Вокруг света с «Зарей»

ВСТУПЛЕНИЕ

Каждое путешествие имеет начало.

И каждое путешествие когда-то кончается. Это бесспорно. Но вот что считать началом и концом пути? Первый шаг, который ты сделал, отправляясь в дальнюю дорогу, и тот момент, когда ты снова ступил на родную землю? Тогда прежде всего нужно назвать дату выхода в рейс и дату возвращения. И весь отрезок времени между этими числами календаря считать своим путешествием.

Но ведь это не совсем так. Уже много месяцев, как «Заря» вернулась из рейса, а я до сих пор продолжаю странствовать с ней по морям и океанам, странствовать в своих воспоминаниях, в разговорах с друзьями. «Заря» давно уже стоит на ремонте, а я все еще переживаю перипетии нашего долгого скитания по морям. Для меня рейс не окончен. И, честное слово, не знаю, когда я вернусь из плавания. А начало? Для меня это плавание началось лет двадцать назад. Как-то мой сосед по парте Витька Сотник сказал:

— Ты знаешь, если пойти по меридиану от реки Ловати через Северный полюс, то на другой стороне земного шара наткнешься на остров Таити…

— Ну и что из этого? У каждого места на земном шаре с другой стороны что-то есть. При чем тут Ловать?

— На Ловати я удил язей. А мне интересно, как клюет с другой стороны земного шара…

— Наверно, одинаково, — неуверенно предположил я.

— Одинаково! — рассмеялся Витька. — Во-первых, в Ловати даже в июне вода холодная, а на Таити и в январе лето!

Мы тихонько пересели на заднюю парту, где обычно обсуждали псе спои важные дела. И вот здесь, на «Камчатке», я впервые узнал кое-что об острове Таити. Во-первых, это самый красивый уголок на земле и люди там самые красивые на свете. Полинезийцы. Во-вторых, там можно круглый год гонять по океану на долбленом челноке с балансиром, ловить акул, лангустов или нырять среди кораллов за жемчугом. Никто там не разводит садов, а кокосовые пальмы, бананы и манго растут в лесу, как у нас березы и ели. Это было уже и в-третьих, и в-четвертых, и в-пятых, а Витька все не унимался.

— И знаешь, что самое удивительное: когда таитяне играют на флейтах, то они дуют воздух не ртом, а через ноздри. Потеха!

— Это уж ты врешь, — сказал я с уверенностью. — Зачем дуть через ноздри, когда есть рот?

Но Витька только этого и ждал. На свет появилась потертая книжка, где со ссылками на самого Бугенвиля приводился этот невероятный факт. Я был побежден.

— А что ты хочешь делать на Таити? — спросил я.

— Сниму рубаху, засучу брюки и пойду вдоль берега океана с удочкой в руках, как на Ловати. Понимаешь? А кругом кокосовые пальмы и манго. Вечером варишь себе на костре уху и строчишь знакомым открытку: «Умираю от январской жары…»

— А рядом таитяне дуют через ноздри в свои флейты?

— Само собой!

И тут я понял, что мне тоже очень хочется на Таити. Вот так взять, засучить брюки и пройтись босиком по мокрому от океанского прибоя песку с гибким удилищем в руках. И больше ничего! Хотя бы только пройтись!.. Все следующие дни мы просиживали на «Камчатке». Давно были прочитаны все книги из школьной библиотеки, в которых хоть что-нибудь говорилось о далеком острове. Мы уже знали все подробности о путешествиях Кука и Бугенвиля, Блая и Роггевена в Океании… Наступило время самим составить план путешествия на Таити. Конечно, проще всего было поступить юнгой на какой-нибудь клипер, отправляющийся в Океанию за жемчугом, как было с одним мальчишкой из Ливерпуля. Можно самим построить легкую яхту и махнуть в кругосветку через всякие там моря и океаны. Вся загвоздка была в том, что мы почему-то не встречали клиперов, которые уходили на Таити, да и океанов поблизости не было. В общем как-то не получалось из нас ливерпульского мальчика, который стал потом знаменитым капитаном…

Но я не терял надежды. С годами мечта обрастала некоторыми реальными деталями. Я уж не говорю о том, что, закончив школу, бомбардировал своими письмами все пароходства Союза. Окончив университет и уже работая журналистом, я регулярно, два раза в год, посылал запрос на китобойную флотилию «Слава» с одной и той же просьбой: «принять кем угодно». И всегда получал один и тот же ответ: «Кадры вашей специальности не требуются».

И вы думаете, это меня огорчало? Ничуть. Если отказали сто раз, то в сто первый раз отказать просто будет не под силу. И мой психологический расчет оказался верным. Осенью 1960 года я укатил матросом на рефрижераторе «Симферополь» морозить рыбу в Гвинейском заливе. По пути мы заходили в Ирландию, Англию, Гибралтар, Гану. Пересекали экватор. И я исполнял роль Нептуна во время традиционного праздника. Все хорошо. Но все же это не Таити. Это даже не на той стороне земного шара.

Возвращаюсь из плавания домой, в Ростов-на-Дону. Снова работаю в газете и узнаю, что немагнитная шхуна «Заря» скоро уходит в очередной рейс. Один из пунктов захода — порт Папеэте, столица Таити и всей французской Океании. Снова пишу письма по всем адресам — от капитана шхуны до Академии наук СССР. Снова отовсюду получаю на официальных бланках отказы и уезжаю в туристскую поездку по Чехословакии.

Однажды, показывая нам красавицу Прагу, наш гид Рихард спросил:

— Хотите посмотреть еще один любопытный исторический памятник?

— Конечно…

— Тогда идемте.

Мы прошли узкими улочками старого гетто и оказались на еврейском кладбище. Неяркое мартовское солнце уже давно слизало снег и просушило дорожки. Но зелень еще не распустилась, и голые каштаны и липы стояли среди белесых известковых надгробий с древнееврейскими письменами. Перед одной из могил, у самой стены, Рихард остановился.

— Видите? — спросил он.

Честно говоря, мы ничего особенного не видели. Самая обыкновенная могила: две плиты сложены ребрами вроде скатов палатки. Торцовые стороны прикрыли еще два известковых камня…

— Здесь похоронен пражский искусник Лев бен Бецалель, который, согласно старой легенде, во времена императора Рудольфа II создал Голема — глиняного человека, водоноса и дровосека. Лев бен Бецалель оживлял Голема, вкладывая ему в рот табличку с кабалистическими знаками. Но однажды он ушел из дому, позабыв вынуть табличку, и Голем разрушил жилище. Он угрожал бедствием всей округе, пока сам изобретатель не уничтожил глиняное чудовище… Но и сейчас Лев бен Бецалель выкидывает кое-какие шутки. Если написать записку с какой-нибудь просьбой и опустить в расщелину между плитами надгробия, ваше пожелание обязательно будет исполнено, — сказал Рихард.

Мы все отлично помнили кинокомедию «Пекарь императора» и были настроены на веселый лад. Кое-кто строчил записки и бросал в таинственную щель, кое-кто иронически подтрунивал. Я не верил в оживление глиняного человека, но искус заполучить в союзники самого Бецалеля был велик. Я быстренько написал: «Помоги попасть на Таити» — и сунул бумажку в щель между плитами.

…Через две недели я вошел в скромный кабинет нового административного здания в московских Черемушках. Хозяин кабинета стоял у окна и смотрел, как стая воробьев барахтается в первой весенней лужице. С крыш новых жилых корпусов сыпалась веселая капель, и еще не обжитый пустынный двор сверкал под лучами солнца радостными бликами. Хозяин кабинета был человеком известным. Когда мне было шесть лет, он вместе с тремя товарищами высадился на льдине в районе Северного полюса. Восемь месяцев длился беспримерный дрейф. Весь мир следил за жизнью отважной четверки. Ну а мы, мальчишки, только и бредили дрейфующими льдинами. И вот предо мной у окна стоял живой человек, имя которого внушало уважение и некоторый страх: за ним оставалось последнее слово — быть мне на «Заре» или нет. Иван Дмитриевич Папанин был начальником отдела морских экспедиций Академии наук СССР. Он оторвался от окна и на мое приветствие бросил:

— Весна-то что делает, а? Все так и смеется. Ну что расскажешь?

— Ничего, Иван Дмитриевич. Я хочу, чтобы вы мне рассказали, как попасть на шхуну «Заря».

— Это зачем?

— Я газетчик. Хочу поплавать. Может быть, удастся что-нибудь написать. Рейс уж очень интересный.

— Так ведь на «Заре» будет трудно! А ты хоть раз плавал?

— Плавал. Матросом.

— А редакция поддержит твою просьбу?

— «Комсомольская правда» пошлет спецкором.

— Тогда все в порядке. Я сейчас позвоню в Ленинградское отделение Института земного магнетизма и договорюсь. Людей на «Зарю» подбирают они.

Я сидел как на раскаленных углях. Все получалось как-то неестественно просто. С Ленинградом соединили сразу.

— Тут сидит у меня старый моряк, — сказал Папанин человеку на другом конце провода. — Он объездил весь свет. Хочет поплавать на «Заре». Очень прошу помочь товарищу. Он, кстати, еще и газетчик. Что? Когда оформлять? Завтра он будет у вас, так что и договоритесь на месте. — Он положил трубку и, обращаясь ко мне, добавил: — Вот и все. Завтра утром ты должен быть в Ленинграде. Ну и все-таки принеси мне бумагу из редакции. На всякий случай. Желаю успеха…

Я вышел из кабинета, не веря происшедшему. Еще пять минут назад, входя туда, я не надеялся на успех. И вдруг человек, который никогда в жизни меня не видел, сразу понял, что мне это очень нужно. Только по дороге на Ленинградский вокзал я вспомнил о Льве бен Бецалеле. Может, и он здесь руку приложил? Мне было дьявольски весело, и в тот момент я мог поверить во что угодно, даже в Голема.

В здании ЛОИЗМИРАНа на Васильевском острове я быстро заполнил нужные анкеты и написал биографию. Мне пожали руку и сказали, что я должен ждать вызова.

И вот в начале мая на моем редакционном столе под вечер зазвонил телефон. Я спешил на стадион и неохотно поднял трубку.

— Леонид Петрович? услышал я.

— Да, это я.

— С завтрашнего дня вы зачисляетесь матросом шхуны «Заря». Так что срочно выезжайте в Ленинград, а отсюда вылетите во Владивосток…

Вот это да! То, что я плясал от радости, понятно. И что уже на следующий день мчался из Ростова в Москву — тоже ясно. Нужно было зайти в «Комсомолку» договориться окончательно о материалах. В редакции никого не оказалось: газета была выходной. Но вечером в гостинице «Юность» устраивался банкет по случаю пятидесятилетия «Правды»: там должны были вручать ордена и медали награжденным работникам «Комсомолки». Иду в «Юность». Народу — битком. Все веселые — профессиональный праздник. Много знакомых ребят. С одними когда-то учился, с другими вместе работал. Незнакомых еще больше. Разговорился с двумя невысокими крепышами, соседями по столу. Говорили о рыбалке, о море. Потом вдруг кто-то предложил, чтобы Вася Песков сказал тост. Всем интересно, как произнесет тост великий трезвенник. Вася сказал просто:

— Я предлагаю поднять бокалы за здоровье и успех простых ребят, которые присутствуют здесь, но имена которых мы до поры до времени не можем называть. Выпьем за космонавтов. — И все подошли чокаться к моим соседям-крепышам. А потом запели в три сотни голосов:

Было очень весело. И мои новые знакомые клялись, что они, прирожденные летчики, страшно завидуют мне и готовы сами пуститься в рейс. Договорились, что, если они полетят во время нашего рейса, я дам им телеграмму с «Зари», а они мне помашут из космоса рукой.

Потом «Красная стрела», три дня в весеннем Ленинграде. Петергоф с мокрыми тропинками и первыми подснежниками. Эрмитаж и Гоген. Я смотрел на его полотна, стараясь не только запомнить их, но и представить, как выглядят на самом деле жители Таити. Много ли прибавил художник от себя? И мне очень хотелось побыстрее увидеть все самому…

…И вот ТУ-104 выруливает на старт. Прицеливается к взлетной полосе, разбегается. Мягко отрывается от земли… Где-то далеко под нами проплывают леса, голубые окна озер. Мелькнула древняя крепость Шлиссельбург… Я лечу на восток, чтобы год спустя вернуться в Ленинград с запада, замкнув путешествие вокруг земного шара. Путешествие, которого я ждал двадцать лет.