Веремя странствий [СИ]

Глава двадцать седьмая. У торенке

Пройдя малеша уперёдь, Борила, напоследок, воглянулси и увидал як, поеживаясь от вузноба, Былята поправил на собе дарёный Боли-Бошкой костыч, нежно огладив драный холст на груди дланью здоровой руки да придвинулси к костерку поближе. Орёл, промаж того, со всем уважением отряхнул киндяк Боли-Бошки, завертал у него Ёжа и стал неторопливо вукладывать евось у котомку. Мальчик на прощание поднял руку, и, помахав оставшимся путникам, звонко крикнул:

— Вмале вярнёмси!

— Тихо! — окликнул его Сеслав и повярнув главу, сёрдито зыркнул глазьми на отрока. — Не надобно гамить Борюша, а то прислужники подземных Богов ащё вуслыхають.

— От… то няведомо вуслыхають вони али неть, — нежданно встряла в каляканья, до ентого редко подающая глас, Ворогуха. — А вот мене зараз видимо, шо тот… каковово вы кликаете Былятой можеть, аки втот коего я облобызала, почить… Вжесь до зела шибко ево потряхиваеть… хи…хи…хи… до зела шибко…хи…хи…хи…, — и вдругорядь подленько сице захихикала своим скрыпучим смехом.

— Чавось? — встревоженно протянул мальчонка, у то ж времечко ни на шаг не вутставая от воина, да подтянув волосок, который вудерживал Лиходейку, ближе к пальцу и слегка развернув старушенцию, заглянул у её страшное лико, истерзанное морщинками, иде зрелись тока две чёрные крупинки глазка. — Чавось ты тако про дядьку Быляту молвила…

Ты чёсь и его цилувала?

— От же ты… хананыга кака противная, — скрыпнула Ворогуха и лицо ейно утак скукожилось, шо мигом у тех бороздах скрылись полыхающие чёрным светом глазёнки. — Ни чаво я ево не лобызала… не вуспела я… Обаче и сице зримо, шо евось Цмок своим ядрёнистым вогнём опалил… Потомуй-то могёть вон отправитьси тудыкась, кудыкась пойдёть и вэнтов кудлатый ваш… Оттогось як огнь Цмока дюже лютый… дюже. Вон же Цмок порождён самим отцом моим ЧерноБоже и долго времечко вухранял евойны чертоги у Пекле…. Да тудыличи… тудыличи яво ктой-то у Бел Свет и выпустил… У кто токась не вупомню… неть!.. никак не вупомню, — и на мордашке Лиходейки у тот же сиг сверкнули, в сторону мальца, красными искорками очи.

— Ишь ты… ня помнить она, — пробалякал бодро ступающий упереди Сеслав и поправил на плече ремень от котомки, вжелающий сползти. — А, ну-кась! Борюшенька потряси хорошенько её и вона усё приворошить…

Гляжу я у неё вельми дырява память стала, у то, по-видимому, от злонравности. Мальчик негодующий на энтову Лихорадку, да расстроенный за Быляту и Гушу, вобрадовавшись указанию воина, но усё ж пужаясь, шо волосок от частого дёрганья можеть воборватьси и тогды старушенция вулетить, поднял праву рученьку увысь и лягохонько стукнул вуказательным пальцем по прозрачно-серой главе покрытой длинными волосьми. От удара головёшка Ворогухи тягостно качнулась из стороны у сторону утак, шо Борилка даже оробел, подумав, чичас она и вовсе оторвётси да свалитси униз. Одначе тако сотрясение пробудило у Лиходейки вспоминания и вызвало очередной прилив болтливости:

— Вона як…. у…у… усё припомнила… Энто вбыла мать моя…

Богиня Смерти— Мара. Когды-то она дюже лютой была, но вопосля маленечко присмирела… вжесь постарев… и чуток растеряла связь со смёртушкой. Посему хоть и вубиваеть людишек, но сице… не по потребе, а по надобности… Токмо продолжаеть быть злякой, оттогось и выпустила Цмока из Пекла, абы он лётывал по Бел Свету и усех жущерил… А вон чавось — то выдумал, погляди-ка… занамест тогось, шоб у землях людских злобствовать… тутася поселилси и ну-кася ентовых мамунов шамать… Занеже мене Пан, Виевский сынок, и отрядил сюды, абы я значить егось вынюхала, — и личико Ворогухи мигом чуток распрямилось и в там показалси масенький гнутый носик, слегка задвигавшийся управо да лево. — Абы вынюхала егось и повяленьеце перьдала, — Лихорадка сызнова прервала свой сказ и замолчала.

— Мара, тёмна Богородица и жинка ЧерноБоже, — медленно произнёс Сеслав и сдержав шаг, резко поверталси да глянул на Лихорадку. — Её ащё кличуть Жница, потомуй як вона велика труженица. Являитси пред уходящими у иной мир она у разных образах… то высокой женщиной, а то наобороть сгорбленной старухой, но непременно с долгими распущенными чёрными волосьями, кои космами разбросаны по спине.

Порой вона млада девчинка у белы одёжы обряжена, инде старочка у чёрном рванье, обаче засегда с косой в руках. Ведь вубиваеть людей не она, а духи болести и духи несчастий. Мара же трудитси, исполняя веленное ей, сбирая людей у мир Нави. Беросы чтут Мару… оно аки неможно, ни кому из живущих её избежать, усем предстоит среча с ней… с ней с Богиней бесплодной дряхлости, смерти и болести у Бел Свете и Богине вечной младости и бессмертья у мире Нави. — Сеслав на немножечко смолк, вроде як задумавшись, а опосля вопросил, ужось обращаясь к духу болести Лихорадке, — и каково ж повеленье Пана Виева сынка було? Но Ворогуха тогось вубращения точно не слыхивала, лишь бесшумно и лениво махая бело-прозрачными крылышками, она витала на одном месте, не продвигаясь уперёдь, при евонтом отвернув главу у сторонку и глядючи кудый-то у бочинку. Борила, чичас же, стоило воину остановитьси, также встал, и, воззрилси на Сеслава, а мгновение спустя перьведя взгляд на Лиходейку, и, поняв, шо вута, як вобычно, не жёлаеть гутарить, вдругорядь шибанул её пальцем по головёшке.

Ворогуха сызнова затрепыхалася, но в энтот раз не токмо закачалась ейна глава, но и усё тельце старушенции, и рученьки, и ноженьки заколыхались, будто её подхватил сердитый порыв ветра, поелику вона злобно и малёхо пискляво откликнулася:

— Усем…усем… предстоить с ней среча… с матерью моей… не токась мене, но и вам… вам оные её чтуть, обаче не славють… хи…хи…хи… А, Пан,… Пан велел Цмоку лятеть у земли беросов… прямо к граду Титчиха, шо на брегу реченьки Узолы лёживаеть… И ву там у лесах ждать духов несчастья, кыи вядуть деток евойных…вутаких злобненьких панывичей… Невдолге вони тудыличи подойдуть… невдолге… шоб значить беросов смёртушки предать….

Зане коса у Мары… Мары, матки моей, вжесь наточена… ходить вона, мать моя, по чертогам у Пекле и косит тонки травушки, связывающие тела людски с душенькой… Невдолге… невдолге вусталось времечка у беросов. Лицо Сеслава, у то видал стоящий рядышком отрок, посерело, на лбу его, смуглом и высоком, показались малешенькие капли водицы, словно обсыпал воина своим дуновением гневливый Позвизд. Протяжно вздохнув, Сеслав чуть-чуть помедлил, а засим поспрашал:

— А чавой-то… Пан отрядил тобе, а не ково иного?

— Оттогось… хи…хи…хи…, — захихикала зловредная Ворогуха и попеременно пыхнула чёрно-красными вочами. — Чё Цмок со мной цилуватьси не захочить и выполнить повеление Пана да евойных деточек… выполнить не мешкая… хи…хи…хи…

— Град Титчиха ляжить на мяже бероских земель… Он ближайший от тех взгорьев откедова идуть панывичи, — задумчиво произнёс Сеслав, и лико егойно дрогнуло, а полосующий большущий шрам, зачинающийся от уголка глаза да доходящий до верхней губы, слегка поалел. Воин глянув на взволнованно взирающих Борилу и Краса, добавил, — я там бывал… У то ладный град… ладный…посему надоть нам торопитьси… Ворогуха, — обратилси Сеслав, немного погодя к лихоманке, — а панывичи далече от Титчихи.

— Ву чё не ведаю… тово не ведаю, — откликнулась вона скрыпучим голоском, небрежно взмахнула своими прозрачными крылами и подалась выспрь, вроде требуя иттить дальче. — Оно мене и не вскую то знавать… Пан гутарил ву то выполнить… я и висполнила… Я хоть и не повянуюсь Пану, но засегда довольна бываю свяршить каку скверну…хи…хи…хи, — нанова засмеявшись отметила Лиходейка. — Вярней молвить не исполнила…хи…хи…хи… воно як вы егось…

Цмока значить тавось…вубили… Дюже разительно…эка як же вы с вогнём евойным справилися?

— Я в невось вяночек дедки Лугового киданул, — ответствовал Борилка припоминаючи бой с Цмоком, и зачесал на голову, растопыренными у разны стороны пальцами, вихрасты волосья, скинутые на личико ветерком. — А Крас, — малец уважительно глянул на стоящего осторонь негось парня, — Крас яму головёшку мячом и вотрубил….Враз… рубанул и тудыличь вона… к оземи полетела.

— У тако не могёть бывать, — сразу же перьстав хихикать, пропищала Лихорадка, и выпучив уперёдь, стремительно выросшие у ширшине, чёрные словно ночна хмарь очи, сверкнула ими у сторону мальчишечки. — Абы мячом главу Цмоку вотрубили… Воно як меч егось ня берёть… ня берёть.

— Выходь Красов меч берёть, — вусмехаясь, скузал Сеслав и тронулси дальче, на ходу выспрашивая Лиходейку, — тудысь мы ступаем али неть?

— Надо ж як…., — протянула Ворогуха и узрев аки двинул свову поступь воин, порывисто взмахнула лягохонькими крылами полетев следом, да чуток вопосля молвила, — обаче ступаешь… ступаешь ты не тудыличи…хи…хи…хи… — враз подло засмеявшись. — Ты ж ступаешь… вядешь… не я.

— Вот козявка кака злобна, — изрёк Борил шедший позадь воина. — Дядька Сеслав, ну-тка дай я тобе обгоню и пущай она крылами машить и ведёть ны. Борила сице и поступил, да вобогнав воина пошёл впреди, при том весьма небрежно пяхнув у головёшку таку зляку старушенцию. Ворогуха прытко покачнувшись усем тельцем, взяла немножечко правее, чем шёл воин, и, помахивая крыльями, полетела поперёдь отрока. Почитай увесь дянёк Лихорадка, дочь Богини Мары, той самой, кыю чтут беросы, и которая водним взмахом своей косы жнёть жизти людей, творя то по велению самого Всевышнего, лётела по той же неуютной, холодной землюшке, едва-едва схороненной под бурыми мхами. Дюже недовольный, чем-то, Позвизд дул путникам у спину, можеть подталкивая тудыличи, к владениям подземных Богов, а можеть просто на чавой-то гневаясь. Разглядывая эвонтов край Борила ноли не зрел здеся деревов, словно ветер вырвал с корнем усе низенько— кривонькие берёзоньки да ивы. От земли-матушки увысь подымалси совершенно морозный дух, такой як бываеть лишь тады, внегда наступаеть поздня осень да зима и на Бел Свете начинаеть властвовать сын Мары— Мороз.

Холодный дух стлалси серым маревом по поверхности оземи и мальчонке кузалось, шо они идуть у небесной тверди по самим пухлым, перьевым воблакам. Эвонтова пелена даже не поддавалася порывистому дыханию Позвизда, старшёго сынка СтриБога… а можеть вон— Асур Зимнего ветра и был зачинщиком ентого тумана и прибил его к землюшке, идеже порывов як таковых и не вощущалось. Обаче к концу дня Позвизд перьстал дыхать на людей и кудый-то подевалси. И як тока вон запропал куды б то ни було, уся хмарь рассеялася, подавшись уверх и восыпав на идущих людей крупны, холодны капли водицы. А малеша погодя, малец увидал невысокие бугры похожие на выпученны животы, вусыпанные каменьями, да местами поросшие серыми мхами и берёзовыми стланиками. Подступы к евонтим взгорьям сухраняли небольшие, округлы озёрца с какой-то бледно-голубоватой водицей… прозрачной… прозрачной… Подойдя ближее к бережине такого озерца, у котором вода оказалась прямо-таки холоднющей, разглядели покоившуюся на меже землицы тонку кромку полупрозрачного льда. Борила, Сеслав и Крас воззрившись вглубь ентого озерца, чрез таку чистоту да нетронуту гладь, созерцали дно, усыпанное самоцветными блёкло-плоскими каменьями, усякой разной величины. Недолзе, постояв у того источника и на усяк случай заполнив прихваченну кубыню водой, тронулися дальче. Тяперича земля сплошь была усеяна каменьями, вусновном мелкими, не ширше ладони отрока, да чудных усяких разных цветов: белых, жёлтых, синих… зелёных с тонкими прожилками. Борилка залюбовавшись такой лепотой сразу и не вобратил внимания, шо Лиходейка перьстав лятеть, замерла на месте, еле заметно трепыхая крылами. Ейны глазёнки превратились у две ярчайшие, рдяные капли, ручонки и ножонки мелко затряслись, а глава дрожмя задрожала, вроде як вона лицезрела чавой-то оченно дивное.

Мальчик, оторвав взгляд от тех камушков, вуставилси на старушенцию, каковая дюже забавно колыхалась, и просиявши, спросил:

— Чавось Ворогуха… ты сице затряслася… Гляжу я тобе каменья у те понравилися?

— От…от же хананыга бестолковая, — загутарила Лихорадка и сей миг развернувшись, да вылупившись на мальчоночку у теми краснючими глазами, тихочко зашелестела, — энто ж довольство…пышность жизти…

Чавось ня видешь у те зялёненьки камешки… у то самоцветные каменья их смарагдами зовуть… Возёмешь овый такой… и усё… будешь у довольстве, пышности жить засегда.

— Чё буду? — перьспросил мальчишечка, и непонятливо приподняв увыспрь крепки плечи, пожал ими, немедля востановивши свову поступь.

— У вечном довольстве будяшь… у пышности жить, — пискнула Воргуха, поясняючи и яростно замахала крылами, будто желаючи вулететь подальче, воторвав ноженьку от сдерживающего волоска отрока.

— Ишь ты… у довольстве… пышности, — усмехаясь, произнёс Сеслав, и крепенько пихнул носком сапога почитай с полпальца зелёный камушек, оный подпрыгнув уверх, звонко плюхнулси на други, такие ж чудны голыши. — Вон и так у довольстве живёть… У Борюши, нашего, душенька светла и чиста, а луче ентого и пожелать нечагось… Эх, ты!.. Ворогуха, — протянул воин, и, подтолкнув рукой у спину мальчика. — Вроде б дочура самого ЧерноБоже и Мары, а вума неть… Чё не уразумела, эвонти голыши не довольство и пышность жизти, а один вубман.

— Можеть то нас прислужники Озема и Сумерлы проверяють? — молвил Крас, идущий позадь сех и наступил подошвой сапога на вунтов смарагд, тот издав едва слышимый скрып, и совсем пропал с оземи, исчезнув так, вроде як егось николи и не вбуло.

— Дэ-к… можеть воно и сице… услыхали, аль увидали ны, — согласно кивнув, пробалякал Сеслав. — И днесь проверяють… вскую мы сюды пришли.

— А може им вуто скузать… скузать вскую? — встрял у беседу Боренька и несильно дунул у задь Лиходейки, которая по естеству своему была не токмо злой, но и похоже жадной, посему узрев у те самоцветны каменья не моглась ноне от них отвесть очей, и усяко мгновение забывчиво над ними замирала.

— Не ведаю, — ответил Сеслав и субрав на лбу глубоки морщины воглядел раскинувшиеся упереди и позади него бескрайни земли. А бугры, втак схожие с выпученными животами, казались ужо и вовсе близенько. Они почти не имели на своей поверхности растительности, и были сплошь каменистыми, токась кое-где торчали из них зеленоваты куски мха, устлавшие бока. Чудилось энти большенькие, покатые, неровные взгорья вылезли своими каменистыми наружностями из кады-то разошедшийся надвое землицы. У тех скал виднелось большо множество и ближайше из них к людям были не высокими, одначе уходя уприволье, они увеличивались и в ширшине, и в росте, а тудыличи и вконец терялись идей-то у заоблачной дали. Подойдя к первой сопке, встали недалече, оно як стёженьку к няму преграждало у то самое узенькое, но длиннющее озерко, наполненное голубоватой водицей, каковое следовало обойти. Токась вэнта вода огибала бугор с обеих сторон, и кажись заканчивалась сторонь других сопок, высившихся справа и слева.

— И идеже ента лазейка у Подземный мир, — прогутарил Сеслав, воззвав к порхающей близенько от лица Борилки старушенции. — На каком бугре?

— На вэтом… чё ня вишь чё ли… вон самый низенький и первенький, — без задержу отозвалася на вупрос Ворогуха, чавось було вудивительным. — Надобно на негось взубратьси… и на ентой макушке взлобка находитси глубока лазейка у Подземный мир Богов Озема и Сумерлы.

— От те на…. и як же на него взобратьси?… Вон же почитай весь сплошь каменист, — встрял у каляканья Крас. Парень, без дальних разговоров, склонилси над землицей и сподняв со неё небольшой голыш, ярко-златого цвету, распрямившись, повёл крутыми плечьми, да запустил его у бугор. Камень, живо набрав высоту, резвенько преодолел положенный ему промежуток и со всего маху врезавшись у стену бугра, пронзительно лязгнул. Опосля он мгновенно отскочил увыспрь, а чрез миг нанова свалилси на поверхность взгорья да съехав по нему, изредка пытаясь вуцепитьси за раскиданные жидки мхи, бультыхнулси у гладь водну, вызвав на энтом нетронутом, прозрачно-голубом полотне боляхные, разбежавшиеся у разны сторонки круги.

— Там же каменья водни, не за чавось даже вуцепитьси… а туто-ва водыка, — продолжил гутарить свои мысли услух Крас, и вотрехнул промеж собя ладони. — Як же мы тудыкась перьйдём, да взберёмси на макушку.

— От… то мене не тревожить… хи…хи…хи…, — сызнова заскрыпела препротивным хихиканьем Ворогуха, и замотав головёшкой казала своё на чуток разгладившееся от морщинок лико, на оном явственно проступили тонкие сероватенькие губки, гнутый нос, впалые щёки и косо-глядящие чёрным светом глазёнки. — Я ж вас вубещала привесть… вот и привела… А як тудыличи лезть, то ваша беданька не моя… о том мы не сговаривалися…хи…хи…хи.

— Эвонто ты, ей-ей истинну балабонишь, — сёрдито произнёс Сеслав, и, недолзе мудрствуя повернул управо да направилси в обход источнику. — То наша бёдушка не твоя… Токмо если нам не вудастьси добыть стрелы Перуновы, не видывать тобе высвобождения… Схрямает тя Ёж и будяшь ты заточённой сидываеть у евойном животе…. доколе духи и вон не помруть. Ворогуха немедля прекратила своё хихиканье, сморщила мордашку, и вроде як задумалась… сувсем на немножечко, а таче полетевши за идущим Сеславом, потянула за собой волосок, палец и самого Борилку, да скузала:

— От… от… от же хананыга противна кака… — верно обращаясь утак к воину. — У тогось взлобка, кудытось ты правишь, есть вузко место, перейти смогёте… да лестница, почитай до макушки вас доведёть. Сеслав протяжно порскнул, а можеть вусмехнулси, у то малец сице не уразумел, но, по-видимому, восталси довольным ответом Лиходейки, а Борила порывисто дунув у право крыло старушенции, втак выразил ей свово недовольство. Токась дуновение то было шибко порывчато, отчавось затрепыхало вкупе с правым и лево крыло. Лихоманка весьма накренившись на бок, чуть-чуть было не рухнула униз, благо её поддержал волосок.

— Дядька Сеслав, — молвил отрок, лягохонько встряхнув рукой и тем самым выровнив полёть Лихорадки. — Ну-тка вутдадим Ворогуху усё ж Ёжу… ужотко до зела она зловредна зляка… да ко всему прочяму усё времечко измываетси над нами и подло сице хихикаеть…Энто мене оченно не нравитси.

— Агась, — отметил идущий позадь усех Крас, внимательно оглядывающий земли окрестъ них. — И мене то ж не нравитси… Дэ-к ащё и обзываетси… эвонтого самого хананыгу приплетая. Ворогухе можеть и вжелалось чавой-то ответствовать, да ейны крылья от дуновения да встряхивания Борилки никак не могли выровнить своё взмахивание, а посему вона не стала гутарить, направив усе силёнки на выправления полёта. Вмале путники, шедшие по краю озерка, обогнули бугор, и, свернув налево, увидали, як источник с водой сузилси почитай до тонкого ручейка, который вупиралси у следующий взгорок и там сызнова начинал, расширяясь, вогибать нову сопку. А прямёхонько над ентим ручейком, идеже тяхонько перьшёптывались крупны, прозрачны капли водицы, на каменном полотне бугра чётко зрились широкие, вутопающие ступени. Спешно приблизившись к ручью и лестнице люди востановилися. Сеслав присел на корточки, и, протянув руку уперёдь, ощупал перву ступень.

Вона была до зела гладка и кажись не просто выдолбленной, а будто вобложенной чем-то сверху… на вроде гладких чёрных каменьев с белыми тонкими жилками да крапинками.

— Эвонто онихий, — загутарил Сеслав и подавшись увыспрь поднялси с присядок, при ентом не забыв поправить на плече, усяк раз слезающий, ремень от котомки. — Редкостный такой камень… ишь каков он… гладок да красив… Слыхивал я, из онихия раньше творили зачуры и привески дюже вони, балабонят, лечать сякие хвори да от нежити защищають… Да нонече уж таки зачуры и привески не носят, мы творим усё из древа… а из каменьев токась у тех местах, шо недалече гряд горных лёживають… Я из тако онихия зачур видывал у граде Титчиха, у ихняго ваяводы Далебора, тока он серого цвету был… А у сынка евойного, старшого, Златодана из таково ж был сотворим, вон ащё знак Велеса казал один— в— один як у тобе на груди Борюша. Сеслав на чуток воглянулси да обозрев стоящего позадь негось мальчишечку вулыбаяся, произнёс:

— Робятки тока ступайте следом за мной не торопливо и больно ня шумите… ноги потишее ставьте.

— Ставьте… не ставьте…хи…хи…хи…, — сызнова вклинялась у баляканья Ворогуха и слегка затрясла головёшкой, верно вутак злоблива козявка радовалась. — А усё ж прислужники подземных Богов вас услыхають… занеже вельми гамисто ваши шажочки будуть сказыватьси на их стенах.

— А чавось ты то радуешьси? — поспрашал Сеслав и вуставилси на подёргивающуюся Лиходейку. — Може Озем и Сумерла нам рады и не будуть… то мене не ведомо… Обаче водно я знаю точно, удвойне вони ня будуть рады тобе… прескверне такой… И ежели те удалось избежать живота Ёжа нашего, сице у подземных владениях Асуров могёть не повезьти… И попадёшь ты у желудок како-нить крота, оный могёть жить долги века и вумрёть лишь со смертью самих Богов…. Такось ты не зело там весялися, аки бы таче рюмить не причлось. Заслушав таку реченьку воина, Воргуха абие прекратила усяко проявление радости, и кажись даже навпугалась, потому як беспокойно завертала своей маненькой головёнкой. По-видимому, Сеслав сказывал про кротов правду, а Крас, абы вокончательно прогнать веселье из Лиходейки, дополнил:

— И вужи… там ащё и вужи обитають… Им тоже лихоманка по вкусу прядётси. Тяперича вжесь засмеялси Борила, а Сеслав не мнее жизнерадостно закряхтев собе под нос, прямо у рыжие густы вусищи, поправил на поясе ножны с мячом, малёхо сдвинув их у назадь, да перьшагнув чрез ручей, ступил на перву ступеньку, начав подъём увысь. Не вотставая от воина на лестницу подалси и малец. Вон опасливо поставил на ступень праву ногу, а засим пристроил рядом леву, коя приткнулася к первой, другим своим боком коснувшись утопающей у каменной поверхности бугра стены. Постояв утак совсем немногось и почуяв под подошвами сапог еле ощутимое движение, будто взгорок лягохонько вздрагивал, вроде як порывисто да часто-часточко дышал, неспешно принялси подыматьси. Лихорадка летела упереди, и сразу було видать не дюже желала ентого делать, пужливо обозревая само взгорье, судя по сему поняв, шо в там у Подземном мире могёть подвергнутьси большей вупасности, чем тутась… наверху. Подымаясь увыспрь, за Сеславом, мальчик изредка вустанавливалси и оглядывал просторы земель, не токась тех неуютных, шо лежали позадь него, но и тех каковые утесистыми грядами топорщились упереди. И чем дальче уходили у те взгорья тем шибче были устланы они мхами, берёзовыми стланниками, низенькими кустиками, да кособоко-изогнутыми деревцами. Казалось, шо и упрямь енти ближайшие каменные кряжи повылазили из оземи, а усе востальные были нячем иным як хоть и невысокой, но могутной горной грядой. Красно солнышко медленно направило свой ходь к краю небесной тверди. Оно почитай задело его своим жёлто-кумачным краем, уронив широки розово-рдяные лучи на безбрежные земли… Ащё маленечко и Бел Свет окрасилси у алый цвет… И не токмо само небо, насыщенное тёмной синевой, но и буро-зелёная оземь, ровная аль изрубленно-изломанная, придав ей кавкой-то сказочный вид, будто обдуваемый еле зримым дымком, парящим пред очами.

— Вух! як же дивно! — кивая главой у сторону алых безбрежных краёв, тихо дохнул из собе мальчонка, вобращаясь к Красу. Парень враз повертав главу тудыличь, куды глядел отрок, облюбовал просторы Бел Света и горестно вздохнул… сице надсадно и муторно, шо у Борилы в тот же миг сжалась унутри душенька, а подла Ворогуха сызнова хихикнув, прокалякала:

— У так засегда… Зло засегда победить Добро.

— Вуто усё ложь! — звонко выкрикнул Борила и егось зычный возглас кажись вупорхнул у саму небесну высь, кыя стала кумачовой словно заполнилась юшкой пролитой людями усяких разных битвах за Зло и Добро, Кривду и Правду. — Никак неть! Николиже Зло ни победить Добро!

Неть! И пущай у Добра долга торенка к победе, но Добро… оно засегда Зло осилить! Засегда!.. И сызнова у те слова, выдохнутые мальчишечкой, вулетели у вышину небесного свода и точно задели той звонкой, ярой волной заходящего на покой Асура Ра, стоящего на златой повозке, волы влачившую оную ужось зашли за рубеж земель Бел Света и неба. Ра медленно повернул свову божественну главу, озаряемую восьмиконечной коло звездой, и, глянув тёмно-синими очами на отрока, едва заметно кивнул ему, соглашаясь с его говорком.

— А чё ж вы тогды брядёте у ентих землях, — уветливо прошелестела Лихорадка и вспорхнув, зависла пред личиком мальца. — Чавось не йдёте тудыличи… у Титчиху… Оно ж ведомо вам оттедось беда ступаить на бяросов… Чё тутась прячитесь… прячитесь али чаво исчите…

— Чё мы тутась исчим, — негромко пробачил обернувшийся Сеслав, и с укоризной глянув на разгамившегося отрока. — У то тобе не надоть знать…Меньче знашь— спишь здраво… Помни про эвонто Лиходейка, а будёшь любопытствовать то я сам тобе предложу кротам Озема и Сумерлы.

— А я враз, — встрял у разговор Крас, и потряс на поясе ножны с мячом, опосля пройдясь ладонью по евойной рукояти. — Тобе своим мячом перьрублю… и почемуй-то думаитси мене… шо коли вон смог Цмоку главу с одного маху отсечь, то вернёхонько и тобе не повжалеить.

— Цыц… — шумнул на парня Сеслав, услыхав аки глас того повысилси, и вон ужось не шептал, а почитай гикал. — Тихонько Крас. Ащё несколько ступеней уверх и путники вуказалися на макушке бугра. Снизу невидимый, днесь пред ними выступал почти плоский, округлогу виду пятачок из того же чёрмного онихия, небольшой тако… може косовой сажени у длину и ширшину. У серёдке того пятачка находилася четырёхугольная дыра.