16 МАРИЯ. Все, что упорхнуло

Что-то мне в последнее время слишком хорошо удаются прощальные записки. Приятно, конечно, знать, что ты хоть в чем-то талантлив, но я сомневаюсь, чтобы таким талантом стоило гордиться.

Я не объяснила Тони, почему уезжаю. В смысле — в записке не объяснила. Просто написала, что уезжаю, и все. Храбрости не хватило сообщить про Си Джея. Прежде всего потому, что тогда Тони узнал бы, что я ему врала не только про Натали. Но главное — потому, что он понял бы, что я точь-в-точь как его мама. Я ведь точно так, как она, отдала своего сына страшному человеку. Можно сказать, обменяла родного ребенка на собственную безопасность. Вроде принесла мальчика в жертву злобному божеству, лишь бы самой остаться в живых.

Если бы Тони узнал, он бы меня возненавидел за то, что я поступила как его мама.

Думаю, я смогла бы потерять Тони — и выжить. Я привыкла к потерям. Всю жизнь кого-то или что-то теряю. Но его ненависть я бы не вынесла. Как и ненависть Си Джея.

Разбудив Натали, я прижала палец ко рту, и малышка не издала ни звука. Уж молчать моя Натали умеет. Научилась. Знает, чего не надо говорить и когда лучше не открывать рот.

Может, поэтому она почти всегда молчит, хотя ей уже скоро три года. Боится, наверное, сказать что-то не то и не вовремя.

Я протащила рюкзак по полу. Спасибо соседям за новый ковер — он даже не зашуршал под тяжелым рюкзаком.

* * *

Солнце только-только начинало подниматься. Мы его еще даже не видели, просто небо капельку посветлело.

Я не прожила в Мохаве и суток, а уже полюбила всем сердцем. Я бы многое отдала, чтобы остаться здесь. Многое — но не Си Джея. Я должна забрать своего мальчика. Куда мы втроем отправимся, где будем жить, я пока не решила. Главное — забрать сына. Немедленно. Пока он не возненавидел меня за трусость.

Самое начало дня, а воздух уже теплый-теплый. Еще не жарко, но жара явно приближается. Вроде как постепенно набирает силу.

Воздух не только теплый, но и чистый.

Совсем не такой, как в городе. Вы мне глаза завяжите, уши заткните — а я все равно скажу, где нахожусь. После одного вдоха этого удивительно чистого воздуха.

Я посмотрела на ветряные мельницы и никак не могла оторвать глаз. Как я буду жить без них?

Как я буду жить без пустыни Мохаве? Оказывается, некоторые места в мире вроде татуировки, от которой уже никогда не избавиться. А я и не знала. Откуда мне знать, если я почти нигде и не бывала? Только не спрашивайте, откуда я тогда знала, что Мохаве останется со мной навсегда, как татуировка. Просто чувствовала — и все.

В татуировке этой где-то и Тони таился. Но, стоя на обочине шоссе, глядя на ветряные мельницы, вдыхая прозрачный воздух пустыни, я поняла, что Мохаве сама по себе навсегда меня изменила.

Я вытянула руку с большим пальцем вверх, и рядом тут же затормозил огромный «крайслер» шестидесятых годов с пожилым мужчиной за рулем. Я даже пожалела, что он в такую рань оказался на шоссе.

Хоть и рада была, но и пожалела тоже.

Водитель улыбнулся и поздоровался. Натали, конечно, зарылась лицом мне в шею.

— Далеко? — спросил он.

— На автобусную станцию.

Денег на автобус до Нью-Йорка у меня не было, но в кармане все еще оставалась мелочь. Я решила, что позвоню Стелле — хотя бы и за ее счет — и попрошу купить мне билет. Она может воспользоваться кредиткой Виктора. У Стеллы с Виктором денег хватает: Виктор не любитель их тратить.

Мы опустили окна — с каждой минутой становилось все жарче.

А через пару миль в открытое окно упорхнула наша драгоценная муфта. Наверное, Натали задремала и разжала пальчики. В боковое зеркальце я увидела, как она приземлилась прямо посреди дороги.

Натали немедленно залилась слезами.

— Хотите, развернемся и подберем? — спросил старик. Он мне понравился, такой славный.

— Нет, спасибо. Все в порядке.

Я еще раньше думала о том, как трудно мне будет смотреть на этот кусочек меха. То единственное, что кто-то — не я — подарил моей Натали. Напоминание о доброте Тони, который исчез из моей жизни вместе с этой прелестной муфтой.

Зато теперь проблема была решена. Хотя и не самым лучшим образом.

Как все в моей жизни.

Загрузка...