Веремя странствий [СИ]

Глава тридцать вторая. Асуры Подземного Мира

Взглянув на такова разнесчастного, заточённогу у каменюге Валу Борила вельми расстроилси так, шо проходя мимо воинов, кои стояли по леву сторону от головы даже не пожелал на них посотреть, погрузившися у неприятны мысли. И припомнилися ему сразу воставленные идей-то недалече Крас да Сеслав, и тама… дальче Гуша и соотчичи, и вовсе неблизонько, точно у каких-то заоблачных краях, сродники: матушка, братцы, сёстрички и их мяньшой мальчик Младушка.

Борилка стряхнул с собе ту грусть, тадыличи, внегда воказалси сторонь сноповозок. Кроты, доселе лежавшие смирненько, словно и не замечающие творящихся околот них усяких чудес, стоило мальцу к ним подойти, сей миг попросыпалися да принялися подыматьси на свои коротковаты ноги, при вэнтом застучав мощными когтьми по гладкости пола. И отроку повказалось, шо у то салазки, на каковых он любил зимой кататьси, выехали на лёд, покрывший толстым слоем реченьку.

Ражие животинки беспокойно задвигали беловатыми носами, а их ершисты вусы похожие на ёжиные колюки заходили ходором. Овый из кротов нежданно, будто принюхившись, повертал главу у направление мальчугана, и вустремив на негось морду, на которой не проглядывались очи, воткрыл роть, и, явив два ряда востреньких зубов, крепенько застучал ими меж собой. Ащё мгновение и к тому глухому перьстуку прибавилися и други кроты у оных, Борилка заметил, были тоже не малые зубёнки. Узрев, як жадно обнюхивають кроты окрестъ собе воздух, и грохотають зубищами, мальчонка задёржалси на водном месте. Летяще позадь него облачко бчёлок, немедля, подалося уперёдь, желаючи загородить егось от тех сёрдитых животин, оно як сразу понималось, шо кроты хотють пожущерить мальчугана. Обаче грибы, также аки и бчёлки, не вжелали, шоб вверенного им мальца схрямдили, посему вони, злобно скорчив мордашки, звонко за-окали на кротов. Ну, а зане те не вунималися и продолжали раззявать немалы рты, прислужники Богов Подземного мира, которым було даровано разумение, подхватили, с полу ползающих тама вужей, прямо за хвосты, да начали ихнями головами, с ярко-жёлтыми отметинами, мутузить бестолковых животин по беловатым носам, крутящимся на удлинённых мордах.

— Ок. ок…ко. ку…ок…ок…ко…ку, — гневливо верещали грибы, ву так понукая животинок.

— Пых…пых…пых… — муторно кряхтели у ответ кроты.

— Ши…ши…ши…и…и…, — шипели с глухим присвистом змеюки, им верно у то бичивание и вовсе було неприятно, а можеть даже болезненно. Хлёсткое плюх и плям слухалося от тех шлепков, и вмале кроты малость присмирели. Засим и вовсе развернули головы и замерли на месте, словно пригожие жёребцы, усё ищё, правду молвить, изрёдка подёргивая вусами… толи от страху… толи от возмущения… толи от жёланию сшамать энтову живу человечью плоть. И як токмо кроты затихли, грибы, вжесь быстренько и сувсем безжалостно, пошвыряли змеюк на пол, таким образом, шо те брякнувшись, истошно зашипели… сице: «иш…иш…иш…» А зашипев в тот же морг расползлися у разны сторонки, по-видимому, пужаяся того чё у следуючий раз вони будуть использованы у каком-то дюже непонятном для них виде. Обаче до зела довольные тем, шо им вудалося справитьси с животинками, прислужники Озема и Сумерлы, дюже потешно кривя у бок дырочки-рты, у то по сему изображаючи втак вулыбку, сызнова за-окали, но в энтов раз негромко. И двое грибков у красных шляпищах, выгибаючи ручонки, принялися зазывать Борилку лезть у сноповозку. Тады ж воблачко подалося увыспрь и зависло предь очами отрока, точно выспрашивая соизволенья покинуть евось.

— Лётите… бчёлки… Аття вам за усё! — прогутарил мальчонка и туто-ва же облачко обярнулося у жёлтых бчёлок, те звучно зажужжав направили свой полёть увысь, да тукнувшись у свод печоры, водин— водин як Ворогуха, выпустив из собе малёхи златы искорки, исчезли с глаз долой. Мальчик напоследок воглянулси на каменну главу, кыя продолжала едва слышно скрыпеть да скрежетать веками, эт… значить отворяючи и смеживая их, да муторно вздохнувши, полез у сноповозку. Одначе сноповозка воказалася маненькой, у длину ня больше локтей трёх, а у ширшину и тогось меньче, поелику Борила забравшись унутрь неё да усевшись прямо на неплотный слой каменной чешуи, выстилающей дно, поджал к собе ноги, слегка вобнявши их. У сноповозку следом забралси водин из грибов, он поместилси на облук ейный, таку грядку на передке возу и свесив униз ноги, поял в руки, поданные ему, вожжи и лягохонько тряхнув ими, окнул! Крот, пыхнув продолжительно и гулко, тронулси с места, да ступаючи большенькими лапищами по полу начал звякать по нему вострыми когтьми. Уначале животинка, неспешно вышагивая, принялася разворачиватьси управо, по-видимому, жаждая направитьси у проём, оный вёл у какой-то перьходь али нову пештеру. Сноповозка чуточку подалася назадь и ейны колёса наехали на лежащего позадь неё крота, который от боли резвенько вскочил на лапы, и зычно застучав зубами кинулси на свово обидчика, а именно на Борюшу. Крот, будучи вельми рассерженным, попыталси даже кусануть мальчишечку. И отрок почуял, як остры зубы животинки, прошлися по евойной рубахе на спине, разорвав в эвонтом месте холст. Однакось крот, запряжёный у сноповозку мальчика, ужотко поверталси к проёму и резко дёрнув воз на собе, спас спину Борилкину от дальнейших возмущённых укусов.

— Ох! — токася и дохнул из собе мальчуган да обярнувшись, зекнул глазьми у злобну морду сляпого крота, поводящего носом узадь и перёдь непонимаючи куды ж так нежданно пропала, почитай попавша на зубищи, вкуснейша снедь. Тем временем, сноповозка уже выкатилася у проём, покидая эвонту печеру. И отрок узрел предь собой узкий перьходь. Узкий да невысокий, по нему токася и могла трюхать водна сноповозка. У перьходе було до зела тёмненько… так, шо хоть «глаз выколи!» як гутарили беросы, и ня то, шоб трюхать, иттить по нему делалось страшным. Крот медленно тащил на собе воз, неспешно перьставляючи лапы, и мальчик слыхивал, ужо почти ничавошенько не видя, як стучать по полу когти животины. Доколь сзади у перьходь проникал чуть смурноватый свет из пештеры Борюша смог углядеть, шо стены тут были земляными, а пол выложен каменьями, гладкими и ровненькими. Кадысь свет окончательно погас, и стал созерцатьси за спиной мальчишечки чуть сероватым воблаком, каким-то весьма неблизким, гриб начал лягохонько укать… утак: «Уко…уко…». А малеша погодя откудатось издалече долетело до слуха мальчугана ответное еле различимое уко…уко… И тады ж гриб, по сему видимому, встряхнул вожжами, оно як послышалси громкий шляпок поводей по телу крота. Какой-то миг у перьходе витала тьма, а опосля у ентовом кромешном мраке появилася, вспыхнув, махонька така искорка белогу свету… Ащё чуть-чуть и подальче от у той беленькой сверкнула зелёненькая. И унезапно вспламенилися таки искорки на шерсти крота, покрыв егось усего, начиная от белесоватого носу, до кончика здоровенного хвоста… Да враз они светозарно замерцали сице, шо вослепили своей яркостью Борилку и вон на маленечко сомкнул очи. А кадысь нанова открыл глаза, узрел не просто их мерцание, а вжесь точно скорый бег. Абие, будто вожидая того блистания, крот взревел— як дикий волк и побёг уперёдь… Да не просто побёг, а понесся с таковой быстротой, шо явившиеся, при том полыхании, предь мальцом земляны стены принялися мельтешить да ащё и перьливатьси, сверкаючи усякими разными цветами. Можеть, втак подумалось Бориле, у то были ужось не земляны, а каменны стены. Оттогось веского свету и перельвания отрок вдругорядь затворил очи и яму почудилось, шо сноповозка покатила резко униз, точно у глубины оземи. Нежданно сноповозка, верно наехала на каку-то выемку, аль рытвину, потому як резво подалася увысь, а вкупе с ней подсигнул тудыличи и мальчонка. Кады ж Борила приземлилси на покрытое мельчайшими каменьями дно сноповозки, болезненно стукнувшись об него сракой, а спиной о борт, прямо-таки завалившись на него, он немедля воткрыл очи. Воз вдругорядь подпрыгнул увысь, и кажись чуток уперёдь, да с оглушительным грохотом, коснулси колёсами поверхности перьхода, а мальчуган рухнул в сноповозку увесь, на эвонтов раз шибанувшись об грань борта затылком.

— Вох! — токась и гикнул отрок да узрел як предь его глазьми закружилися напоминающие снежинки зеленоватые искорки света. Поспешно протянув праву руку, он ухватилси за край борта, а у левой крепче сжал в кулаке дарённый Валу зачур. И енто малец содеял во время, занеже воз, мгновение спустя, подлетел уверх, и шумно опустившись на пол, покатил дальче. Перед очами мальчика ж продолжили мельтишить зеленоваты проблески… Проехав у таком лежачем сустоянии малёхо, Боренька скумекал чё в своде перьхода отражалися те самы искорки покрывающие шёрстку крота, оно як мерцали тама не токась зелёные, но и белые зачатки света. Любуяся той изумительной игрой искорок Борила усё ж пару разочков сомкнул веки оно, аки глаза уставали от тогось чудного пляса огоньков. Немного погодя, усё ищё мчась со той же огромадной быстротой, вон увидал у правой стяне махонисту, точно лесна торенка, жёлту полосу. Она сице явственно выступила из тёмноты и глянула на мальчонку, шо он, почитай, абие смекнул— энто предь ним у то само золото… из кыего смастерёны усы, борода, брови, ресницы и волосья Валу. Та широконька полоса, мелькала предь очами и расширялася, да втак шибутно, шо невдолзе покрыла усю праву стяну перьхода. Обаче, миг опосля, та ж златость высветилася на левой стене, а чрез како-то времечко вже и вона была золотой. Засим золотым сиянием покрылси и свод перьхода, да у нём зараз перестали мерцать искорки света. И тадыличи крот снизил быстроту бега, а чуток попозжа и вовсе перьшёл на шаг… По-началу, он топал вельми бойко, резво перьставляя свои розоватые лапы, но таче стал ступать усё медленее да спокойнее… И вот ужо поплёлси совсем вяло, будто нерешительно али лениво, и не мешкаючи зеленоватые и белые искорки, покрывающие егось шёрстку, осыпалися униз на пол. Борилка отпустив борт сноповозки, подалси увыспрь и поднявшись со дна, сызнова вуселси. Ослонившись спиной о задний борт возу, он вуставилси на крота, оный так чудно избавилси и от дивных вогоньков, и от быстрогу ходу. И хотясь ту чудну животинку инолды загораживал мельтешившийся пред мальчиком гриб, у широченной шляпище, усё ж можно було неплохо рассмотреть крота. Сам перьходь проглядывалси также ладно, и то верно оттогось, шо усплошь он был выстлан золотом.

И стены, и свод, и пол усё… усё было золотым, а ровность полотна поражала взор небывалой залащенностью. Впреди ж днесь показалси, широкой и высокой дыренцией, проём, по-видимому, вход у каку— то пештеру, который утак ярко осенялси, будто там находилси солнечный воз вядомый Асуром Ра. Неторопливо влекомая сноповозка, миновав проём, въехала у обширну печору… точно безбрежную. Такой могутной печеры Борила ащё николиже не зрел… не тока тута у Подземном мире, но и вообче…

Вон даже не мог собе представить, шо под землюшкой можеть находитси така значительна пустота. Стены у пештере были сплошь разноцветными, и словно у бочонка выгибалися у серединке. Права стенища от своду до полу лучисто перьливалася усеми оттенками глубого да синего. Блистал там лазурный, васильковый, небесно-голубой, бледно-голубой с фиолетовым отливом, светло-синий, синий, и, понижая яркость, оканчиваяся у стыках, почитай чёрным. Левая ж стена собрала в собе усе оттенки зекрого, начиная от какого-ту желтоватого, и включая таки цвета як серо-зелёный, бледно-зелёный, радужно-зелёный, сизо-зелёный, и насыщенный, таковой чё слепить своим светом очи, а то и вовсе болотный аль сине-зелёный. И все те цвета, як справа сице и слева, яро полыхали и будто кружилися, спускаяся по стяне от своду к полу, двигаяся утак сверху до низу. Порой чудилось, шо энтот свет живой да перьмещая оттенки, таким образом, дышить… плавно и глухо. Свод же в ентой печере, высоченный и вельми далёкий, являл светозарный огнистый свет. Тёплы лучи, видимые взору мальчонки, як широки полосы, спускалися униз и наполняли светом печору… светом и тяплом. Вздев голову малец, залюбовалси таким расчудесным светом, и напрягши очи вгляделси, желаючи спонять чаво тако он видеть. И показалось Борюше, словно у там в вышине, свод на самом деле нешто иное як слюдяно оконце, сверху на каковом колыхаясь протекало редрое озерцо, и в нём булькаючи кипела горяща водица. Ентово булькание Борилка смог даже узреть, заметив здоровенны пузыри, мгновенно увеличивающиеся у ширшине да резво лопающиеся. Сноповозка нежданно востановилася и тадыличи отрок опустил голову, да вуглядел подходящих к ним двух грибов. Токась те грибы были не мухоморами, аки у тот, шо привёз егось, а напоминали лисичек, и имели рыжеватый цвет схожий с окрасом лисьего меха. У эвонтих грибов шляпища не отделялася от ножки, сливаяся в одно целое. На нижней стороне шляпищи присутствовали мелки складочки, на коих притулилися два чорненьких глазка, носик-сучок да роть-дырка. Одначе, потомуй як, складочек имелось множество и вони были неглубокими, лица энтих грибков смахивали на лики старичков, покрытых тончайшими морщинками.

Прямо оттудась, иде завершалися складочки, ножка делилась на две плотны ножищи, и там же поместилися две толстоваты ручонки, такие же як и у мухоморов — бочковидные да с бурыми пятнами у основания, без ладошек… токмо с пятью пальцами. Оттогось, шо у лисичек и ноги, и руки выходили с одногу месту, а лица гляделися стариковскими они и вовсе поражали очи своей чудоковатой потешностью. Посему мальчик не смог совладать с собою и уста евойны широкось разъехавшись, живописали вулыбку… Воднакось стоило ему приметить чавось грибы сжимають у руках, сице он и вовсе прыснул смехом. Занеже держали они у руках пряменько вытянувшихся и втак замерших змяюк, точно то были не вужи, а дреколье, до зела большенькое. Головёшки змеи немножечко изогнули, а их гневливо сверкающие зеленоватым светом глаза таращилися на мальца. Грибы — лисички медленно, перьставляючи свои длинющи ножищи, шевствовали к сноповозке. Отрок лицезрев эвонтих прислужников подземных Асуров перевёл взор и всмотрелси в чарующие красоты лежащие дальче. Да углядел, сразу позадь лисичек, красивейшие дерева, конешно не таки могутные як бероские, но и не низки таки, шо встречалися у болотных землях. Эвонто казалися широкие, у обхвате, дерева, тока не рослые. Стволы их гляделися почитай синего и сине-марного цвету, а на коротких размашистых ветвях висели уперемешку васильковые да зекрые листочки. Под теми деревами стлалася яро-зелёная трава, а посредь ейных тончайших, сочных отросточков пробивалися златые круглы, будто жернова, цвяты, коих беросы кличуть молочником, потомуй як у егось стябле тячёть белый, млечный сок. Сторонь со златыми молочниками, поместилися крупны девичники с жёлтыми корзиночками у сярёдке да белыми чуть загнутыми лепестками и небесно-голубые васильки, со дюжими воронковидными соцветиями… Гутарять беросы, шо василёк цвет самого Асура Велеса… явившийся на оземи от одной единой слёзинки, оброненной божественными оком Бога. Впала та волшебна слёзинка во травушки, коснулася зелёных её порослей и вобярнулася дивным цветом… А ужось отчавось та слёзинка выскочила из очей Асура никтось не ведывал…

Можеть от любования на Бел Свет, а можеть от какой грусти посетившей Бога произошло тако чудо— о том в байках не сказываится. Токмо Борюша, нонече припомнив у то предания, крепче сжал у левой ладошке кроваву слёзинку— зачур Асура Валу и муторно вздохнув, скумекал, шо верно и Велес потерял ту слёзинку, явно о чём — то горюючи. Обаче чичас мальчонка не долго вдавалси у те мысли, зане продвигаяся уперёдь взглядом вон увидал… у там дальче, идеже завершалася желды да дерева, точно посредь энтовой печоры небольшо тако возвышение, на каковом находилися два могутных стуло с резными ножками. Стуло имели высоки ослоны, до зела широки и заканчивающиеся клинами, которые были каменными и редкостногу червлёногу цвету, а по краям имели узку серебристу полосу поразительно блистающую. На кажном стуло имелися мощные, златые подлокотники оные подпирали рязные, кручёно-завитые кривые держали, по-видимому, также сотворимые из золота. На вэнтих удивительных стуло восседали Боги, мальчик токмо вскинул на них глаза, як у то сразу спонял и торопливо стал выбиратьси из сноповозки. А вылезши из неё начал оправлять рубашонку, которая тяперича бултыхалася позадь распоранными лоскутами, у то постаралси напавший на негось крот. Да споднявши кверху праву руку зачесал перстами долги волосья назадь, убрав лишне за уши, шоб не лезли у глаза и роть. Приблизившиеся грибы-лисички тихонько эк-нули и вуставилися глазёнками у сторону мальчишечки, а опосля протяжно вроде як икнули.

И тадыся гриб-мухомор, привезший Борилу и дотоль сидывающий на облучке, мигом спрыгнул со сноповозки, и, бросив вожжи на грядку, резвенько побёг к Богам, кудыся вела устланная крупными, почитай с ладонь, самоцветными каменьями торенка. Мальчик наблюдал аки бесшумно двигалси евойный проводник-гриб широкось перьставляючи ноги по тропочке прямо к Асурам. Не добежав, може пару-тройку шажочков, вон резко встал, и немногось склонил головёшку утак, шо егойна шляпища малёхо съехал уперёдь. Засим гриб испрямилси, да поправив шляпищу зычно заокал. Асуры Озем и Сумерла, у то Борилка приметил, были вельми могутными, и даже издалече гляделися высокими. Озем конешно был и выше, и ширше Сумерлы, и на егось смугловатом лике, вроде як присыпленном сверху еле заметным блестящим, серебристым крошевом, поместилися два больших, тёмных ока… Ужось с у той дали, идеже стоймя стоял малец було сложно разгадать, кари они али чорны, зане прикрывалися ащё и нависающими над ними кудластыми, светло-бурыми бровьми. Покатый, крупный нос, и маленько выступающие уперёдь скулы, напоминали тех воинов, шо томилися у каменьях подле Валу. У Озема седы волосы достигали плеч, а така ж седа борода да вусы лежали лёгонькими кудерьками на груди, по ентим волоскам струилися уверх и униз голубоватые мельчайши брызги, ово ли искорки, ово ли огоньки.

Над головой Бога сияло широко коло, от коего у разны стороны расходилися рдяно-златые лучи. Асур был одет у распашное, долгое одеяние, дюже широкое кдолу и узкое у груди. Такими ж широкими да расширенными к запястью были рукава того одеяния, а ворота на нём не имелось и вовсе. Одёжа перельвалась златым светом, в подол же, разукрашенный пречудным узором, были вставлены усяки разны, самоцветны каменья. Одна рука Бога покоилась на подлокотнике, а у другой вон сжимал длинный, широченный, пелёсый посох увенчанный сверху клиновидным, здоровенным, лучистым зелёным камнем. Прямо под ногами Озема, которые покоились на коротконогой скамле, тоже каменной, ножки каковой блистали серебром, ползал здоровущий и какой-то редрый вуж, будто покрытый сверху золотистым пясочком, до зела масеньким обаче слепяще пыхающим светом. Сумерла сидевша обок со своим муженьком, казалась не просто ладной, а дюже купавой. Она, в отличие от свово по виду зрелого мужа, была молода. Её молочно-бело личико имело лёгкий румянец на щёчках, а крупны и ано издалече видимые зелёны очи глядели в упор на мальчишечку. Небольшой с острым кончиком нос и маленький, приотворённый роть являл ряды белых ровных зубов, мерцающих голубоватыми брызгами. Богиня вулыбалася, и перьведя взор, посотрев на подбежавшего к ним прислужника-гриба, весело рассмеялася, задорно и по-доброму. У Сумерлы были тонки, чорны, соболины брови, у то времечко кады вона смеялася вздернувшиеся увысь, а густы светло-пошеничны, с еле зримой рыжиной, волосья заплетённы у толсту косу, почитай с два кулака Борюши, пролегали по одеянию. Обряжена ж Богиня была у просты бероские одёжи. А именно… у златую рубаху, собранную у ворота в густу сборку да обшиту каёмочкой, паче тёмного, смаглого оттенка и украшеную боляхными, жёлтыми каменьями. Поверх рубахи на Сумерле була одета понёва, доходяща до ступней, запахнутая вокруг неё и укреплённа на стане снурком. Ентова понёва пошитая из пёстрогу холста: зекрых, кумачовых, жёлтых оттенков, имела на своём полотне разбросаные прозрачно— самоцветные голыши ослепительно сияющие. Тонкий поясок словно соединяющий во едино рубаху и понёву, казалси золотым. Ноги Богини обутые у златую украшенную голубоватыми каменьями длинноносую обувку, напоминающую ичеги, покоилися на коротконогой скамле. Над главой Сумерлы, озаряясь, блистало огнистым светом, расходящимся у разны стороны, чудно творение вельми похожее на лепестки цветка солнечника. Борилка неотрывно сотрел на Богиню, ужось такой вона была милой и упавой, да припомнил бероски преданья сказываемые про эвонтих Асуров: «У глубоких, мрачных, сырых пештерах, чё раскинулися под Мать Сыра Землёй, и покоятьси у провалах да пропастях, живуть Боги Озем и Сумерла. В тех землях хоронитси множество чудес… самоцветных каменьев, тякущих горящих рек и озерцов. Сами Асуры вельми сёрдиты, их одёжи полыхають теми чарующими каменьями, а лица хмуры и тёмны. Не любять Боги людей, оно як те желають, забравшись в их владения, похитеть самоцветны каменья, оные предназначены не для жадних рук, а для светлых душ… не для горести, а лишь для красоты и радости! Не пускають у свой мир Озем и Сумерла людишек… а уж коли кто и попадёть тудыличи, сице приятен будеть лишь вумершим… мёртвым, молчаливым и покорным… Служать Асурам токмо кроты, грибы да ужи, вони помогають слёдить за обширными теми землями, вони об усём сказывають да приносють вести с Бел Света. Иноредь Боги гневаютси на людей. Тогды Озем подымаитси со свово седалища у полный рость, испрямляить свой могучий стан и упираитьси у землюшку крепкими плечьми, да начинаеть её трясти…. И тадыличи качаитьси оземь, ходять из стороны у сторону избёнки, деревеньки, грады, леса, пожни, реки, озерца и горы. Лопаитьси земля и появляютьси на ней трещины, ямы, рытвины, овраги, провалы, пропасти, бездны. Вздыбливаютси воды у морях, озерцах, а реки и речушки меняють свои русла, начиная течь у вспять… От эвонтого гнева Озема выходють из Мать Сыра Земли млады горы, а стары разрушаютси да вумирають. Внегда на Бел Свет приходить зимушка и белый снежок покрываеть полстинами оземь, а лёд сковываеть водицу, Озем и Сумерла, муж да жинка, обнимаютси, ибо любять друг дружечку вельми сильно, и засыпають… Сон их крепок и яр, як и любовь, як и сама Мать Сыра Земля на охрану каковой они были поставлены самим Родом… И почивають Асуры до самой вёсны, пробуждаясь от первой капели да звенящих ручейков, кыи своей чистой, весёлой песней будять великих Богов!» «Ишь… ты… — протянул про собе Борила, не сводя зачурованного взору с раскрасавицы Сумерлы. — А верно лгуть байки сказывая, шо Богиня тёмна и хмура… Вон какая она упалая да и личико ейно не тёмно, а беленько будто молочком сдобрено… Да и Озем не старшен… и по сему не так гневлив як молвють про него». Не вуспел мальчик о том подумать як увидал, шо Сумерла нанова взглянула на него зелёными очами да ласковенько вулыбнулася, и немедля усяко волнение, несильно отдающееся у груди Борилки беспокойным биением сердца, вулеглося. Богиня капелюшечку всматривалася у мальца, вопосля лягохонько кивнула ему головой, и, приподняв с подлокотника праву руку, махнула подзываючи егось к собе. Мальчонка, узрев тот призыв следовать к Богам, торопливо шагнул к тропе да абие вуслыхал продолжительное шипение ужей, которы были у грибов лисичек взамест дрекольев. Лисички ж без задержу перьгородили стёжку мальчику, посему вон был вынужден остановитьси, а не шевелящиеся змеюки, усё также ровненько вытянувшиеся, широкось раззявели рты и вывалили оттедась чёрны, раздвоены языки, верно утак жаждая гостя напужать. Борилка ж споднял руку и указуя на Асуров, обращаяся к грибам, прокалякал:

— Мене… гляньте, Сумерла кличить. Лисички ужотко больно непонятливо… толи морща личики, толи просто сице хмуряся, обярнулись и узрев кивок головы Богини, не мешкая расступилися у разны стороны освобождаючи торенку мальчишечке. И Борила тада ж вступил на усыпанну крупными самоцветными каменьями тропочку да направилси к Богам. А под подошвами егось сапогов, утак ему почудилось, начало раздаватьси тихонькое позвякивание гремушек, тех самых которые подвешивают лошидям у праздники, абы эвонту радость и веселье было слыхивать издалече. Скоренько ступая по той изумительной стёженьке отрок како-то времечко не сводил глаз с лико Сумерлы, словно подбадриваемый ейной добренькой вулыбкой, а посем усё ж перьвёл взор и глянул на Озема. Асур также як и его жинка сотрел на мальца и не було во взгляде Озема хмурости аль сёрдитости, а Борюша подходя ближе приметил, шо очи Бога не чорны, а тока тёмно-кари. Гриб, который правил сноповозкой у перьходе, по-видимому, чёй-то пробалабонил Асурам о ихням госте, да ступив улево со стёжки, встал подле стуло Озема, прямёхонько обок витых держаков, каковы подпирали подлокотники, и повярнулси ликом к идущему мальчугану. И тадыличи мальчик увидал, шо с под одёжи Озема выглядывають узки, серебристы обувки, носы которых венчають крупны каменья рдяного цвету, такие точно, какой сжимал он у своей длане. Посторонь ж скамли Сумерлы, идеже поместилися ейны ноженьки, расположилася здоровенна ярко-зелёная ящурка, не меньше локтя у длину, и довольно широченная.

Глава её была ноли васильковогу цвету, и на ней мерцали блестящи, зелёны глазки. Посерёдке головы и спинки проходили маленькие шипы, которые были изголубо-синими и тоже переливалися, вроде образую единый лучик чем-то схожий с дивичьей косой. Не мнее длинным да толстым был хвост у ящурки, тоже васильковогу цвету. Животинка, расставив лапки у разны сторонки, лёжала смирненько и не вобращала никако внимания ни на гриб, ни на приближающего мальчишечку. Унезапно позадь стуло Асуров, идей-то у дальней стене, лежащей супротив той у которой находилси проём, чавой-то ослепительно полыхнуло, будто прорезало ту часть пештеры насквозь да вдарилося в пол. Борила воззрилси на эвонту стенищу, оную до сих пор не разглядывал, занятый лицезрением Богов, и увидал, шо там точно и нет никакой городьбы. То ж чё там находилося представляло из собе огромны, пухлы, громоздкие грозовы тучи, какого-ть червлённогу цвету тока не яркого, а наобороть тёмногу. Казалося— энти тучи загородили уходящий на покой солнечный воз Ра так, шо кое-иде на рыхлых воблаках начерталися тёмно-фиолетовые отсветы, а из серёдки той, будто дождевой, тучи униз к полу стекали златые, с извилистыми руслами, ручейки. Токмо струились вони не однородно, як льётси водица, а прерывисто… так як бъёть у оземь молниями Асур Перун. Любуясь таким сказочным видением златых ручейков и пузатых туч малец даже перьшёл на паче спокойный шаг, замедлив свову поступь, ужотко никак не мог отвесть он глаз от того зачурованного виду.

Нежданно пронёсси, по ентим раздольям, еле слышный свист, отрок порывисто встряхнул главой и повернул её направо, туды откедова тот звук и доносилси. Да заметил у той яро-зелёной траве, як оказалося тяперича каменной, лягошенько кивающие ему соцветиями цветы молочников, васильков и девичника которые верно и свистели, да чудилось ищё, были живенькими. И даже на жёлтых чашах водного из солнечника святилися две крупинки напоминающие глазки. А Борюша подумал, шо белоцвет, солнечник, девичник, белюшка, ворожка аль як ащё величають ромашка есть цвет рождённый самой Богиней Макошью, которая во Небесной Сварге у деревянных чертогах со своими помочницами Долей и Недолей, прядёть волшебны нити судьбы, сплетаючи из них жизти людски, от самогу рождения уплоть до встречи с Марой.

Калякають беросы — ентов цвет поясняющий, шо у то Макошью рождено творение делыть начало и конец, открываеть судьбу. Потому и гадають на его лепестках, выпрашивая у Богини судьбы подсказки, любим ты аль неть ладушкой твоей. Присмотревшись, отрок уразумел, шо и деревца растущие у том чудном леску тоже каменны, и ветоньки каменны, не живые… Зато листоньки были вобычными, посему слегка трепетали, можеть от свисту. Занеже ветру у эвонтой печоре не ощущалося, и даже не колыхалися не одёжи, ни волосья на мальчике. Зато сладостно пахло тута духом токась снятого мёда, сухого сена, вжесь будто на пожни… а ещё чуток добавлялси запах перегною… такового, шо бываеть кадыся поздней осенью, носом сапога подцепишь пласт оземи укрытой свёрху опавшей, мокрой листвой.