, аль целые ветви, а на их деревянных стыках торчали удлинённые шишки, от малешеньких до большеньких, почитай с кулак. Кадысь в лачугу вступили Гуша, Крас, Сеслав и Орёл, то Лепей зайдя следом, отпустил ветви елей. И сей миг у жилище наступил полумрак…

Одначе, чуток погодя, тот зеленоватый огонь, выпрыгнул из очага, и, усевшись на верхушке городьбы, чичас же разбёгси по ней у разны направления, да вмале соединилси у едино целое сиянье. Мгновение спустя, вон светозарно полыхнул, выкинув увысь листочки пламени, и тадыкась лачуга наполнилась зеленоватым светом. И як токмо ентово блистание расплылось по жилищу друда, свёрху, оттудась иде сходились стволы деревов образовывая клиновидный, вострый угол, тихо зазвенела чавой-то, словно стали легохонько встряхивать гремушками. Борила поднял главу и поглядел наверх, узрев там, на у том угловом своде, усё те ж витиеватые сплетения растений с плотными, тёмно-зелёными листами, да бело-желтоватыми ягодками. Но звенели не вэнти ягодки, и, даже не листки, звенел, у то мальчик понял не сразу, тот изумительный, вроде як живой огонёк, дающий свет. Он неспешно выпускал уверх сияние, а вкупе с ним распространялси по лачуге и тот дивный звук.

— Проходите странники, — произнёс Лепей, заметив як гости остановившись при входе у жилище, теснили друг дружку, не решаясь ходють дальче. — Ведите своих болезных, да и сами шагайте к столу.

Располагайтесь там… чичас мы покушаем хлеб да житню… то есть по— вашему, — друд указуя руками-корнями на стол, на крохотку задумалси, а вопосля добавил, — по вашему каша. Так как друды едят мясо редко, и то лишь по светлым дням… лишь этим я могу вас угостить.

— Шо ж Лепей… и за то мы тобе благодарствуем, — отозвалси Былята и по-доброму кивнул друду. — Ноне мы у пути ничавось не добыли… а посему хлеб и каша будуть нам дюже пользительны. И абие усе, включая и Гушу, каковой до энтого времечка николи не шамал хлеба, торопливо направилися к столу, у центре которого устроилась большая плоская тарель с широкими краями, прикрытая сверху круглой деревянной со цветочными узорами крышкой. Лепей же медленно перьставляя свои десять ног, подошёл к очагу, и осторожно наклонившись над ним, протянул пару рук да достал из евойных нутрей здоровенный, прикрытый крышкой котелок. И покуда гости раздевались пред столом, скидывая с собе котомки, луки, туло, ножны с мечами да пристраивая у то снятое на полу у одном месте, и рассаживались на скамли, друд принёс да поставил котелок на стол. Засим усё также не торопливо вон снял крышки с котелка и тарели, иде як воказалось лёжал хлебушек такой высокий, округлый, зеленоватогу цвету. Лепей положил крышки на угол стола и стал подавать, находившиеся доселе там, плоские махонькие, деревянны мисы и ложоньки. Но мис на сех путников не хватило, упрочем як и ложек, а посему первое пришлось делить, ложечки ж Сом, да и други воины, повынули из своих котомок. Былята принялси дюжей ложкой, оную величають беросы ополовником, с чуток загнутой, кривой ручкой раскладывать на мисы кашу, таку ж зелёну и схожу с проросшими зёрнами пошенички, да чудно пахнущую хвоей. И по мере заполнения мис старшина воинов отдавал оные путникам. Борилке у вэнтов раз не свезло, и миса с кашей досталась ему одна на двоих с Гушей. Не взяв ложки, поелику он ей не мог вкушать итьбу, шишуга начал жамкать кашу руками, неприятно сгребая её с мисы пальцами и впихивая у роть. И хотясь сладковата житня была вельми вкусной, но Гуша, оттопыривая губу и обсыпая усё окрестъ слюной вылетающей во время жевания, создавал тако отталкивающее впечатление, шо Борюша морщил губы и выбирал ложкой на мисе лишь те места кудысь не приземлялись останки, выпавшие из шишугинского рта. «Добре усё ж, — подумал про себе малец, ощущая толчки у праву руку, кои осуществлял шишуга стараясь вытолкнуть евойну ложку из мисы. — Шо ложкой вон не исть… и мене досталась отдельная… а то б не хотелось мене дёлить её с утаким прожорливым едоком». Былята раздав усем мисы с житней, при вэнтом упервому наложив Лепею в отдельну, опосля своим длинным с острым лезвием ножом, шо засегда носил на поясе, стал резать хлеб, перьдавая кажному евойный ломоть. И также як и с кашей, первому дал самый большой ломоть хозяину лачуги. Лепей приняв свову долю, довольным взглядом окинул гостей и широкось да по-доброму вулыбнувшись, принялси за итьбу. Ну, а изголодавшие странники вжесь громко стучали деревянными ложками по посуде, быстрёхонько, аки и положено воинам, насыщаясь. Хлеб оказалси на вкус приятным, рассыпчатым, тока як и житня сильно пах хвоей. Лепей пояснил, шо приготовлен он из хвои, которую нарочно выращивають на особом дереве удали от поселения, там же ростють, на наволоках, заливных лугах, и зерно для житня.

— А чавось энто за дивен таковой огнь у вас… зелёный вон и кажись вроде живой, — вопросил, на мгновенье отрываясь от жевания каши, Крас, и вуказал ложкой на огорожу идеже приплясывало полымя.

— Это огонь, — очень тихо вымолвил Лепей, не прекращая ковырять ложкой у мисе, ужось будто разравнивая кашу. — И он… он ты прав— живой. Он питается не древом, как тот огонь, что живёт с вами… а другим веществом похожим на воздух, оным мы дышим, так величаемой воздушной жидкостью… Оттого и цвет у него зелёный, а не рыжий аль рдяный. Ну, да то вам не зачем знать… то тайна друдов, и даже коли бы мне хотелось ее вам поведать, то я не посмею, чтоб вам этим самым не навредить.

— Да… нешто…, — поспешно откликнулси Крас вжесь не чем не желаючи обидеть аль насолить такому гостеприимному хозяин., — Эвонто я сице… просто спросил. Сом и Щеко быстро пожамкав точно як Ратмир с Гордыней, поблагодарили Лепея, а тот кивнув главой на своё ложе, произнёс:

— Уложите своих болящих на него. Я осмотрю их раны да приложу к ним травы, коренья. Лепей за время кушанья съел сувсем чуток хлеба и можеть пару ложек житни, и аки токмо Сом и Гордыня поднялись и принялись помогать соратникам дойти до одра, раздевая и укладывая их тама, сам также встав у полный рость, вышел из-за стола, да обойдя его по кругу, приблизилси к стене лачуги. Он поднял увысь две руки осторожно просунул их сквозе прижату ветвь древа, да немногось топорщавшуюся хвою, и достал оттудась каку-то небольшу плетённу посудину по виду напоминающую бокуру, состоящу из одного дна врезанну у обручи. И немедля, стоило ему её оттедась вынуть, лачуга наполнилась пахучим смолистым запахом леса. У другой руке— коренье Лепей сжимал тонки сушённы стебельки того самого растеньица, шо сице плотно оплетало потолок лачуги и остов ворот пред поселением. Достав лекарство друд, неторопливо ступая по мягкой хвоей у каковой вутопали стопы, двинулси к одру, иде тихо постанывая и занимая почти егось до средины лёжали хворые. И покуда Лепей, усевшись обок с болезными на одер и выставив уперёдь свои двигающиеся пучкообразные корневые ножищи, мазал лико Ратмиру и прикладывал к язвинам те самы стебельки, а таче эвонто самое проделывал с Щеко, Борилка боролси с Гушей за остатки каши на мисе. Оно як шишуга мало тогось, шо пихал цельны ладони житни у роть, но и бессовестным образом отталкивал ложку мальчика кады тот намеревалси набрать кашки. Осе такой шишуга был голодный, а можеть просто жадный. Глядючи на у те толкания, которые усилились особлива кады Лепей покинул стол, усмехнулси не токмо Былята, но и Сеслав. А Крас и Орёл, жамкающие с одной мисы, резво оную опорожнив, протянули её старшине воинов, да указуя на разнесчастного отрока, сын Быляты прогутарил:

— Отец, положь каши Борюше, а то энтов, поедатель усего летающего и ползающего, начавось не вуставил ему. Былята приняв мису, положил на неё житню, и, перьдав ту посудину мальчонке, заметил:

— Эт… точнёхонько… усё я як погляжу схрямдил… да ащё поглянь-ка и толкаитси. Кушай Борюша, а то со таким соратником сувсем исхудаешь… да иттить не смогёшь. Прядётси тадысь содеять носилки, на вродь сноповозки и упрячь во них Гушу, пущай вязёть коль такой жадный. Но Гуша на енти слова почемуй-то решил не отвечать. Вон дюже сильно обрадовалси, шо лишилси соперника покушающегося на его кашку и начал, вжесь вконец по-свински, слизывать её с мисы, загребаючи своей зелёно-серой лялизкой. К столу вярнулися Сом и Гордыня, и первый, глянув на тако некрасивое облизывание мисы, сморщил светлый, высокий лоб и губы, да тихонько отметил:

— Гуша… ну, ты усё ж у гостях… Неможно ж так по-свинячьи вясти собе… Шишуга напоследях вычистил мису, оторвал от неё свои губы и не мнее сочно облизал по кругу собственно лико, да лишь токась после эвонтого, ответил:

— Он усё лавно ни видить… сици чё ж я должён мучитьси… Ужось я и так… и так изголодалси… сице животь до сих пол болить.

— Ты ж вродь увесь денёчек хрумстел жуками да вкажись стрекозами, — закалякал Орёл и качнул главой.

— От… от…, — запричитал обидчиво Гуша и зыркнул глазьми у сторону парня. — От ты мни кази Олёл… кази от много мяса на вэнтих жуках и стликозах?

— Вжесь я энтого не ведаю… я ж их николи не идывал, — пожимая плечьми ответствовал Орёл и улыбаясь вуставилси на шишугу утирающего ладонью свово лицо.

— Ну… воть лаз николи ни идывал… от тадысь молчи лучи, — произнёс Гуша и нежданно резко протянул руку к мисе Борилкиной, схватил оттудась жменьку каши и абие пихнул её у роть. Да перьжёвывая, добавил, — запомни Олёл там лишь жистки клылья и боси ничивошиньки, — а посем надсадно вздохнул. Вздохнул шишуга утак, зане Борюша, узрев нападение на евойну кашку, понял водно, шо коль он её не защитить то и вовсе останитси голодным, посему мальчик поднял свову мису да обойдя Орла вуселси меж ним и Красом.

— Ох…. ну и жадин ты Болилка, — печальным гласом прокалякал Гуша, и, опершись грудью на стол, выглянул из-за Орла зарясь глазьми на быстро жующего отрока. — Тако манинький, а узо тако жадин… сотли сици толопишьси ни подавись кашкой. — Обаче Боренька делал вид, шо не слухаеть шишугу и бойко жамкал, тадысь Гуша вылупившись просительным взором на старшину воинов, изрёк, — Бытята… положи есё кашки… узо так я голодин… животь до сих пол болить.

— Неть… не покладу, — прокалакал в ответ воин, и протянув руку, поял крышку от котелка да накрыл егось сверху, да в также укрыл хлебушек на тарели. — Мы и так, — дополнил он свову речь, — Много съели… а енто Лепей надолго собе готовил… и кормыхалси бы не овый день… Я усем поровну разложил, — Былята перьвёл взгляд с разнесчастного, ненасытно-голодного лико шишуги на коем от расстройству затрепетали кудреватые, густы брови, и, обращаясь к Сому спросил, — ну, чавось там Лепей гутарил про наших робять?

— Казывал, шо Щеко поправитси скоренько… день аль два, — поспешно принялси балабонить Сом, положивший руки на стол и ласковенько поглаживающий пальцами резны края друдской ложки. — А Ратмир… плохоньки у няго язвины… тутась не день… не два, а намногось больче лячитьси надобно, можеть деньков десять… Потому як у тот ядь проник у сами глаза, и Ратмир ничегошеньки не видить… там у негось на вродь пелены тавкой тоненькой образовалось… и абы значить её снять надо другу траву прикладывать, а её у Лепея неть… почитай за ней надоть итти… сбирать… У так— то.

— Плохо то… плохо, — выдохнул Былята, и, оглядев соратников, задержалси взглядом на Гордыне, тихонько вопросив тогось, — чавось будём делать тадысь?

— Вже я и не ведаю… чавось, — скузал, пожимая плечьми Гордыня, и сжал руки у мощны кулаки, оные як и Сом пристроил на стол. — Водно ясненько токмо мене… брать Ратмира с собой нельзя. Лепей говаривал, шо коль не лячить егось вон и совсем ослепнить. Поднявшись с одра, неспешно перьставляя корни-ноги, подошёл к столу друд и посмотрев на понурого Гордыню поинтересовалси, мягким слегка гурлыкающим голосом:

— Он, что твой брат?

— Да, — подтвердил догадку Лепея Гордыня и у подтверждения того кивнул головой.

— Я сразу догадался, потому как вы похожи, — пробачил друд, при энтом медленно вусаживаясь за стол, — И хотя у него лико сейчас сильно опухло, однако видны единые ваши чёрточки. Брату твоему, надо остаться, он вас в стёжке дальней будет сдерживать… Да и потом на пути в град Торонец много живёт всякой чудной всячины. Не тока в болотах, каковые вы смогли преодолеть, но и там… там дальше… в дальних землях. Там не токмо духи живут, но и волшебны звери, и создания. И не всё из того, что вам встретится, будет добрым или таким как мы, друды, желающим получить взамен дар… не всё…, — совсем тихо произнёс последни слова Лепей и на мгновение смолк, по-видимому задумавшись, легонько качнув своей главой узадь да упередь, точно мечтаючи вуснуть. — Ваш другой болезный поправится быстро…, — добавил он опосля, — может дня два, три, не больше. Он более сильный и крепкий, да и раны его не такие тяжёлые как у Ратмира. Коли вы не захотите задерживаться и решите уйти, я дам вам живицу, настоянную на кореньях, будете мазать раны, и они скоренько затянутся. Но Ратмира вы лучше оставьте. Он взрослый человек и друды им не заинтересуются, а посему не пожелают оставить силой у себя…

Ратмир вне опасности. Чего я не могу сказать про мальчика и этого вьюношу. — И Лепей поднял одну из правых рук и тонкими, як вуспел подсчитать Борилка, четырьмя сучковатыми пальцами указал на Орла, да продолжил гутарить, — их друды могут забрать силой… Одначе поколь вы в моём доме того не случится. Ели, кои также как и вы, и я живые, никого не пустят в лачугу без моего позволения. А потому, — и друд вуставилси на отрока, оный сидывал супротив него и вышкрёбывал остатки житни из мисы, да печально вздохнув, молвил, — я советую вам уходить завтра поутру. Коли вы оставите здесь своего болезного, я не смогу вас проводить, за меня это сделает сын моего брата Липка. Он доведёт вас до межи наших земель, а там… там дальше вы пойдёте на всток… прямо на восход Асура Ра… не сворачивая ни в какую другую сторону. Не ведаю я, как долго вы будете идти до Торонца… там не бывал ни я, ни иные друды… Одначе я до точности знаю, что град тот лежит на встоке тех земель… И, увы, добрые мои гости, это всё чем я могу вам помочь. Лепей замолчал, и, взяв у руки ложку, да обхватив, евойну, резну ручку сучковатыми пальцами принялси неторопливо жвакать житню.

— Лепей, — немного погодя прерывая тишину, которая наступила у лачуге друда, произнёс Былята. — Ты и сице сделал для нас усё чё положено… и поступил гостеприимно, як истый потомок Асура Велеса… Токмо оставатьси туто-ва Ратмиру али неть… оно то лишь яму решать.

— Остануся, — тихим гласом откликнулси с одра Ратмир. — Я не смогу иттить… буду вам токась мешать… А вы ступайте у стёжку як и велить Лепей с утренней зорюшкой…Оно не ведомо скока я поправлятьси буду… да и… да и не нужно здеся мелькать Борюше и Орлу… Возвярнётись за мной кады меч добудите.

— Будь сице як ты порешил, — согласилси Гордыня и горестно вздохнув, склонил на бок свову главу, чуток тряхнув тёмно-пошеничными волосьми, да утак, шо вони вукрыли евойно лико сокрыв усе перьживания от соратников. — А мы добудям меч и вярнёмси за тобой… брат мой.

— Усё будеть ладненько, — изрёк Ратмир да легохонько охнув, застонал.

— А каки у там далее создания живуть? — вопросил сидящий подле Быляты Сеслав, да разгладил свои, рыжие с обильной порослью седых волосьев длинны, вусы. — Злобны вони али добры… и каковые там звери обитають?

— Да я же там не бывал, — прокалякал Лепей, пристраивая ложку обок мисы. — Знаю токмо понаслышке, что живёт там, вроде как недалече от наших земель, огнедышащий, злобный змей Цмок… Говорят дюже он здоровенный и летает… блестит его чешуя всеми цветами радуги, переливается. Живёт он там с давних времён… может прячется от кого, а может понравились ему те места. Оно ведь обитают у тех просторах большущие звери… и похожи они… похожи… ужо и не ведаю я с кем их из ваших земель сравнить можно… Может с дикими турами… да тока во много раз они могутнее. Пасутся они в землях, что покрыты мхами, травами и низкими кустарниками, где растут редкие деревца берёзы, да ракиты. Этих зверей мы величаем мамунами. Ими и питается Цмок.

— Погодь… погодь Лепей, — перьбил друда Сеслав, и вудивлённо выглянув из-за Быляты зыркнул очами на хозяина лачуги, сразу же перьстав причёсывать свои вусы. — Но мамуны энто звери, оные жили у Бел Свете в стародавние времена, от них гутарять пошли озёра и реки… У преданиях беросов сказываетси, шо куды глянеть мамун оттудась сразу зачнётси ключ, родник, крыница, а кады пройдёть он от следов евойных потекуть речушки… Но опосля мамуны, наполнив Бел Свет водами, вушли жить под оземь… и ежели вони на солнышко красно выйдють то сразу умруть… вжесь сице давненько обитають у подземных просторах.

— Уж то не предания… а так сказки, — усмехаясь уголками розоватых губ и наполняя свово лико добротой, пояснил Лепей. — Я видел этих мамунов. Они во много раз больше туров, тела их покрыты шерстью… такой чёрной и длинной. У одних из них есть рога, они розоватые, долгие и изогнутые так, что кажется концы их сходятся вместе. И рога те выходят не из главы, а из морды, точно как клыки у вепря… Ну, а меж тех рогов или клыков находится длинная висячая кишка, мы её кличем хоботом. И водам он— мамун не даёт начала, он дикий зверь… бродит по тем землям небольшими стадами, пасётся, поедая траву да дерева… Раньше мамунов было больше, и иногда они хаживали и в наш бор, поесть хвои сосновой. Но уже много прошло лет как я ни одного не видел мамуна… может их всех Цмок съел… а может они ушли в какие иные земли.

— А ащё каки живуть у тех просторах создания? — вельми внимательно слушая Лепея перьспросил Былята, лишь токмо тот затих, и беспокойно застучал подухами пальцев о поверхность деревянного стола.

— О большем я не ведаю, — покачав головой, пробалякал друд, и, протянув руки у направлении сидящих супротив него путников, принялси сбирать пусты мисы, и у тот же миг усе стали перьдавать ему грязну посуду. — Что знаю то вам сказал… а чего там дальше мне не знамо.

Туда иногда люди уходят… но обратно ещё никто не возвращался на моей памяти. Град Торонец… про него— то много преданий говаривается среди друдов… одначе оттуда никто ещё не приходил… так-то. Лепей смолк, и, сложив грязну посуду у стопку, придвинул к ней ложки да накрыл сверху вэнто усё большим цветастым ручником, и покудова вон там управлялси у лачуге витала тишина прерываемая лишь звяканьем посуды да тихой песней пляшущего на стенах городьбы раздовольного огня.

— А почему Лепей ты овый… идеже твова симья… жинка, дитки? — вопросил Сом и поглядел на друда одновременно благодарно и дюже жалостливо.

— Один… один я потому как, — выдыхая и пристраивая свои ручищи, которых было по две с разных сторон, на столе, горестно прокалякал Лепей. — Людей у нас мало…очень мало… Здесь у нас три друдских поселения и кроме Журушки, есть поселение Зельное, кое лежит справа от нашего, а за ним раскинулось Угорье… Оно находится недалече от подножия низких скалистых хребтов, оттого и имеет такое величание угор— значит место идущее в гору… Так вот в этих трёх поселениях когда-то жило много друдов… много… а теперь стало их мал мала.

Нам нужна свежая, человеческая кровь… нам надо уходить отсюда и идти жить к людям… Но пройти болота мы не можем, много раз пробовали и никак… токмо попусту теряли друдов… нежить не пропускает нас… Поэтому всякого кто придёт к нам, особлива коли он молод, мы стараемся оставить у себя… Я же… я пока один… моя жена умерла при родах, и это было давно… а после неё младых девиц, каковые подрастали, разбирали вьюноши… И не на ком мне обженится, продолжить свой род… Нам надо непременно отсюда выбираться… уходить, иначе мы выродимся. Ведь часто приходится брать в жёны или мужья близкую родню, а от таких браков либо никто не рождается… либо как у меня ранняя смерть.

— Ну, можеть, кады мы вернёмси, — до зела расстроенным гласом скузал Крас и зачем то погладил, притихшего, Борюшу по главе прям по пошеничным волосам. — Ты, Лепей, да и други друды смогуть отседова с нами вуйти… Оно як тропка Кострубоньки будеть вернёхонько нас дожидатьси… Ну, а нежить вжесь заприметив меч Асура Индры разбежитьси.

— Может и так, — кивнув, согласилси Лепей, хотясь, сице показалось мальцу, друд у то не сильно верил. — Да токмо… токмо вам ещё надобно дойти… дойти до Торонца, и лишь потом вернуться. Борилка услыхав те слова друда, востренько так припомнил оставленных у дальней деревеньки Купяны усех своих сродников… И особлива матушку, братцев, сестричек… и конешно егось… егось малого их мальчика Младушку, усё времечко трепетно защищаемого и оберегаемого им. Да, муторно сице загорюнив, вмешиваясь в разговор старших произнёс:

— Важно… важно, абы непременно мы у тот меч добыли… а сиречь ждёть погибель беросов от того подлуго зла, кые шагаить на нашу землицу. И як токась пробалякал тако мальчуган у лачуге нанова наступило отишие… и в энтов раз замер ано весёлый огонёк, перьстав звякать у свову гремушку. Усе тягостно обдумывали слова отрока, рассуждая и о трудностях которые ужось были пройдены и о тех, шо ащё лежали упереди… Перьживаючи и о гибели Любина, и о судьбине Ратмира оного придётси воставить туто-ва, да по сути и неведомо у вовсе удастся ль с ним кадысь то не було свидиться. Тихая, заунывная печаль повисла над столом, и чудилось усё напряжение перьжитого тяперича неназойливо так принялось кружить округ странников, навевая горечь от утраты и боли… потери и разлуки…кады, як сегда нежданно, раздалось зычное раскатистое хрп…хрп…хрп… И враз путники встрепенулися, а Крас, Борил и Орёл повертав головы вонзилися взглядами на того, ктось выдавал у те продолжительные, громыхающие храпы.

— Ужесь яму усё ни по чём, — еле слышно засмеявшись утак, абы не разбудить почивавших хворых заметил Сом, каковой сидывал подле Гуши и нынче луче сех наблюдал аки глава последнего опустилась кдолу и коснулася подбородком груди, нижня ж губа повисла будто и сувсем отдельно от лика, на небольшом от негось удаление да затрепетала, верно выдавая у то самое хрп.

— Вам надобно укладываться на покой, — улыбаясь и не сводя взору с покачивающейся губы шишуги изрёк Лепей. — Мальчик пусть ложиться на одер, а сами уж… не почтите за грубость располагайтесь прямо на полу, да поближе к очагу.

— А идеже ты Лепей уляжишьси почивать? — беспокойно пробалабонил Былята, подымаясь из-за стола и кланяясь у благодарность хозяину лачуги.

— Я как и вы лягу на полу, подле входа, — ответил Лепей, который также восстав со скамли, да перьшагивая чрез неё усеми своими ножищами-кореньям., — Чтобы никто не посмел проникнуть в мою лачугу… Всё может быть… всё… кто ж ведает о чём думает Комол, — последни слова совершенно тихо высказал друд и качнул главой у сторону мальца. Борила также як и все поспешно вышел из-за стола, и, взяв котомку, которую положил у месте со другими вещьми путников, направилси к одру. Ратмир и Щеко ужесь давно почивали и занимали большу часть одра, но мальчик за эвонти дни сице намучилси, шо был несказно рад и тому махонькому местечку, каково осталось. Мгновенно скинув с собя сапоги и суконки, да сняв поясок, вон улёгси на мягку хвою прижав ко груди драгоценну котомку у коей тяхонечко так, почти не слышно, издавал резкий, тряскучий звук дар Кострубоньки— ванов червячок.

Мальчуган ащё како-то времечко глядел аки обустраиваютси на полу, расстелая охабни, старшие. Видал, аки лягающегося Гушу перьнёс и положил, на охабень Щеко, Крас, а засим перевёл взгляд на изумительный зеленоватый вогонёк, прытко подпрыгивающий на вершине огорожи, выпускающий у выспрь, як тяперича разглядел вон, малешенькие словно просо, крупиночки… У те мелкие крошечки, подымаясь ввысь к дырище слегка крутились по кругу испуская из собе сияние и бубенчатый звук. Здоровущей, плотной стеной подступила к Борилке вусталость, мигом заставив сомкнуть налитые тяжестью очи. Обаче, нежданно, вон услыхал гурлыкающий возглас и резво открыв глаза, узрел як огонёк шибко быстро спрыгнул с вершины городьбы унутрь очага, и будто присел у там… али затаилси. И сразу ж лачуга наполнилась тьмой и тишиной… а чуть-чуть опосля у ней раздалси раскатистый, попеременный звук хрп…хрп…хрп… то выдавал храп разоспавшийся Гуша.