Волчья песнь

ГЛАВА 20 ОТКРЫТЫЕ РАНЫ/ДОРОГА ДОМОЙ

Ричард исчез.

Осмонд исчез.

Роберт Ливингстон так и не объявился.

Большинство Омег были мертвы.

Те, кто остался в живых, сбежали.

Но, само собой, я даже не собирался задумываться над всем этим раньше времени.

Они уже знали.

Остальные.

Поняли еще до того, как нашли нас под дубами.

Почувствовали момент его смерти точно так же, как и я. Возможно, даже сильнее, учитывая, что я все еще оставался человеком.

Первыми из-за деревьев выскочили Картер с Келли, они бежали на четырех лапах, издавая пронзительный вой. Стоило им нас увидеть, как они тут же резко затормозили. Томас все так же лежал на траве. Джо стоял на коленях, склонив голову над отцом и уронив когтистые руки по бокам. Гордо прислонился к дереву, закрыв лицо руками, его татуировки ярко светились.

А я будто оцепенел, из-за своей матери, чье остывшее тело теперь лежало укрытое одеялом.

Из-за Томаса, чье тело пока не успело остыть и все еще продолжало кровоточить.

Картер отмер первым, подошел и провел носом по руке Джо. По его шее. Волосам. Он обнюхивал его, вдыхая запах своего нового Альфы. Шерсть была перепачкана кровью, и он поджимал правую переднюю лапу, но продолжал прижиматься к брату.

Келли, наконец, двинулся к ним, его глаза широко распахнулись, а пасть приоткрылась, он снова и снова тихо потявкивал, этот звук походил на негромкий лай. Он оставил Картера с Джо наедине и рухнул к ногам отца, уткнувшись носом в его пальцы. Потом в икры. В конце концов он положил голову на ноги отца и задрожал.

Следом появился Марк. В человеческом обличье. В то время как другие волки были обнажены, на нем оказались ветхие штаны, потрепанные и разодранные, забрызганные грязью и запекшейся кровью. Открытые раны заживали медленно, а на правом плече виднелся отвратительный укус, который выглядел так, будто от плоти оторвали большой кусок. Марк сделал неуверенный шаг к Томасу и остальным, но остановился, сжав руки в кулаки. Вместо этого сначала подошел к Гордо и прошептал что-то, чего я не смог разобрать. Гордо не поднимая глаз, покачал головой. Марк обвел тяжелым взглядом деревья вокруг, плотно сжав челюсти. А потом пришла она.

Двигаясь медленно, то ли от горя, то ли от ран, сложно сказать. Разбитое сердце может быть тяжелее сломанной конечности. Она была волчицей, за что я эгоистично был ей благодарен. Волчье обличье не способно передавать эмоции так, как человеческое. Печаль, что запечатлелась на ее волчьем лице, была ничем по сравнению с тем, как бы она выглядела, будь Элизабет сейчас человеком.

Не думаю, что смог бы это вынести.

Мне стало холодно.

До того, что начали стучать зубы.

Картер перестал тереться о Джо и теперь толкался мордой в отца, издавая жалобные звуки в глубине горла, словно умоляя встать.

Келли заскулил у ног Томаса, пытаясь сильнее погрузиться в запах своего отца.

Джо тяжело дышал, ноздри его раздувались, из рук текла кровь — там, где когти впились в ладони.

Марк стоял рядом, наблюдая.

Гордо сел, прислонившись спиной к дереву и положив голову на колени, татуировки неистово двигались. Ворон взлетел вверх на одной руке и исчез под рукавом его рубашки. Затем появился у него на шее, расправив крылья до самого уха.

А Элизабет…

Она не приблизилась ни к мужу. Ни к детям. Ни к своему шурину.

Она подошла ко мне. Медленно. Сдержанно.

Прижалась носом к моей руке. Пальцы непроизвольно сжались возле ее уха. Я чувствовал, как оно подрагивает, задевая кожу.

Она ткнулась сильнее.

Опустив взгляд, я посмотрел на нее.

Я сильно заблуждался, когда был благодарен ей за волчье обличье, считая, что оно лишено человечности.

Потому что сейчас ее глаза были самыми человеческими из всех.

И в них отражалось столько страданий.

Я нарушил молчание:

— Мне так жаль, — выдавил я, потому что мне следовало стараться лучше, чтобы защитить его. И возможно, если бы я не дал Томасу утащить меня, он был бы сейчас в порядке. Если бы он не встал между мной и Ричардом, Элизабет не потеряла бы свою пару.

Она нежно взяла мою руку в пасть, ее зубы слегка впились в кожу. На долю секунды показалось, что она укусит. Я подумал, что она прольет мою кровь за то, что я допустил случившееся. И я бы ей это позволил.

Вместо этого Элизабет потянула меня за руку, ведя к остальным.

Я ничего не понимал.

Но все равно пошел.

Она все не отпускала.

И не отводила от меня взгляда.

Элизабет медленно пятилась, шаг за шагом, не сводя с меня глаз.

Я сосредоточился на ней, потому что дышать становилось все труднее.

Звуки окутали меня, действуя на нервы. Я слышал, как стонет Гордо, тихо и прерывисто. Как всхлипывает Келли, вздрагивая и прижимаясь к отцу. Я слышал, как рыдает Картер, во всяком случае, эти звуки можно было охарактеризовать именно так.

А вот Джо…

Джо не издавал ни звука.

По крайней мере, вслух.

Но я чувствовал его.

Его ужас.

Его муки.

Его ярость.

И он был громче всех остальных.

Я был ошеломлен.

Поглощен этим.

Но Элизабет не позволяла мне отступить.

И я знал, чего она добивается.

Она прошептала: «СтаяСынЛюбовь».

— Ты принадлежишь нам, — шептала она. — Мы принадлежим тебе. Я чувствую твою боль. Чувствую твое горе. Мы потеряли. Я потеряла. Но и ты тоже. Пожалуйста, не вини нас. Прошу, не надо нас ненавидеть. Ее не должны были отнять у тебя. И его тоже не должны были отнять у нас.

Я дал ей тянуть меня за собой. Позволил ее словам течь по мне сквозь связующие нас нити. Через узы. Остальные тоже ее слышали. Они слышали, что она говорила. Даже Гордо, который удивленно поднял голову и уставился на Элизабет, когда она притянула меня ближе. Каким-то образом он стал частью всего этого. Частью нас.

Она добралась до своих сыновей и мужа, врезавшись задними лапами в Келли, который даже не открыл глаз. На миг стиснула зубы сильнее, а затем отпустила мою руку.

Я услышал характерный звук, когда Марк перекинулся в волка и направился к ним. Элизабет села рядом с головой мужа и, склонившись, слизывала кровь с его лица. Марк сел рядом с ней, его волк был большим и внушительным, самый большой из них всех.

По крайней мере, сейчас.

Потому что, хоть и прошло совсем немного времени, Томас казался гораздо меньше, каким никогда в жизни не был. Понятия не имею, что стало тому причиной — сама смерть или же то, что умер он Бетой, но теперь он казался гораздо мельче. Не таким крупным.

Джо внешне никак не изменился, если не считать глаз, что выглядели так, словно были налиты кровью.

Но ощущался он иначе.

Он излучал нечто… нечто большее, чем раньше. Я не понимал, что значит быть Альфой. Не знал, что значит быть волком. Быть связанным с территорией, как теперь был связан он.

Хотелось прикоснуться к нему.

Но я оказался не в силах поднять руку.

Джо ни на йоту не отодвинулся от своего отца.

Картер с Келли поднялись, оторвавшись от Томаса. Они так и остались волками, но переместились, сев как Марк, нависая над телом Томаса. Марк сидел слева от него. Картер с Келли сели у его ног.

Элизабет отстранилась от лица мужа и заняла место рядом с его головой, прижавшись лапой к щеке.

Джо остался сидеть справа.

Они специально расселись вокруг, исходя из своего положения в стае.

И молча ждали.

А я понятия не имел, чего именно.

Пока все они не посмотрели на меня.

Все, кроме Джо.

Я подумывал о том, чтобы сбежать.

Скрыться в тени деревьев.

Найти тело своей матери и лечь рядом с ней. Я бы закрыл глаза и уснул, а когда проснулся, все это оказалось бы сном. Даже несмотря на всю боль, даже при том, что я мог все чувствовать, это должно было быть сном, потому что все это просто не могло происходить в реальности.

Но в сознании царила полнейшая тьма.

В сердце — убийство.

И это было реальностью.

Я не мог пошевелиться.

Волки замерли в ожидании.

Где-то среди деревьев раздался голос — крикливый зуёк. Странная птица. Поет по ночам.

Показалось, что весь лес затаил дыхание.

— Они ждут тебя, — произнес Гордо за моей спиной.

Я даже не обернулся, чтобы глянуть на него. Не мог, пока за мной наблюдали волки.

— Ты — часть их, — сказал он. — Часть всего этого.

Тихий внутренний голос — тот самый злобный голосок — снова зашептал мне на ухо, говоря, что у меня никогда не было выбора в этом вопросе. Что если бы они держались от нас подальше, ничего бы этого не случилось. И я бы не чувствовал себя таким виноватым сейчас.

А мама ждала бы меня на кухне. И лопала мыльные пузыри на моем ухе.

Картер заскулил, глядя на меня, тихо и низко, опустив уши.

Потому что, вероятно, почувствовал, о чем я думаю. Может, без подробностей и деталей, но суть уловить было не трудно.

Как и всем остальным.

Поэтому я проглотил это чувство, позволив ему скользнуть вниз по горлу. Оно обожгло.

Я ощутил руку Гордо на своем плече.

Заметив краем глаза, как его татуировки пульсируют и извиваются.

— Ты тоже это чувствуешь, — констатировал я.

Гордо лишь тяжело вздохнул. Другого ответа не требовалось.

Я стряхнул его руку.

Сделал шаг вперед. Потом еще один. И еще.

Пока не занял свое место. Рядом с Джо.

Опустился на колени рядом с ним. Мое плечо задело его. Джо оставался напряжен и неподвижен. Уставившись на отца сверху вниз, и его кроваво-красные глаза светились во мраке.

Когда я занял свое место рядом с ним, кое-что прояснилось.

Несильно, особенно после всего случившегося.

Но я почувствовал это.

Потому что теперь он был моим Альфой.

А я был его истинной парой.

— Почему вы воете? — спросил я как-то у Томаса.

Он зарылся босыми ногами в грязь и траву, прислонившись спиной к дереву. Над головой ярко сияло солнце.

— В дикой природе, — начал он, — волки взывают друг к другу. Это может служить предупреждением для других, вторгающихся на ту или иную территорию. Это может быть призыв к сплочению, к объединению стаи. Его используют во время охоты. Чтобы показать местоположение. А иногда просто воют все вместе. Чтобы показать свое счастье. Чтобы казаться более многочисленной группой, чем есть на самом деле. Это называется групповые завывания, и звучит просто потрясающе.

— И поэтому вы так делаете?

Закрыв глаза, Томас улыбнулся. Я его очень забавлял. Он же приводил меня в восторг.

— Думаю, мы делаем это только потому, что нам нравится слушать наши собственные песни. Мы — самовлюбленные существа, — его улыбка слегка померкла. — Хотя иногда эти песни предназначены для того, чтобы позвать члена стаи домой. Заблудиться и потеряться, Окс, очень легко, потому что мир — огромное и жуткое место. И время от времени просто нужно напоминать о дороге домой.

После этого мы долго не разговаривали.

Я не был волком.

И не думал, что когда-нибудь им стану. Не по своей воле.

Но два члена моей стаи уже погибли.

Я запрокинул голову.

В глазах защипало.

Звезды над головой начали расплываться.

— О боже, — выдохнул я.

Прозвучало хрипло.

Я прочистил горло, когда его перехватило.

Подумал о своей матери.

Подумал о Томасе.

Сегодня я потерял их обоих.

Нужно было спеть, чтобы позвать их домой.

Так я и сделал.

Это был сдавленный звук, надтреснутый и расколотый. Вышло не очень громко, и резануло слух. Но я вложил в него все, что мог, понимая, что, возможно, не такой уж я мужчина, каким себя считал, когда щеки мои стали влажными, а дыхание сбилось в груди.

Мой вой быстро затих.

Я сделал еще один вдох.

Марк завыл вместе со мной, его голос звучал мелодично, хоть и казался убитым горем.

Картер с Келли гармонично завыли вместе с нами, вплетая свои голоса в нашу песнь.

Элизабет подхватила ее тоже, и когда мы сделали вдох, ее вой звучал высоким и протяжным. Песня изменилась из-за нее, из-за того, что она потеряла, волки взяли ее песнь и сделали ее своей, их голоса сплетались с ее голосом, октавами выше и ниже.

Я чувствовал Гордо на периферии. Чувствовал его нерешительность. Его благоговение. Его печаль. Он не выл, но его магия пела вместо него. Она таилась в земле под нами. В деревьях вокруг нас. Гордо не выл, но в этом не было необходимости. Мы все равно это чувствовали.

Джо поерзал рядом со мной.

На этот раз он обратился в волка легче, чем когда бы то ни было раньше.

Всего мгновение назад он был печальным мальчиком, потерянным и окровавленным, а теперь превратился в волка, ослепительно-белого во мраке. Он уже стал крупнее, чем был до сегодняшней ночи, а его лапы, возможно, вдвое превосходили свой первоначальный размер. Раньше он доходил мне до пояса, теперь же, вероятно, был бы выше груди, если бы я стоял. Он не был таким массивным, как отец. Да, он стал крупнее, но все еще оставался жилистым. Думаю, это изменится со временем, когда он станет старше.

Остальные ждали, пока их песни отдавались эхом и затихали в лесу.

Джо посмотрел на каждого из нас по очереди. Его глаза задержались на мне дольше всего.

Его песнь была глубже, чем когда-либо прежде. Я чувствовал каждую эмоцию (страдание, боль, любовь, о боже, почему, почему, почему), которую он вложил в нее, и это единственное, что не дало мне разлететься вдребезги.

Там, в лесу, под молодой луной и звездами, которые лгали, мы пели, чтобы позвать нашу стаю домой.

После этого события развивались стремительно.

Следующие три дня напоминали ураган, дом Беннетов наполнился людьми, которых я никогда раньше не видел. Они с Джо, Марком, Элизабет и Гордо прошли в кабинет Томаса и исчезли там на несколько часов, все волки. Они тихо шептались друг с другом, те, кого я не знал. Разглядывали меня, пока Картер и Келли, все еще в волчьем обличье, лежали, свернувшись вокруг меня, жалобно поскуливая и подергивая лапами во сне. Я не дал этим незнакомцам запугать меня. Я смотрел на них в упор в ответ.

До меня долетали лишь кусочки и обрывки информации.

Ричард ушел в подполье.

Роберта Ливингстона так и не нашли.

Как и Осмонда.

Осмонд оказался для всех полнейшей неожиданностью. Никто не предполагал, что тот способен переметнуться на другую сторону. И он тоже исчез.

Это раздражало их, всех волков. Теперь они знали, что среди них появился предатель. Особенно такой высокопоставленный, как Осмонд. Я не винил их. Но определенно не доверял ни одному незнакомцу в доме Беннетов. Сложилось такое впечатление, что им самим стало трудно доверять друг другу.

Элизабет не дала мне вернуться домой. Сказала, что это неправильно. Во всяком случае, сейчас. А может, и гораздо дольше. Я остался в комнате Джо. В его постели.

Но Джо там ни разу не ночевал.

Они обставили все, как неудачную кражу со взломом. Будто моя мама пришла домой и помешала кому-то. Разумеется, у меня имелось алиби. Я находился в семье Беннетов. Которых все уважали. Перед которыми трепетали. Горожане, возможно, и не понимали их самих, зато понимали, как те выглядят. То богатство, которое у них имелось. То, что они сделали для города.

Коронер сказал, что горло моей матери похоже перерезали каким-то зазубренным ножом.

Я ответил полиции, что у нас нет ничего подобного.

И должно быть, его принес с собой злоумышленник.

— А где же Томас? — поинтересовалась полиция.

— Уехал по делам, — ответила Элизабет. — Покинул страну. Его не будет еще несколько месяцев.

Позже станет известно, что Томас умер от сердечного приступа за границей.

Но пока что для всех он просто уехал.

— Когда он вернется? — уточнила полиция.

— Надеюсь, скоро, — сказала она.

Каким-то чудом ее голос даже не дрогнул.

Посторонние не уловили ничего необычного.

Но я смог.

Маму похоронили во вторник.

Во вторниках нет ничего особенного, просто это был первый день, когда мы смогли это сделать.

Город оплакивал ее вместе с нами.

Со мной.

Проповедник произнес умиротворяющую речь о Боге и неисповедимых путях Господних. О том, что мы можем не понимать, почему это происходит. Единственное, что в наших силах — надеяться, что все происходит не просто так.

Когда ее опустили в землю, солнце уже вовсю светило.

Стая ни на миг не покидала меня.

Джо все время держал за руку, но мы не разговаривали.

Таннер, Крис и Рико тоже пришли. Они растолкали всех, пробираясь ко мне, и даже не пытались пожать руку. Вместо этого все трое обхватили меня в крепкое объятие и держали изо всех сил. Я ощутил исходившую от них какую-то небольшую вспышку, она скользнула по коже, но быстро потерялась под тяжестью испытываемых мною эмоций.

Джесси тоже присутствовала на похоронах. Она дождалась, пока сможет встать передо мной. Прошептала что-то, чего я не запомнил. Ее губы прижались к моей щеке, нежно задержавшись там.

Джо смотрел, как Джесси сжала мою руку.

Но отвел глаза, когда она ушла.

Позже, после того, как выстоял перед очередью людей, позволяя им плакать на мне, пожимать руку и говорить, как им жаль, я стоял над ямой в земле, где лежала моя мать. Ее не станут засыпать землей, пока все не разойдутся.

Стая собралась в стороне, среди деревьев. Ожидая меня.

Это было несправедливо. Все это.

— Мне так жаль, — сказал я, вспомнив тот день, когда мы с ней лежали на спине, она была в своем красивом платье с голубыми бантами, и мы смотрели, как проплывают облака.

Томаса сожгли во вторник вечером.

Во вторниках не было ничего особенного, но мы уже похоронили мою мать в этот день, и было бы лучше покончить со всем сразу.

Те же люди, что наводнили дом в дни, последовавшие за нападением Ричарда, теперь наводнили и лес. Некоторые оставались в человеческом обличье, но большинство превратилось в волков. Как и вся моя стая, кроме меня и Гордо. Но мы шли вместе с ними, Элизабет и я по обе стороны от Джо. Остальные замыкали шествие. Я положил руку на спину Джо и держался изо всех сил.

Никто не говорил о Боге и Его неисповедимых путях. На самом деле, было практически тихо, когда мы смотрели на тело Томаса на вершине погребального костра, сооруженного на поляне в лесу. Волки собрались вокруг меня. Мои волки. Все остальные держались на расстоянии.

Именно Гордо разжег огонь.

Когда он приблизился к костру, я подумал, что Томас должно быть почувствовал его как часть стаи прежде чем испустил свой последний вздох. Почувствовал, что ведьмак наконец вернулся. Мы об этом не говорили. О том, что это значит. О том, что теперь произойдет. Я даже не пытался. Было немного неприятно, что меня не пускали в их кабинет, на те тайные встречи, но я отгонял эту мысль.

Гордо положил обе руки на погребальный костер.

Его татуировки ожили.

Он склонил голову.

Под пальцами вспыхнул огонек.

Стоило Гордо коснуться дров, как огонь тут же распространился дальше.

Я стоял и смотрел, как он горит.

После этого Джо завел песнь.

— Это называется хоровой вой, — нашептал мне Томас. — Гармония заставит любого пройдоху думать, что группа гораздо больше, чем есть на самом деле.

И так оно и было. Они звучали, словно их были сотни, а не десятки.

Гордо заглушил звук, чтобы никто в Грин-Крик ничего не узнал. Его магия была необычайно полезна, когда он не пытался отрицать свое место.

И все же мне стало интересно, слышат ли эту песнь люди в городе. Или, по крайней мере, ощутили они смену одного короля другим или нет. В конце концов, они ведь жили на этой территории.

Я почувствовал. Я чувствовал все это.

Огонь обжигал лицо.

Песни, воем звучавшие вокруг, казались громкими, как никогда.

Они опустошили меня. Сделали кожу хрупкой и туго натянутой. Превратив меня в оболочку по сравнению с тем, кем я был всего несколько дней назад. И я не имел ни малейшего понятия, чем заполнить эту пустоту. Не уверен даже существует ли вообще хоть что-нибудь, что было бы способно ее заполнить.

В конце концов огонь догорел. Пока не осталось ничего, кроме углей да пепла.

Позже он разлетится по всей территории.

А пока что волки-чужаки ушли.

Осталась только наша стая.

Мы вдыхали дым, и он заполнял наши легкие, заставляя кашлять.

Потом ушел Гордо. Спрятав руки в карманах и опустив голову.

Следующим был Марк. Он направился вглубь леса, прочь от дома Беннетов. Мы увидим его снова лишь дня через два.

Картер и Келли ушли вместе с матерью, поддерживая ее с обеих сторон, когда она вдруг споткнулась, ослабев в ногах.

Остались только мы с Джо.

Он сидел, глядя на последний язычок пламени, на последнюю вспышку искр.

Я сел рядом с ним, прислонившись к его боку.

Он тяжело выдохнул, возвышаясь надо мной.

Я прижался к нему сильнее.

Он фыркнул, сверкнув глазами.

Жар от костра начал угасать.

А мы все равно не сдвинулись с места.

Кричали ночные птицы.

Ухали совы.

— Я здесь, — заговорил я.

Джо поскреб траву гигантской лапой.

— Как только будешь готов.

Его уши дернулись.

— Мы со всем разберемся.

Он заскулил, глубоко и гортанно.

— Мы должны.

Джо наклонил голову и провел носом по моей щеке. Шее. За ухом, оставляя на мне свой запах, чего не делал с тех пор, как стал Альфой.

Я любил это.

И его тоже.

Но не мог признаться ему вслух. Слова застревали в горле.

Поэтому надеялся, что он почувствует это в моем запахе. Единственное, на что я пока был способен.

На этом все и должно было закончиться. Должно было стать концом этого ужасного дня.

Но вышло иначе.

С языка сорвались другие слова, озвучив то, что говорить совсем не следовало.

Но в тот момент меня будто погребло. Под гневом. И горем.

Поэтому я не задумывался над тем, к чему это может привести.

Лишь о том, чего мне в действительности хочется.

— Он забрал у нас все, — сказал я. — Отнял часть нашей стаи. Причинил нам боль.

Горло перехватило, и я задохнулся.

— Он забрал мою маму.

Джо зарычал.

— И исчез, — продолжал я. — Мы должны его найти. Мы не можем допустить, чтобы то же самое случилось еще с кем-то. Нельзя допустить такого снова. Мы должны защитить остальных. И должны заставить его за все заплатить.

Это и был конец. Но пойму я это гораздо позже.

Потому что именно в тот момент мы и начали прощаться.