Чего тут только не происходило. Вурдалаки разбрелись по кладбищу, полезли к монахам. К счастью, монастырь был очень хорошо укреплён на подобный случай. Монахи забаррикадировались и устроили такой колокольный перезвон, что люди начали обращать внимание. Вскоре вызвали охотников.
Опять же, к счастью — не в обычаях вурдалаков было покидать кладбище. Они так там и слонялись, в пределах ограды. Прибывшие охотники оперативно почистили кладбище. Обнаружили вскрытый склеп, обнаружили возничего, который стенал о пропаже ценной барышни и рассказывал о странном попутчике. И вот, наконец, появился я.
— Охотник-колдун, — сказал, глядя на меня с презрением, как я понял, глава одного из местных орденов.
Мы сидели в питерском городском Оплоте. Солидный каменный дом, с претензией. Не то, что у нас, в Поречье, эх… Да даже и Смоленск не сравнится, чего там.
— С чего бы это я — колдун? — озадачился я.
— А кто вурдалаков поднял? А⁈ — перегнувшись через стол, рявкнул на меня глава.
Я поморщился. Техника ведения допросов поставлена откровенно так себе. Какой смысл орать на охотника? Особенно если тот колдун. Напугать, что ли, решил? Пф-ф-ф! Даже смеяться смешно, посему не буду смеяться.
— Какое-то отсроченное заклинание, — пожал я плечами. — Не знаю. В сортах говна, признаться, не разбираюсь от слова совсем. Твари лезут — я убиваю. Всё просто.
— Ты их поднял и ушёл!
— Я не ушёл. Я перегруппировывался.
— А где барышня⁈
— Там, где я её оставил, неподалёку был кабак. Подозреваю, в оном и пребывает — по крайней мере, очень стремилась. Могу показать.
— Барышня — в кабак стремилась? — Подозрительность во взгляде главы усилилась.
— А что ты на меня так смотришь? Ваша барышня, местная. Результат демократического столичного воспитания.
— Отведи-ка меня в этот кабак.
— Да не вопрос. Угощаешь?
Судя по ответному яростному взгляду, вряд ли. Нервные они тут все какие-то… Ну и ладно, не больно хотелось. Меня дома тётка Наталья кормит получше, чем в любом кабаке.
Глава поднялся.
— Ну?
— Что — «ну»?
— Черти Знак, я по нему перемещусь.
— Не оставлял я там Знак, на кой он мне сдался. Пешком прогуляемся.
Я покривил душой. Переместиться к тому месту, где оставил барышню, мог бы — заюзав троекуровский амулет. Как, собственно, и поступил в прошлый раз. И питерского главу с собой захватить тоже мог. Но светить амулет и его волшебные свойства мне не хотелось. Если бы даже я оставил в этом месте Знак, питерскому главе фиг бы сказал.
Вот не лежала у меня душа ни к нему, ни к тем питерским охотникам, с которыми доводилось встречаться, и всё тут! Формально мы, конечно, одно дело делаем. Фактически — есть нюансы. И прежде, чем я досконально с этими нюансами разберусь, доверять типа коллегам не собираюсь.
— Где хоть это? — буркнул глава.
Я подошёл к карте города, висящей на стене. Да-да, у них тут и карты висели, и какие-то схемы, и портрет государыни в золотой раме. Да и в целом, обстановка — не хуже, чем в приёмной у Обломова.
Я припомнил наш Оплот. Покосился на толстую книгу в кожаном переплёте, лежащую на отдельной подставке — аналог самодельной тетради, куда в нашем ордене записывали имена новых охотников. И хмыкнул.
Книга покрылась толстым слоем пыли. Это в Питере-то, где население численностью кроет наше пореченское, как бык овцу! Тут, небось, в день рождается столько народу, сколько у меня в Давыдово живёт. Да они чуть не каждую неделю должны новых охотников разыскивать и в орден приводить. А сами, если верить первому впечатлению, только пыль в глаза пускать горазды… Ладно. На текущий момент — не моё это дело.
Я нашёл на карте нужную точку.
— Вот.
— В карете поедем, — оценив расстояние, буркнул глава.
Я кивнул. После такой обстановки в Оплоте и личному самолёту не удивился бы. Или катеру — воды у них тут дофига, конечно. Если прошёл сто метров и не перешёл ни один мост, значит, идёшь вдоль набережной.
Или едешь в карете — как мы с главой.
— Здесь, — сказал я.
Возница остановился возле примеченного мной кабака.
Выбравшись из кареты, я понял, что мы с главой прибыли по адресу. Окна кабака были приоткрыты, изнутри доносился отчаянный женский визг.
Глава посмотрел на меня. Я пожал плечами.
— А я что говорил?
— Это она?
— Не знаю, отсюда не видно. Но по голосу — похоже. Особенно по интонациям…
— Так что же мы стоим⁈ — возмутился глава.
Расправил плечи и решительно взошёл на крыльцо. Распахнул дверь.
Рявкнул:
— Государева охотничья служба! Всем оставаться на своих… — он не договорил.
В главу прилетела пивная кружка, тюкнув его аккурат по лысому темени. Глава просто и незатейливо закрыл глаза и покачнулся. Если бы я не подхватил, рухнул бы на пол.
Красавец, блин! Доспех тебе для чего? Для мебели? Ну, не ждал нападения, всё-таки не с тварями разбираться шёл. Ладно. Но накинуть-то Доспех можно успеть? Или хоть Ударом отбить летящий снаряд? В том, что сам бы успел это сделать, я не сомневался. А питерский глава на тёплом месте явно засиделся. Каков он в бою с тварями, не знаю, ранг-то наверняка не кислый. Но, блин! Летящей в башку увесистой пивной кружке насрать, какой у тебя ранг.
Визг тем временем прекратился.
— Ой, — сказала Варвара Михайловна.
И виновато посмотрела на главу — которого я сложил на лавку. Посмотрела сверху вниз: Варвара Михайловна стояла на столе. В руках держала кочергу, стол находился рядом с печкой. У ног Варвары Михайловны толпились снаряды — пивные кружки разной степени наполненности. Варвара Михайловна время от времени задевала их краем длинной юбки.
— Что — «ой»? — буркнул я. — Слезайте, барышня. На кладбище поедем.
— Зачем?
— Как — «зачем»? Хоронить. Вы человека ухайдокали. Главу петербурского охотничьего ордена, между прочим.
— Я не хотела!
— Прокурору расскажете. Слезайте, — я подошёл к столу, где стояла Варвара Михайловна. Не особо церемонясь, сдёрнул её оттуда. — Вы чего так разбуянились?
— Это не я! Это всё он!
— Да ладно. Когда бы он успел? Я с ним вместе пришёл, ничего такого не заметил.
— Да не он, — Варвара Михаловна замотала головой, показывая на питерского главу, — а он!
Ткнула пальцем в пустое место на лавке.
— Очень интересно. И как этот «он», по-вашему, выглядит? Что сейчас делает?.. И ещё такой вопрос — по какой линии у вас в роду передаётся шизофрения? По мужской или по женской?
— Да он ушёл, мерзавец! Подло сбежал!
— А. Вот оно что. Ну, хоть глюканы не ловите — значит, не всё потеряно. А почему он сбежал?
Варвара Михайловна шмыгнула носом.
— Я пришла сюда. Чтобы радоваться жизни в атмосфере настоящей мужской дружбы! Не успела заказать выпивку, как он подсел ко мне. Сказал, что ничего в жизни не жаждет так, как со мной подружиться. Потом подсели ещё двое. Мы пили. Сдвигали кружки. Пели песни! Было так здорово! А потом он схватил меня и начал целовать.
— А вы?
— А я вырвалась и схватила кочергу! И вскочила на стол, они не смогли меня удержать. Закричала, чтобы он не смел так делать, мы ведь друзья! А он только мерзко хохотал. И остальные тоже. Это было так отвратительно! А потом пришёл этот господин. И тоже закричал…
— Ясно, — сказал я.
Дверь кабака вдруг распахнулась.
— Варенька! — в дверях появилась тучная женщина в тёмном платье и шляпке. Шляпка у неё сбилась набок. — Господи, наконец-то! Я весь город обыскала!
Женщина бросилась к нам. Варвара Михайловна потупилась. Виновато посмотрела на неподвижного главу на лавке, на меня. Я махнул рукой: дескать, ладно. Скажем, что так и было. Варвара Михайловна заметно приободрилась.
— Идёмте, Эльза Карловна. Я уже нагулялась.
— Ну, слава тебе господи! — женщина вздохнула.
— А заплатить-то? — высунулся из-за прилавка хозяин кабака. — За выпивку, за погром? Кто платить будет?
Варвара Михайловна высокомерно повела плечами и вышла на улицу. Эльза Карловна растерялась. Пробормотала:
— Погром?..
— Да-да, сударыня! Самый настоящий! Вы только взгляните, что творится!
— Не визжи. Я заплачу.
Я положил на стойку монету. Хозяин кабака, оценив номинал, утешился. Принялся поднимать валяющиеся на боку стулья и собирать посуду.
— Кем вы ей приходитесь? — спросил у Эльзы Карловны я.
— Опекуншей, — женщина вздохнула. Кто я такой и по какому праву задаю вопросы, не интересовалась. Видимо, хотелось выговориться. — Её покойный отец — мой двоюродный брат, мать давно умерла. Других родственников нет, вот уже два года Варенька на моём попечении. Она всегда была большой фантазёркой. А в последнее время, приблизившись к совершеннолетию, стала вовсе сама не своя. Ужасно завидовала единокровному брату — у неё есть единокровный брат по отцу — в том, что он мужчина. Тоже хотела быть мужчиной. И однажды… Ох. — Эльза Карловна закрыла лицо платком. — Это моя вина. Я не уследила!
— Не терзайтесь. Я уверен, вы делали всё, что в ваших силах. Так что случилось?
— Варенька достала колдовское зелье, которое должно было обратить её в мужчину. Она такая доверчивая! Разумеется, ни в какого мужчину не превратилась, но поведение с того дня изменилось ужасно. Вареньке то и дело кажется, что она мужчина. И физически она стала ужасно сильной, с ней никакого сладу нет!
— Угу. То-то так запросто от троих отбилась…
— О чём вы?
— О своём, не обращайте внимания. Продолжайте. Кто, говорите, дал ей это зелье?
— Не могу сказать. Спрашивала, Варенька молчит… Ах, что же теперь будет? — Эльза Карловна всплеснула руками. — Через неделю Вареньке исполнится восемнадцать. Согласно завещанию отца, она могла бы вступить в наследство. Но ей, боюсь, откажут. Слухи о том, что Варенька безумна, уже по всему городу разнеслись.
— Наследство, — вздохнул я. — Ну, чего-то такого и следовало ожидать… Ладно, понял. Подождите здесь.
Я вышел из кабака.
Варенька обнаружилась на улице. Кочергу из рук она так и не выпустила. И сейчас размахивала ей, исполняя подобие мечевого боя. Ну, то есть, то, как выглядел в представлении Вареньки мечевой бой.
Я выбрал удобный момент и рубанул по кочерге мечом. Рассёк её надвое.
— О! — восхищенно сказала Варенька.
Я поднял отрубленную часть.
— Это вам.
— Ах! — Варенька прижала кочергу к груди. — Благодарю!
— Да на здоровье. Хоть нашинковать могу. Только ответьте мне на один вопрос.
— Какой?
— Видите ли. — Я приблизился к Вареньке. — Одна моя знакомая страстно мечтает о том, чтобы стать мужчиной…
Варенька серьёзно кивнула.
— Я очень хорошо её понимаю! Быть женщиной — это так скучно.
— Да-да. Её тоже не цепляет. Но моя знакомая слышала, что где-то можно достать колдовское зелье и превратиться в мужчину.
Варенька заговорщически оглянулась по сторонам. Приблизив губы к моему уху, прошептала:
— На Выборгской стороне. Жилой дом напротив Никольской мануфактуры. В полуподвале, вход со двора. Только, знаете… — она потупилась. — Иногда мне кажется, что зелье сработало как-то не так. Что я всё-таки не настоящий мужчина…
— Бывает, — кивнул я. — А вы где живёте?
— Собственный дом на углу Садовой и Фонарного переулка.
— А зачем вам адрес? — спохватилась вышедшая на крыльцо Эльза Карловна. — Вы, вообще, кто?
— Владимир Давыдов. В кабаке на лавке персонаж лежит, он расскажет. Можете ему, кстати, помощь оказать. Водичкой полить, например.
— Так он жив⁈ — всплеснула руками Варенька.
— Жив, конечно. Хрен ли ему будет.
Варенька устремилась обратно в кабак. А я пошёл ловить извозчика.
На Выборгской стороне до сих пор мне бывать не приходилось. Ну, что сказать. Промзона, она и есть промзона. Заводы, фабрики, всё дымит, под ногами грязища. Жилые дома — приземистые, деревянные, в один-два этажа.
Названный Варварой Михайловной дом я нашёл быстро. И прямой наводкой направился к лестнице, ведущей в подвал. Сразу решил, что церемониться с распространителем всякой дряни не стану. Убью нахрен. Один-два вопроса — и мечом по роже.
Но когда я спустился в подвальное помещение, решимость чуток поугасла, ибо я увидел странное. Двое жилистых мужиков в рабочей одежде, пыхтя, двигали вдоль стены громоздкий шкаф. Посреди небольшого помещения стоял рыжеволосый пацан лет девяти-десяти, заложив руки за спину, и руководил тонким голосом:
— Левее! Куда так сильно забираешь? Правей чуток. Вот так. Нет! Ты ж его от стены отодвинул, край свой. Толкайте теперь. Да сдвинули же опять!
Мужики обливались потом и, по всему видать, с трудом удерживались, чтоб не обложить «начальничка» матом.
— Тук-тук, — привлёк внимание я.
Мальчишка повернулся, окинул меня быстрым взглядом.
— Ко мне? Подождите минутку, сейчас я отпущу этих мошенников, и займёмся делами.
— Да где ж мошенники⁈ — возмутился один из мужиков. — Этакую дуру ворочать!
— За сие действо я вам и плачу, уважаемые. Ещё чуть правее. Шкаф должен быть виден сразу от входа, посередине поля зрения! Вот! Всё, оставьте, ничего больше делать не надо. Возьмите, пожалуйста, оплату.
Мужики взяли из детских рук монеты и ушли, тяжко вздыхая и потирая спины, как в рекламе «Фастум-геля».
— Бездельники, — прокомментировал пацан, когда дверь за ними закрылась. — Итак, господин хороший, чем я могу вам помочь?
Я уже потратил в два раза больше времени, чем планировал, но было такое чувство, что это ещё не предел. Питер, блин — город контрастов и удивительных открытий.
— Это ты, что ли, тут пропагандой смены пола занимаешься? — осведомился я.
— Прошу прощения? — Пацан вскинул брови.
— Зелье, превращающее женщин в мужчин, — напомнил я.
— Ах, это! — Мальчишка поморщился и сел на стол. Стула в помещении пока не было. — Я честно предупреждал, что такого зелья не существует, но клиентка была очень настойчива.
— И что ты ей втюхал?
— Препарат для увеличения мужской силы.
— Че… То есть, на и без того нестабильную подростковую психику накатил гормональный препарат без консультации с лечащим врачом? Пацан, да ты совсем — того?
— Попрошу вас держаться в рамках приличий!
— Я тебя сейчас в такую рамку вставлю! Над камином висеть будешь. Давно хворостиной не пороли⁈ Бизнесмен ху…
— Вы отдаёте себе отчёт в том, кому принадлежит эта контора, любезнейший?
— Неужто самому Троекурову?
Пацан вытаращил на меня глаза.
— Откуда вы знаете⁈
— Сердце любящее подсказало. Троекуров твой третьего дня сдох, как собака, и всё его — теперь моё. Этот сраный вертеп закрывается сию секунду. А ты со мной отправляешься к тебе домой, где родители узнают, чем ты тут занимаешься, мелкий гадёныш.
— Они знают… — пробормотал мальчишка в прострации.
Он явно пытался осмыслить гибель своего патрона.
— И что? Радостно, с песнями позволили тебе работать на эту мразь? Людей губить?
Чувствовал я себя странно. Что-то меня бесило, а что конкретно — понять не мог. Какое-то смутное чувство свербило в душе.
— Я не спрашивал дозволения родителей… Они живы, потому что я здесь. Я их единственный сын.
— Троекуров в заложниках держит, что ли? С этого станется!
— Нет… Мои мать и отец тяжело болели. Вспышка тифа в прошлом году. Троекуров их вылечил, но взамен я должен был ему служить.
— Именно ты? Не твой отец? Что же в тебе такого особенного?
Пацан только плечами пожал. Теперь он уже не пытался изображать из себя взрослого, пацан да пацан.
И тут до меня вдруг дошло. И что в нём особенного, и что за чувство сверлит мне душу, заставляя непонятно злиться.
— Да ты ж охотник!
— Чего? — Пацан изумлённо на меня уставился.
— Того! Он тебе не сказал? Вот мразота! От тебя Силой охотничьей фонит, неактивированной. А он… вот, сука!
Понимание всей глубины мерзкого плана Троекурова заставило меня вновь пожелать ему смерти.
Значит, этот мудень, земля ему стекловатой, вербовал не только взрослых, состоявшихся охотников — по типу Фильки, Терентия или даже, прости-господи, Алексея. Он вербовал даже малых детей. У которых ещё никакие понятия не устоялись, из которых можно вылепить всё, что угодно. По своему образу и подобию. В угоду тем неведомым «хозяевам», которые якобы должны когда-то там явиться.