Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

САН-ФРАНЦИСКО, НОЧЬ

Сан-Франциско ночью — самый красивый город в мире. Молодой американец везет нас на своем «форде». Меня больше не удивляет, что американские машины умудряются карабкаться по нашим компактным французским берегам. Сан-Франциско — это аттракцион «русские горки». Широкие, могучие, крутые улицы. Минуем вершину, и они резко идут под откос, как желоба, по которым съезжают в воду. Сердце замирает, бьется, ликует. Лифт в отеле разделил нас надвое — мягко, как металлическая нить разрезает голову масла. Головокружительность улиц, которые взметаются вверх и проваливаются вниз, парад китайских и итальянских кварталов, дансинги, склады, где свалены весла из светлой секвойи, пустыри, крепости и соборы, построенные на пирамидальных опорах, фасады, исчерченные зигзагами пожарных лестниц, карточные замки, как в сказке, и после всего этого — Телеграфный холм с площадкой, окруженной перилами, под названием Койт. Coit memorial Tower. Не смейтесь. Ничего смешного. Название — случайное совпадение. Барышни Сан-Франциско постоянно совершают наверх паломничества. В центре площадки на фоне неба горделиво вырисовывается башня. Небо — космическое, медное, огненное, где за быстрыми облаками появляются и исчезают планеты. Огни — розовые, красные, абсентовые, наверху эскадра легких облаков, внизу тяжелые тучи, проваливающиеся между строениями, образуя синеватое море тумана, из которого выплывают освещенные дрейфующие суда и тонущие здания. Панорама вращается, изменяется. Был перегруженный, запутанный, скученный, зубчатый, феодальный пейзаж, а теперь широкий ночной залив, по краю которого с изысканной отважностью паутины рассекает пустоту подвесной мост Золотые ворота.

Между Беркли и доками — Алькатрас, федеральная тюрьма, остров Святой Елены для Аль Капоне.

Почти холодно. Машины возникают из черной бездны, описывают полукруг и останавливаются. Лучи их фар выхватывают из тени возвышающийся маяк без луча. Женщины выходят, облокачиваются о парапет и мечтают. Возможно, они взывают к божественному Пану. «Панический», весенний антураж щемит сердце и душу. Благоговейная атмосфера избавляет «Койт мемориал тауэр» от всякой фривольности. Самая дурная душа, думаю, оказалась бы восприимчива к таинственным силам, поднимающимся на эту священную гору.

По заливу идет паром. Это казино, оно скользит справа налево, оставляя за собой длинную светящуюся черту.

Облачный кортеж то заслоняет, то открывает луну. Над Сан-Франциско возвышается мужеское строение.

На обратном пути взбираемся по верблюжьим горбам, едем вдоль парапетов, по ступеням — наш водитель в восторге от скачек с препятствиями и автомобильных лихачеств. По «русским горкам» улиц нас забрасывает к выстроившимся цепочкой открытым барам, где рыбаки выставляют на стойках крабовые коктейли, продают креветок размером с большой палец в панцирях, перламутр которых вобрал в себя яркие переливы бокалов Кипра. Рыбы, креветки, крабы, устрицы, мидии, петушки, кораллы: я снова в джунглях Сингапура, но на этот раз в подводных, в фейерверке их запахов и красок.

Паспарту хочется заглянуть в мегадансинги: «Довиль», «Табарен», «Лидо», — названия которых выписаны гнутыми трубками, наполненными бледным светом. Я отказываюсь идти вместе с ним. Утром, от семи до восьми, должен появиться наш вице-консул — он покажет нам город, и я хочу вздремнуть, унести с собой в сон эту фабрику красоты, лихорадочный город, где лифты взмывают вверх подобно ртути в термометре, где божественный Пан возвышается над домами и морем.