Я взяла кофе в маленьком ночном бистро и просидела там до конца своей смены. В смысле — до того времени, когда закончилась бы моя смена, если б я еще работала. Сидела у окна, смотрела, как хлещет ливень и как редкие в этот час прохожие справляются с потопом. На тротуаре перед угловым домом лужи слились в целое море, так что свернуть за угол было непросто. Женщины выбирали обходной путь, очень длинный, чуть не в полквартала. А мужчины пытались перепрыгнуть, но ни одному не удалось. В итоге каждый оказывался по щиколотку в воде, с промокшими штанинами и загубленными туфлями.
Кстати, о промокших штанинах: у меня джинсы все еще были мокрые внизу, где их не прикрывали полы плаща. По ногам бегали мурашки от холодной ткани. Но последние дни стояла такая духота. Я уж и забыла, что такое замерзнуть, и мне было приятно. Пусть и холодно, а приятно. Будто мне этого не хватало, я соскучилась по холоду и только сейчас поняла.
Перед тем как мне уходить, дождь вдруг прекратился. Повезло. Я думала, что повезло.
А дома… дома меня ждал Карл — сна ни в одном глазу и очень, очень дурное настроение.
— Кто там орал твое имя? — спросил он.
Сразу в лоб. Без «здравствуй» и тому подобного. Он долго ждал возможности задать свой вопрос. Если не что другое, то это было очевидно.
— Не понимаю, о чем ты.
Я окаменела. Изнутри. И мне понадобились все силы, чтобы не окаменеть полностью. Чтобы выглядеть как обычно. Будто я и не окаменела от страха. Будто я в самом деле не понимаю, о чем речь. Будто я не вру ему в лицо.
— На улице кто-то выкрикивал твое имя.
— Когда?
— Пару часов назад.
— Ну так пару часов назад я была на работе.
— Правда?
— Что это за вопрос?
— Когда ты возвращалась с работы, дождь шел?
— Нет. Перестал как раз перед концом смены.
— А почему джинсы на тебе до сих пор мокрые? Ты была на работе несколько часов. Не пора ли им уже высохнуть?
Щелк.
Со мной такое бывает. Щелчок — и мозги отключаются. Или, может, в этом случае — включаются? Никогда не знаю, так или этак. Глядя на Карла, я вспомнила, почему когда-то в него влюбилась. Вспомнила, к сожалению, не в хорошем смысле: многие мыслями улетают в счастливое время, чтобы пережить плохое, а мне мимолетно вспомнилась любовь Карла. Он ведь правда любил меня. Давно. Я и полюбила его за любовь ко мне. Но теперь я видела вместо любви пустоту. Я жила с Карлом и думала, что любовь все же где-то есть. Так вот, когда мозги включились, я поняла: неважно, есть она или нет, — главное, что со мной он ею не делится. И не собирается.
— Ах, джинсы, — сказала я. — Просто в луже намочила. Хотела перепрыгнуть, а оказалась в воде.
— Значит, у тебя и в туфлях вода? И носки насквозь мокрые?
С каждой секундой все хуже. Только хуже и хуже. Стелла наверняка сказала бы, что таковы последствия моего выбора. А еще она сказала бы, что рано или поздно, но гром грянет. И раз уж этого не избежать, то нужно набраться смелости и принять удар. Но я боялась, что это будет не просто гром. Громы и молнии. Стихийное бедствие. На такое вряд ли кому хватит смелости и силы.
Только не мне.
Я решила заболтать Карла, а потом сбежать с Тони. И не через четыре месяца. Сегодня как-то вывернусь, а завтра ночью помчусь к Тони и скажу: «Помоги! Мне больше нельзя домой. Давай убежим!»
Теперь-то я понимаю, что это был сырой план. Но у меня не было времени доработать его или придумать другой.
— Я всего лишь забрызгалась. Туфли и носки не промокли. Не понимаю, откуда все эти подозрения.
— На улице кто-то орал твое имя.
— И фамилию? Или только имя? В Нью-Йорке не одна Мария. С чего ты взял, что парень звал именно меня?
В ответ он произнес кое-что неожиданное. Очень спокойно произнес. Плохой знак. Он сказал:
— Откуда ты знаешь, что это был парень?
Вот, опять. Внутри опять все окаменело. Очень немного мне досталось жизни в стране, где мое тело вело себя так, словно все хорошо. Словно оно верило, что не увязло по уши в дерьме. А теперь ему не выплыть.
— Ты сам сказал, что мое имя выкрикивал парень.
Какое счастье. Я и не думала, что мозги еще работают. Меня буквально вынесло на берег волной благодарности к самой себе. За то, что так ловко и быстро нашлась.
— Я сказал?
— Именно.
— Ничего подобного. Я сказал — «кто-то».
— Не сейчас. Когда я вошла, ты сказал, что какой-то парень выкрикивал мое имя.
— Неужели?
— Угу.
— А по-моему, не говорил.
— Ты ошибаешься. Можно пройти? Я устала, хочу спать.
Он молча отступил.
И мое тело вновь притворилось, что верит, будто все хорошо. Раз Карл смолчал — значит, все хорошо.
Я уже легла и засыпала, когда меня выдернула из дремоты убийственная мысль. Никуда мне с Тони не убежать. Ни через день, ни через четыре месяца. Никогда.
Знаете — почему? Даже если Тони взял бы меня с двумя детьми — а это, согласитесь, громаднейшее «если», — я не имела права разлучать Си Джея с Карлом. Си Джей гораздо больше сын Карла, чем мой, потому что весь в отца. Их связь бесспорна и неразрывна.
Придется остаться. Не только ради Си Джея. Ради Карла тоже. Я вспомнила, как в стейк-хаусе он говорил, что не сможет жить без меня. По большей части такие слова — сущий вздор. Люди их то и дело повторяют, но живут ведь, если что случается. И Карл сумел бы обходиться без меня. Но без Си Джея… Без меня и Си Джея — это чересчур.
Придется остаться.
А я собственными руками превратила семейное гнездо в дом, где жить невозможно. Где никто не выжил бы.
Даже я.
Стелла говорила, что я пытаюсь разбить палатку прямо на реке. Думаю, лишь тогда, в постели, все еще чувствуя холод там, где ног касались мокрые джинсы, я поняла, что хотела сказать моя сестра.
У меня было всего два выхода. Оба немыслимые.
Я так и не уснула той ночью. Лежала с закрытыми глазами, даже не пытаясь противиться реке, что уносила мою палатку вниз по течению.