Волк в капкане

Глава 17

Рене проснулась совсем рано, в номере было темно, заказанный на семь утра wake-up call^[1] еще не прозвучал. На пульте управления освещением тускло выделялись цифры на электронных часах — 06.14. Отто крепко спал, раскинувшись и занимая при этом примерно ¾ огромной двуспальной кровати. Его правая рука мирно покоилась поперек живота Рене — было тяжело, но она категорически не хотела его беспокоить.

Она была до неприличия довольна собой. Она так боялась, что не сможет это сделать. Думала, что это такое ужасное, непристойное, унизительное извращение, и только три причины оказались достаточно вескими, чтобы она согласилась рискнуть. Во-первых, Отто не испытывал никаких проблем с тем, чтобы приласкать ее так же, во-вторых, он был по крайней мере очень чистоплотен, и в-третьих, он хотел этого, а Рене так сильно любила его, что была готова на все, только бы доставить ему удовольствие. И у нее все отлично получилось, чему она была безумно рада. И даже сама нашла в этом деле массу собственного наслаждения. До сих пор, когда они занимались любовью, все же он был главным, он сам все делал, даже когда она была сверху. Вчера вечером все было по-другому, и именно вчера она ощутила, что он принадлежит ей. В тот момент — всецело и абсолютно. И это было совершенно волшебное чувство. Когда сильный, независимый, опасный мужчина полностью в твоей власти, не помнит себя от блаженства, становится совершенно ручным и беззащитным — это просто необыкновенное ощущение. Боже, это просто вскружило ей голову. Отто раньше был дорог ей — теперь же стал еще дороже. В сотни, тысячи раз. Да, она была не настолько глупа, чтобы забыть, что он ее не любит, максимум, на что она может рассчитывать — это его симпатия и его желание. И она не настолько наивна, чтобы не понимать, что, даже если он и принадлежал ей в ту секунду, вечно это не может длиться. Он проснется, выйдет на тренировку, и будет принадлежать, как и прежде, только самому себе. И только потом, вечером, она снова сможет пару минут наслаждаться своим всевластием.

Ну… или не вечером. Зачем, на самом деле, ждать до вечера? Несколько секунд она лежала, прислушиваясь к его тихому, размеренному дыханию. Мой любимый, любимый, любимый… Она вывернулась из-под его руки и, сходя с ума от невероятной нежности, начала скользить губами по его обнаженному телу…

Отто Ромингеру пришлось очень скоро сделать для себя потрясающее открытие: ему приятно проводить время с девушкой, с которой он не может спать. И счастье еще, что не может временно. Она честно выполняла свое обещание и каждый день, и не по разу, одаривала его великолепным минетом, но это было не одно и то же. Как ни нравилось ему то, что она делала, ему недоставало ее прекрасного тела, ее стонов, горячего, тесного лона, взрывных оргазмов, он не мог дождаться, когда у нее кончатся все проблемы и можно будет полноценно наслаждаться любовью. А еще он впервые в жизни понял, что может быть приятно с кем-то спать. В прямом смысле этого слова. Помимо секса — просто спать. И сквозь сон ощущать ее теплое тело рядом, слышать легкое дыхание. Раньше, если ему приходилось после секса оставлять девушку у себя на ночь (а куда ее девать?) он почти гарантированно не высыпался — кто-то чужой рядом в кровати, действует на нервы. И одеяло вечно фиг поделишь. Тут все по-другому. Из-за одеяла они не воевали — потому что спали пока что в обнимку, и ему очень нравилось, когда она прижималась попкой к его животу, а он обхватывал ее рукой и помещал руку куда ему хотелось — или на ее грудь, или на живот, или еще куда.

Он все еще оставался для нее загадкой. Человек без прошлого и без родных, без привязанностей и без любви. Вокруг него все время вертелась толпа народа — парни-одноклубники смотрели ему в рот, девушки таяли. Эти самые девушки, конечно, здорово досаждали Рене — для них, казалось, не существовало таких понятий как элементарная порядочность или хорошие манеры. Их не волновало, что он со своей девушкой, которой сейчас Рене являлась для всего света, они продолжали к нему клеиться, некоторые были очень назойливы. Отто вел себя безупречно — он давал понять без грубости, чаще всего вообще без слов, а только своим поведением, что он занят. К сожалению, понимали не все. Этим приходилось объяснять словами, мол, отвали, крошка, я не заинтересован. Казалось, что у него невероятное количество друзей, он все время всем нужен, у всех к нему постоянно куча дел «на миллион франков», всем охота пойти с ним в бар и пропустить кружку-другую пивка, выкурить сигаретку, погонять шары на бильярде или обсудить какой-то футбольный матч. И в то же время Рене никак не могла отделаться от ощущения, что он невероятно одинок. Ни перед кем не раскрывается, ни с кем не откровенничает, в корешах со всем миром, и в то же время нет никого, к кому он был бы по-настоящему привязан. Макс, которая считала его своим лучшим другом, и то знала о нем очень мало. Он был как кот, который гуляет сам по себе. Вроде бы по первому впечатлению такой общительный, остроумный, веселый, обаятельный, любитель посмеяться и поприкалываться, на самом деле это был крайне закрытый, сдержанный, независимый и очень гордый человек, который никогда и никому не позволял лезть себе в душу.

Чем больше Рене узнавала его, тем более четко понимала, как мало она его на самом деле знает. Но все равно она так его любила! Его было невозможно не любить. Ее совершенно пленило, сводило с ума это сочетание внешнего абсолютного хладнокровия, сдержанности, самоконтроля, идеальных манер и огненного, взрывного темперамента, который прорывался в нем, когда они были наедине. Ей иногда было просто страшно оттого, как страстно, как отчаянно она его любит. И как безнадежно.

Рене еще никогда не видела, чтобы человек отдавал чему-то столько сил, сколько Отто отдавал спорту. В ФГС было очень много талантливых и трудолюбивых спортсменов, но, казалось, он вкалывал больше их всех. И показываемые им результаты всегда были лучшими, такими, что даже очень сдержанный и суровый Брум, председатель ФГС и главный тренер сборной Швейцарии, мог выдавать только «Ну сукин сын! Ну стервец!!!» И в его устах это было просто высшей похвалой, которой кто-либо удостаивался за многие годы.

«Вальдхаус» просто бурлил — сплетни не утихали. Всем было дело до того, почему Отто Ромингер поменял Клоэ на эту малышку, которая была такая молодая, тихая, и вроде бы ничего особенного собой не представляла. Просто очередная миловидная девчонка, правда, надо отдать ей должное — с очаровательной фигуркой. Но таких полно, и он никогда еще ни с кем так себя не вел. Когда он не был на тренировке, он просто не расставался с ней. Он глаз с нее не сводил, и ему не было никакого дело до сплетен и чужого любопытства.

В пятницу четвертого ноября спортсмены должны были быть в Зельдене. Отто и Рене выехали одни из первых, сразу после завтрака. Что до Артура, он не любил напрягаться. Поэтому он собрался в дорогу уже ближе к полудню, в своем кадиллаке де вилль, вместе с Макс.

Девушки в Зельдене не стартовали, для них сезон начинался только через неделю, поэтому они охотно присоединились к болельщикам, которые в эти дни стекались в Австрию со всех альпийских стран. Открытие сезона обещало стать незабываемым зрелищем, как обычно. К тому же, вместо традиционного гигантского слалома начинали сразу с супер-джи, что было очень необычно и интересно. Болельщики за время длинного межсезонья успели соскучиться по своим любимцам, фан-клубы звезд выбирались в Зельден в полных составах, места в отелях были раскуплены за месяц до начала ноября. Тем не менее, Отто удалось всего за пару дней до выезда обменять сингл на двухместный номер.

Артур и Макс не очень спешили и по дороге: заезжали пару раз в ресторанчики у дороги поесть или выпить кофе, останавливались сделать кое-какие покупки — в результате должны были появиться в Зельдене уже ближе к вечеру.

— Ромингер уже наверняка на склоне, — пробурчал Артур. С ним самим произошло событие сродни чуду — его включили в старт-лист, и это было просто потрясающе. Впрочем, никто не предполагал, что он сможет «выстрелить» — фавориты были известны давно и предопределены настолько, насколько это вообще возможно в горнолыжном спорте, да еще и в самом начале сезона.

— Конечно, — откликнулась Макс. — И тебе следовало бы пораньше там появиться. Ну нет, как же, ты у нас никогда и никуда не спешишь.

— Тише едешь — дальше будешь.

— Дальше в финишной таблице, не спорю.

Артур фыркнул.

Макс помолчала, а потом вдруг сказала:

— Он влюбился в твою сестру. Вот не ожидала, что увижу его в таком состоянии.

— Кто?

— Отто, кто же еще.

— Ты несешь чушь, — проворчал Браун.

— Вовсе не чушь. Ты когда-нибудь видел что-то подобное в его исполнении? Сам знаешь, что нет. Он влюблен. Это совершенно очевидно.

— Не верю, — покачал головой Артур. — Ну что он мог в ней найти?

— Если ты в ней ничего не находишь, это не значит, что никто не может.

Артур разозлился:

— К твоему сведению, она моя сестра, и я ее люблю.

Максин только засмеялась:

— Любишь, конечно. Только ни в грош не ставишь. А он любит и ставит.

— Ты ничего не понимаешь. Такие, как он, умеют любить только самих себя.

— Браун, ты просто профессор ромингероведения, слов нет.

— Что толку с тобой говорить! Мне же потом придется ей сопли вытирать.

— Само собой, — Макс пожала плечами. Она не задавалась вопросом «что он в ней нашел», но ее бы не удивило, если бы уже сегодня к вечеру (не, ну не сегодня… через неделю, допустим) Ромингер был бы с другой. Любовь или нет — она его слишком хорошо знала.

— И вот эта идиотка мне и заявляет: «Если вы хотите стать по-настоящему классным инструктором, вы должны учить кататься плугом!»^[2]

Рене засмеялась, отодвигая в сторону тарелку с остатками маринованного лосося. Они с Отто ужинали в маленьком ресторанчике в центре Зельдена, неподалеку от отеля, в котором остановились. Это было местечко навроде тех, которые сам Отто предпочитал: маленькое, не пафосное, не заоблачно дорогое, в то же время уютное, полутемное и с очень вкусной едой. В Зельдене, конечно, население в настоящий момент состояло из приезжих процентов на 95, поэтому ориентироваться на то, едят ли тут аборигены, было бесполезно, но Отто умел втираться в доверие, и один из техников на трассе днем во время тренировки рассказал ему во всех подробностях, где тут стоит поужинать с девушкой.

Им принесли второе — Рене седло ягненка с розмарином, Отто — фаршированную пряными травами дорадо. Сегодня он был не за рулем (отель был в пяти минутах ходьбы отсюда), поэтому с удовольствием пил свое любимое пшеничное нефильтрованное пиво. Рене тоже заказала себе такое же, только не пол-литра, а 0,33. Ей понравилось, даже несмотря на то, что в трэше воспитанные и изысканные герои под ягненка смаковали красное сухое вино.

Они сидели в укромном уголке, за маленьким столиком, на угловом диванчике. Не лицом, а как бы вполоборота друг к другу. Такая диспозиция позволяла им в перерывах между едой абсолютно незаметно для окружающих тискаться под столом. Они тискались в фоновом режиме, а главным образом, говорили. За последние два дня они очень много разговаривали, и Отто постепенно начал выдавать по крупицам какую-то информацию о том, как он жил раньше. Не о семье, Боже сохрани. Только о себе. Но так уж получилось, что с семьей его жизнь была более-менее связана только до четырех лет, а таким маленьким он себя попросту не помнил. Про свою учебу, работу, тренировки он рассказывал если не с охотой, то по крайней мере вполне добровольно.

— И что, ты начал учить плугом?

— Да Бог с тобой, я сам не умею.

Она снова расхохоталась:

— Врешь ты все!

— Да серьезно! Я потом уже стал отказываться от начинающих и заниматься уже с теми, кто хоть как-то стоит на лыжах.

— И долго ты этим промышлял?

Он подумал:

— Начал в четырнадцать. Правда. Все лето вкалывал на глетчере^[3] — тогда я работал в международном молодежном лагере, таких же сопляков учил. В основном из Швеции, Англии и Германии. На следующий год уже в свободном полете — так больше удавалось заработать. В Церматте, тоже на глетчере, все лето. Думал, что третий год тоже буду так подрабатывать, но как раз переехал в Цюрих и начал работать в автосервисе.

— И что оказалось выгоднее?

— Сервис оказался полезнее. Потому что, когда я работал тренером, я учил, а когда механиком — учился сам. Ремонтировать машину я должен был научиться, потому что иначе этот утиль, на котором я ездил, меня разорил бы. Он сыпался просто на ходу. А с точки зрения чистого заработка инструктором, конечно, выгоднее.

Рене взяла его руку и прижалась к ней щекой, потерлась носом о его ладонь. Он мягко привлек ее к себе, положил ладонь на ее затылок, заставив запрокинуть голову, и поцеловал в губы. Ему показалось, что что-то где-то сверкнуло, но он не придал этому особого значения.

— А ты меня научишь на лыжах? — спросила она, когда поцелуй кончился.

— Ты не умеешь?

— Умею, но не так уж здорово.

— Если ты в лыжах окажешься такая же способная, как в трахе, то месяца через два ты поставишь женский кубок на уши.

И тут произошло что-то совершенно неожиданное. Отто внезапно клюнул носом стол, его пиво опрокинулось (к счастью, в стакане оставалось совсем немного). Рене от испуга вскрикнула, он резко обернулся, готовый размазать по стене любого, кто осмелился на такую дерзость. Но вместо этого радостно заорал:

— Твою мать, дед Мороз гребанный! А ну принеси мне такое же пиво, вредитель!

Рене не сразу поняла, что в его словах ее удивило больше — их смысл или то, что он вдруг резко без предупреждения перешел на французский. За его спиной, скаля белоснежные зубы, стоял черноволосый красавчик, которого она до сих пор ни разу не видела.

— Жирно не будет? Стакан почти пустой был!

— Не колышет.

— Ах ты, жабеныш.

Рене переводила растерянный взгляд с одного на другого. Отто поднялся на ноги, они с брюнетом были одного роста, красивые и стройные, они оба явно были очень рады встрече. Наконец, Отто опомнился и произвел представления:

— Рене, этот хам — Ноэль Пелтьер, позор французской сборной. Знакомься, недостойный — это Рене Браун.

— Рокировка? — уточнил бестактный Ноэль. К счастью, Рене могла не ударить в грязь лицом — французским она владела не хуже обоих мужчин. Она мило улыбнулась:

— Здравствуйте, приятно познакомиться.

— Не вздумай обращаться к нему на «вы», — предупредил Отто. — Он того не стоит, ей Богу.

— В своем стиле, жабеныш, никакого пиетета, — фыркнул Ноэль. — Мадемуазель, вы не против, если я к вам присоединюсь? Или мне тоже можно на «ты»?

— Не против, — Рене не могла решить, нравится он ей или нет, с учетом грубого начала знакомства и странного обращения «жабеныш», но вежливость никто не отменял.

— Спасибо, — кивнул Ноэль, помахал официантке и огляделся в поисках свободных стульев. Ресторан был полон, и стул сразу не нашелся. Может, и к лучшему, подумала Рене, которой в любом случае не хотелось делить с кем-либо внимание своего любимого. Подошла официантка, приняла заказ на пиво и гренки и пообещала найти стул. Видимо, даже в условиях цейтнота она держала обслуживание двух симпатичных спортсменов, из которых только один был при подружке, в приоритете, потому что она вернулась со стулом через минуту, и еще через полторы — с пивом. Гренок попросила подождать две-три минуты.

Парни обменялись еще парой каких-то грубоватых приколов, и Ноэль вдруг заявил:

— А твой вкус в отношении женщин начинает исправляться. По-моему, я вижу не дешевую блестяшку, а настоящий бриллиант.

— Да, — ответил Отто, снова очень сдержанно, как всегда, когда разговор переходил на какие-то личные темы. Рене осознала, что он не только с ней такой — закрывается, когда беседа переходит границы ни к чему не обязывающего трепа. Но Ноэль явно знал, как с этим обращаться:

— Ну я-то всегда был ювелиром-экспертом, правда, Ромингер? Рене, если он будет плохо с тобой обращаться, скажи мне — вместе мы ему обломаем рога.

— Но-но, насчет рогов я бы вас попросил, — пробурчал Отто, тем не менее улыбаясь во весь рот.

— Он хорошо со мной обращается, спасибо, — сладко улыбнулась Рене. — Редко бьет и почти не задирает.

Это она наврала — Отто ее вообще не бил, зато задирал постоянно.

Ромингер усмехнулся:

— Он просто ищет повод на меня потявкать.

Рене и Ноэль расхохотались.

— Дорогой мой жабеныш, я на тебя могу тявкать в любое время и в неограниченных количествах. Оно, конечно, не безнаказанно, но удовольствие стоит того.

— Почему ты называешь его так? — не выдержала Рене.

— Как это «почему»? — удивился Ноэль. — Да потому что он натуральное земноводное. Во всей этой роскошной тушке не найдется ни одной капли горячей крови.

«А вот тут ты неправ, дружок!» Рене ничего не сказала — она обменялась с Отто нежным взглядом и улыбкой. Ноэль добавил:

— К тому же, ты только посмотри на него — он же безобразен, как жаба!

Отто закатил глаза, а Рене расхохоталась:

— Ну и шуточки у тебя!

Она вспомнила, что Макс упоминала как-то раз этого Ноэля — якобы, он лучший друг Отто и приохотил его к фрирайду. Воспоминание почему-то совсем не понравилось, в затылке даже стало холодно, она вздрогнула. Это ужасно опасно, и когда два таких отвязных парня выходят на дикий склон, что угодно может случиться. Отто отчаянный и иногда совершенно необузданный, все это вранье, что в нем ни капли горячей крови. Неужели лучший друг может не знать, что у Отто вся кровь горячая, это просто его жесткий самоконтроль заставляет думать, что он такой уж пофигист. Или это какой-то их внутренний прикол? Примерно на уровне «безобразного, как жаба»? Судя по всему, этот самый Ноэль еще более отвязный тип, чем Отто! Но, следует признать, ужасно обаятельный. До Отто ему, конечно, как до Луны, но все же Рене поймала себя на том, что он ей начинает просто по-человечески нравиться. Постепенно за их столиком стало совсем шумно и весело. Парни подкалывали друга, и ее тоже, и она старалась не отставать.

— Сегодня тренировался? — спросил Ноэль.

— Конечно. А вот тебя на склоне не видел. Чего так?

— Ничего, приехал только к вечеру. И знаешь, на кого сразу же напоролся?

— Дай угадаю, — небрежно сказал Отто. — Или на Энгфрида, или на Хайнера.

— Не угадал. Прямиком на Летинару. Сидел, паразит, в лондже и давал интервью не кому-нибудь, а «Спортс Уикли» — прогнозировал на завтра.

— И чего он там напрогнозировал?

— Что выиграет Айсхофер. А второе место будет у Граттона. Третье — у Хайнера. Возможны варианты, но все равно среди этих троих.

Отто ухмыльнулся:

— А себя он списывает со счетов? Или суеверия замучили?

— Ну, не исключено и такое.

— Давай подарим ему черную кошку?

Оба захихикали.

— Неплохая идея. Может, побоится на старт выходить.

— Нет, кошку жалко, он ее освежует и сожрет под пиво.

— Лучше пошлем ему на рождество хрустальный шар. Хреновый он пророк.

— Главное, чтоб не глобус.

Заржали, чокнулись пивом. Рене вмешалась в этот становящийся все более уютным междусобойчик:

— Летинара — это кто-то из итальянцев?

— Ну да. Местного значения звезда скоростных видов, — пояснил Ноэль. — Кажется, малый хрусталь прошлого года в супер-джи. Или позапрошлого?

— Прошлого, — уточнил Отто. Рене продолжила расспросы:

— А почему Летинара вообще прогнозирует? Разве вам не запрещено давать прогнозы?

— А кто нам запретит? — удивился Отто. — Другое дело, что далеко не все в принципе соглашаются давать какие-то расклады на будущие гонки. Можно пролететь, и нафиг это надо? Помнишь, дед Мороз, как Тарли любил прогнозы давать? Ни один не сбылся, а он все равно не переставал, и до сих пор это делает, но его уже никто не слушает.

— Неужели? — Ноэль наклонил голову к плечу и испытующе посмотрел на приятеля: — А я случайно читал в самолете его мнение о том, что будет завтра. Он же сейчас спортивный аналитик в «BFM». Знаешь, что он сказал?

— Сгораю от любопытства.

— Он предполагает, что ты попадешь в десятку, как минимум.

— Врешь.

— Гадом буду.

— Да он понятия не имеет, кто я такой!

— Он не смог назвать твое имя, но твои подвиги помнит. Он сказал «этот швейцарский юниор, который в прошлом году получил бронзу на Штрайфе и пятерку на Лауберхорне».

— Не будь ноябрь на дворе, я сказал бы, что он перегрелся на солнышке.

— Господь, избавь меня от лицезрения жабьей скромности.

— Не избавит. Он не выполняет заказы таких нечестивцев.

— От жабьих богохульств тоже.

— Умерь аппетиты.

— Так давай напрямик, Отто: ты считаешь, что он неправ?

— Я этого не говорил.

— Ну так скажи, что у тебя на уме.

— Не буду.

— Трусишь!

— Иди к черту.

— Да у тебя задница от страха трясется. Может, тебе прикупим черную кошку?

— Давай. Я ее отдрессирую, и она при каждой встрече будет хватать тебя за…

— А чего ты боишься? Что не угадаешь?

— Я не боюсь. У меня есть свое мнение насчет того, как фишка ляжет, но какого черта? Сезон только начинается, расклад мог сто раз поменяться. Я вот совершенно не уверен, что Айсхофер вообще в десятку попадет — у него со спиной были проблемы. Но прошло ли это, и у кого еще какие проблемы — я не знаю. Мало информации для таких прогнозов.

— А я бы поспорил с тобой — чей прогноз будет лучше. Мой или твой.

— Поспорь лучше с какой-нибудь бабушкой-гадалкой.

— Ставлю ящик пива, земноводный!

— Заметано, — легко сказал Отто. — Если будет хоть одна ошибка у обоих, ящик покупается напополам и пьется вместе.

— По рукам. Предмет спора? Тройка?

— Десятка.

— Безвыигрышный вариант.

— Ничего, сойдет.

— Хотя бы пятерка!

— ОК, — Отто снова согласился так легко, что Рене поняла, что он изначально метил на пятерку. — Пишем свои варианты, закрываем и отдаем Рене на хранение. После финиша открываем и подбиваем бабки.

— Идет.

— Но ведь это запрещено! — ужаснулась Рене. — Я точно знаю, что вы не имеете право участвовать в пари!

Отто снисходительно улыбнулся:

— Какое пари, малыш? Это вовсе не пари, а просто дружеский треп за пивом. К тому же, о чем не узнает комиссионер ФИС, то его не сильно расстроит.

Ноэль небрежно поднял руку, к ним тут же подскочила официантка.

— Еще пива, ребята?

— Да. И ручку. Рене, ты тоже пива?

— Да, еще 0,33.

Официантка удалилась, не забывая на ходу изящно вилять бедрами. Рене уже успела заметить, что официантки обожают Отто, прямо тают. А с чего им отличаться от прочих девушек? У них тоже есть глаза. И то, что красавчик не один, их не сильно смущало. Они же не свидание назначают, правда? А тут еще и прибавился Ноэль, ну не настолько ослепительный, но тоже очень хорош собой, а девушка (то есть Рене) всего одна.

— Мы сейчас напишем каждый свой прогноз, — сказал ей Ноэль. — Ты спрячешь у себя и никому не покажешь. А завтра вечером мы соберемся и прочитаем. И смотри, чтобы этот не добрался. Он может, он такой.

«Этот» только фыркнул. Рене вдруг показалось обидным, что Ноэль говорит столько гадостей про ее Отто:

— Он не «такой»! Чего ты его все время задираешь?

Но Отто не оценил ее попытку заступиться за него, он ухмыльнулся и закурил.

— Привычка, — сказал Ноэль. — Еще в детстве привык.

— Вы знакомы с детства? — удивилась Рене.

— Учились поблизости и тренировались вместе с 13 лет.

— Ты тоже учился в Швейцарии?

— Да. А потом еще мы с ним стали заниматься в одном клубе, ну и познакомились. Он уже тогда метил в примы.

— А ты, будто, нет, — вставил Отто. — Спасибо.

Официантка расставила по столу пиво и протянула ему ручку.

— Пять фамилий с порядковыми номерами, — сказал Ноэль, раскладывая перед собой салфетку в бледную голубовато-бежевую клетку. — Кто пишет первый?

— Пиши ты.

Пока Ноэль трудился над своим списком, Рене шепнула на ухо Отто на швитцере:

— Я по тебе соскучилась.

— Ты весь вечер со мной.

— Я не об этом, — хихикнула она. — Мой рот соскучился. Понятно?

— Хулиганье, — по его глазам было видно, как его завело одно-единственное невинное на первый взгляд замечание. — Подожди у меня, доберемся мы до отеля.

— Ага, — она с самым распутным видом облизнула губы. — Это я до тебя доберусь.

— Вот, — сказал Ноэль, передавая Рене сложенную в несколько раз салфетку. — Теперь Отто пишет.

Она убрала прогноз Ноэля в карман джинсов. Отто вытащил из подставки бежево-зеленую салфетку. Быстро, не задумываясь, он нацарапал несколько фамилий (Рене хотелось подсмотреть, но она не стала, конечно) и передал ей:

— Завтра посмотрим, кто будет банковать.

Она убирала салфетку в другой карман, не сводя глаз со своего мужчины. Ей хотелось скорее вернуться в номер в отеле, быть с ним наедине. Он тоже смотрел на нее совершенно недвусмысленно. Они допили пиво и распрощались с Ноэлем — времени было всего лишь девять вечера, но с учетом завтрашнего старта следовало лечь спать пораньше и воздержаться от пива.

[1] «Звонок-будильник» — оказываемая в большинстве отелей услуга телефонного звонка в заранее указанное время, в которое гость хотел бы проснуться

[2] Распространенная техника начального обучения катания на горных лыжах

[3] Глетчер — ледник, высокогорный снег, не тающий круглый год, спрессованный и покрытый льдом. На некоторых глетчерах оборудованы горнолыжные трассы, функционирующие круглый год.