Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

КАЛЬКУТТА, 19 АПРЕЛЯ • СПЯЩИЕ НОСИЛЬЩИКИ • ГОРОД ЛЕЖАЩЕГО СКОТА • КУПАНИЕ В ХУГЛИ • ПУТЕШЕСТВИЕ, ПОСВЯЩЕННОЕ ВРЕМЕНИ

Четыре часа утра, поезд останавливается. Я дремал. Поднимаю штору и вижу: Калькутта, вокзал, рассвет. Перроны выложены рядами плит размером три на пять метров. В каждой клетке этой гигантской шахматной доски — эбеновая фигура: спящий носильщик. Носильщики ждут, когда начнут пустеть поезда. Сон сковал их в позах пловцов и борцов. Руки, ноги, шеи выкручены: как будто это застывшие кадры из фильма, где все двигалось, бесновалось.

На грязном крепдешине развязанных тюрбанов, заменяющем постель, судорожно вздрагивают обнаженные темные части тел. Странно наблюдать это яблонево-каучуковое чередование трупов — как страшное месиво после расстрела или эпидемии чумы. В этом восковом музее в конце концов начинаешь нервничать. Дышат ли они или нам это только кажется? Я опускаю штору: пусть за ней остается сонное царство и тела в животной спячке, словно бетелевые плевки.

Я завидую Филеасу Фоггу: между Канпуром и Варанаси ему пришлось взять напрокат слона, ведь железная дорога заканчивалась в Аллахабаде.

На слоне, наверное, было свежее, чем в нашем коробе.

Один ирландский господин, которому тоже надо на корабль, вдруг открывает дверь и сообщает: «С вокзала пора бежать». Мы кое-как одеваемся, забивая сумки и карманы. Трупы воскресают, поднимаются, хватают сумки, семенят гуськом.

Мне встречаются совершенно голые старики, удерживающие в равновесии свертки на голове. Рассевшиеся на земле семейства: слуги обмахивают отцов, вращая веера-флюгеры, а сами отцы увещевают ораву завернутых в лохмотья маленьких сокровищ. Восхитительные женщины с бриллиантовыми ноздрями, с браслетами из зеленого стекла. Рассвет. Мы жарим по Калькутте — она жарит нас. Миновав вереницу носильщиков, мы проходим по металлическому мосту — воздушному тоннелю, который звучно гудит, запруженный белыми быками и спящими погонщиками. Они не шелохнутся, мы через них перешагиваем.

Река Хугли, приток Ганга. Широкая, желтая, илистая. Маленький прогулочный пароход, на котором индусы курят такую же трубку в виде буквы V, что и египтяне. Дым парохода тянется через реку до «Таламбы», нашего корабля, который еще не виден. Соломенные кресла. Справа, на дальнем берегу реки, к красным аркадам поднимается широкий каменный склон. Девушки-индуски купаются. Купание сакрально, река — божество.

На другом берегу такой же склон, те же аркады, тот же плещущийся муравейник. Кремовая желтизна реки испещрена высокими лодками — их толкают, ворочая длинными веслами, стоящие на корме гребцы. Три шага вперед, три назад. Весло вместо руля. Фабрики. Фабрики. Доки. И вот три черных корабля «Бритиш Индия». Наш, «Таламба», — в чистом виде жюль-верновский. Сесть на него непросто. С противоположной стороны (там, где доки), лицом к кораблю — многоярусная толпа.

У одних посадка, другие машут платками. Тучные мусульмане возвращаются из Мекки, бороды у них с ярким розовым отливом. Есть и англичане в бриджах, и красивые дамы, завернутые в золотистые муслиновые вуали. Воскресенье. Дорожные чеки у нас не принимают. Катастрофа. Корабль дает гудок. Паспарту утирает пот. Наконец молодой англичанин, отец которого работает в египетском отделении «Истерн телеграф», соглашается взять чек. Сдачу он перешлет нам в Рангун. Трап поднимается. Успели.

Наше путешествие посвящено не антуражу, а времени. Участникам умозрительной антрепризы, в которой задействовано время, расстояние, долготы, меридианы, география, геометрия и все прочее.

Жюль Верн ни разу не упоминает о жаре, о морской болезни. Он придумывает детектива Фикса — удивительная находка! Да, мы постоянно вызываем подозрения и выглядим чудно всякий раз, когда действуем по непривычным для нас правилам.

Этой ночью я ищу спички. Пошатываясь от стенки к стенке, выхожу на палубу. Индусы укутались в ровные гладкие саваны. Ниже, где саванов нет, — месиво тел, как на расписных фасадах Бомбея. Сколько ног, сколько рук! Как у богов и богинь, у каждого спящего их по четыре, по пять.