Воспоминания о Л. Д. Ландау

С. М. Рытов МОИ РЕДКИЕ «БЕСЕДЫ» С Л. Д. ЛАНДАУ

Эти воспоминания были написаны еще в 1968 г. Возвращаясь с похорон Л. Д. Ландау, я вдруг обнаружил, что очень четко помню все мои немногочисленные «разговоры» с ним. Слова «беседы» и «разговоры» я пишу в кавычках, потому что в действительности это большей частью были мимолетные обмены двумя-тремя фразами. Я плохо запоминаю содержание случайных разговоров, соответствующие даты и обстановку. Так, например, я не могу теперь последовательно воспроизвести ни одну из моих бесед (даже не случайных) с Л. И. Мандельштамом или с А. А. Андроновым, хотя виделся с ними часто и говорил подолгу и о многом. Но краткие контакты с Л. Д. почему-то врезались в память. Вероятно, дело в том, что когда встречаешься с выдающимися людьми длительно и часто, то внимание притупляется и не хватает той его остроты, которая нужна, чтобы в должной мере все осознать и осмыслить. А без этого содержание отдельных встреч быстро сглаживается. Мне сразу захотелось написать о моих редких и кратких встречах с Л. Д., пока память еще давала мне такую возможность.

Естественно, для того чтобы смысл высказываний Ландау был понятен, необходимо пояснить, с чем они были связаны. Пришлось поэтому уделить место описанию обстоятельств, может быть, больше, чем мне хотелось бы, но я не знаю, как это обойти, и пишу так, чтобы было понятно, о чем шла речь в тот или иной раз. При этом я пишу лишь о тех случаях, когда я сам участвовал в разговоре с Л. Д., а не о более многочисленных случаях, когда я только слушал его выступления или беседы. Некоторые из замечаний Ландау были для меня лестны, но я не отбирал именно такие эпизоды, а описал все, что помню.

Первый разговор произошел в старом ФИАНе (на Миусах) в 1939 г. на лестничной площадке второго этажа. В тот период Л. Д. часто посещал ФИАН и его семинар. Вместе с моим аспирантом Ф. С. Юдксвичем я сделал тогда работу, касающуюся отражения электромагнитных волн от слоя с отрицательной диэлектрической проницаемостью е. В этой работе было, в частности, обращено внимание на явление «разбухания» электрической напряженности волны в области перехода проницаемости через нуль. За несколько дней до описываемой встречи я доложил эту работу на институтском семинаре. Л. Д. на этом семинаре не присутствовал, но кто-то, видимо, рассказал ему о содержании доклада.

Л. Д. подошел ко мне и без всяких предисловий спросил:

— Почему происходит «разбухание» поля?

Я сказал, что в геометро-оптическом приближении амплитуда пропорциональна ε^—¼ и когда ε→0… Ландау сразу же перебил меня:

— Понятно.

Я попытался продолжать:

— В волновой теории, вблизи каустики…

Но он не дал мне договорить:

— Нет, нет. Я уже все понял.

Второй разговор происходил осенью 1942 г. после моего возвращения в Казань из поездки в Боровое к Л. И. Мандельштаму. Я рассказал Мандельштаму о придуманном мною устройстве, позволяющем получать в магнитном поле витка с переменным током параметрические колебания железного шарика. Мандельштам сказал: «Это мне нравится».

Разумеется, его одобрения было достаточно, чтобы побудить меня продолжать работу, но поставить опыты удалось только после реэвакуации ФИАНа в Москву, т. е. в 1943 г. В Казани же я доложил на семинаре лишь суть дела и расчет. Казанский семинар был, так сказать, общеакадемическим. На него собирались физики из всех эвакуированных в Казань физических институтов, разместившихся в Казанском университете.

За один-два семинара до моего доклада выступал В. Л. Гинзбург, и Л. Д. что-то не понравилось. Выходя из аудитории, он раздраженно заявил: «Разве это физика? Это какие-то стихи по поводу физики!»

В. Л. Гинзбург ходил мрачный, а все прочие, включая меня, еще пуще «забоялись» Ландау.

Во время доклада, когда я упомянул о положении равновесия шарика в центре витка, Л. Д. тут же воскликнул: «Но ведь система неустойчива!» Он имел в виду, что шарик должен «прилипнуть» к витку. Я попросту забыл сказать о том, что шарик движется в стеклянной трубке. После доклада Л. Д. спросил меня, представляют ли параметрические колебания какой-нибудь интерес. Я рассказал ему о параметрических машинах Мандельштама и Папалекси, о параметрических фильтрах, о трансформации частоты колебаний и т. п. Он выслушал меня молча и, по-видимому, был удовлетворен.

В 1953 г. была издана моя монография об электрических флуктуациях и тепловом электромагнитном поле. С самим Ландау я о ней не говорил, но меня чрезвычайно обрадовал Е. М. Лифшиц, сказав мне, что книга очень нравится Л. Д., в особенности предположение о пространственной дельта-корреляции сторонних полей. В то время эти функции корреляции еще не были по-настоящему выведены, а в значительной мере являлись результатом догадки. Поэтому проявленный Ландау интерес и его положительная оценка были мне особенно приятны.

Следующий, весьма тягостный для меня эпизод случился в 1956 г. В сущности, он был результатом недоразумения, но неверное его освещение быстро распространилось, и я не исключаю того, что его отголоски дожили до наших дней. Мне хотелось бы поэтому с предельной точностью рассказать о том, что тогда произошло.

Осенью 1955 г. Е. М. Лифшиц показал мне части рукописи «Электродинамика сплошных сред» и дал мне главу о тепловых флуктуациях электромагнитного поля с просьбой просмотреть ее и сообщить мои замечания. Я это сделал, и кое-что из этих замечаний было учтено в книге. Мне не понравилось, в частности„ применение доказанной Калленом с соавторами дискретной формы флуктуационно-диссипативной теоремы (ФДТ) к уравнениям Максвелла, выполненное посредством разбиения среды на малые объемы («кубики»). Я сказал об этом Е. М. Лифшицу, но предложить что-либо взамен в то время не мог. Замечу попутно, что М. А. Леонтович, когда мы с ним говорили о способе Ландау и Лифшица, сказал, что «кубики» восходят еще к Эйлеру, но в сложных задачах этот способ хорош лишь в тех случаях, когда заранее знаешь, что должно получиться.

Примерно в то же время мне захотелось построить общую корреляционную теорию рэлеевского рассеяния света, путь к которой лежал через корреляционную теорию тепловых флуктуаций в упруговязкой среде. Здесь я не знал ответа заранее и не видел, как работать с «кубиками». Мне была нужна непрерывная форма ФДТ, которую можно было бы регулярным образом применить к сплошной среде. В декабре я наконец додумался, как получить ФДТ в нужном виде, подробно все написал и 17 января 1956 г. на заседании памяти Б. Франклина в актовом зале МГУ отдал этот текст Е. М. Лифшицу, предложив авторам «Электродинамики» использовать непрерывную ФДТ вместо «кубиков». Однако надежда на то, что они сразу же прочитают мой опус и решат, как поступить, не оправдалась. Недели через две Лифшиц сказал мне, что они познакомятся с моим материалом не скоро — когда доберутся до соответствующей главы. Конечно, это меня огорчило и даже обидело: вещь, которую я и теперь считаю неплохой и которую я хотел просто отдать в «Электродинамику», встретила столь безразличное отношение, что даже ознакомление с ней было отложено на неопределенный срок.

Я посчитал себя свободным в отношении публикации непрерывной ФДТ, к середине февраля написал короткую статью и показал ее М. А. Леонтовичу. Он одобрил ее и представил в «Доклады АН СССР». Лишь в конце июня на математическом съезде Е. М. Лифшиц сказал мне, что они с Ландау считают свой способ более простым и поэтому решили не использовать мой материал в «Электродинамике». Это окончательно снимало вопрос о том, могу ли я распорядиться своей непрерывной ФДТ по собственному усмотрению.

К тому же я был твердо уверен, что моя статья появится после выхода книги Ландау и Лифшица. Но получилось иначе. Статья вышла 25 ноября 1956 г., опередив «Электродинамику», задержавшуюся из-за авторских переделок. В тот же день вечером Л. Д. позвонил мне по телефону. Разговор я воспроизвожу по памяти, но помню его почти дословно.

Л.: Говорит Ландау. Я хочу вам сказать, что, показывая вам рукопись нашей книги, мы с Евгением Михайловичем не думали, что вы опубликуете то же самое под своим именем.

Я: Я опубликовал не то же самое, а непрерывную форму ФДТ. У меня нет разбиения пространства на элементы объема…

Л.: Но ведь это вопрос вкуса. Разница чисто педагогическая и поэтому не может быть предметом научной публикации. Я рассказывал бы это студентам по-своему, вы — иначе, но сути дела это не меняет. Можете ли вы мне сказать, в чем заключается содержание вашей статьи?

Я: Я не согласен, что речь идет лишь о способе изложения. У меня получена непрерывная форма ФДТ для произвольных случайных полей в сплошных средах.

Л.: Повторяю, это дело вкуса… Вы хоть подождали бы, пока выйдет наша книга.

Я: Лев Давидович, я не старался упредить вашу книгу. Более того, я написал свой вывод теоремы и отдал Евгению Михайловичу с предложением использовать его в вашей книге.

Л.: Да, но вы не сказали, что собираетесь это публиковать. Этого я от вас не ожидал.

Я: А тогда я и не собирался публиковать. Мне очень жаль, что вы на это так смотрите, но думаю, что вы неправы.

Несколько дней я находился в самом угнетенном состоянии. Единственную мою оплошность я видел в том, что своевременно не сообщил Е. М. Лифшицу о возникшем у меня намерении опубликовать статью. Тем временем распространялась версия о плагиате. В наиболее четкой форме она была выражена В. Л. Гинзбургом, который, приехав в Горький, спросил тамошних физиков: «Слышали, как Рытов обокрал Ландау?»

К моему удовлетворению, большинство моих горьковских друзей, от которых я и узнал о такой постановке вопроса, не проявили готовности поверить в «кражу».

М. А. Леонтович усмотрел в этом конфликте нечто большее, чем вопрос о моей публикации. Он сказал: «Вот что получается при столкновении разных школ».

Я твердо знал, что никого не обкрадывал, и менее всего хотел сваливать дело на столкновение школ. Мне было необходимо переубедить самого Ландау. Единственную возможность я видел в публикации письма, разъясняющего смысл моей статьи и ее опубликования. Письмо было написано в начале декабря и отправлено в ДАН СССР (с копией в ЖЭТФ, так как мне сказали, что «Доклады» такого рода писем не печатают). Так как дальнейшее связано с этим письмом, я привожу его текст по сохранившемуся у меня черновику.

«Глубокоуважаемая Редакция, в связи с моей статьей „О теории тепловых флуктуаций в распределенных системах“, напечатанной в ДАН (Т. 110, вып. 3), прошу вас опубликовать нижеследующее.

Я хотел бы, чтобы появление моей статьи до выхода в свет учебника Л. Д. Ландау и Е. М. Лифшица по макроскопической электродинамике (на рукопись которого я ссылаюсь в статье) не создало у читателей неверного представления, будто я претендую на приоритет в отношении применения результатов Каллена с соавторами к распределенным системам. Эта идея принадлежит Л. Д. Ландау и Е. М. Лифшицу, равно как и метод, основанный на разбиении сплошной системы на малые объемы и замене дифференциальных операторов разностными, а также применение этого метода к уравнениям электромагнитного поля. Хотя я полагаю, что сказанное очевидно из примечаний, сделанных в моей статье на с. 372 и 374, я считаю тем не менее необходимым специально и со всей определенностью подчеркнуть это еще раз.

Содержание моей статьи составляет другой метод осуществления указанной идеи Л. Д. Ландау и Е. М. Лифшица, который в теоретическом плане, разумеется, эквивалентен примененному ими, но который привел меня к формулам, удобным для приложений, в чем я убедился, работая над конкретными задачами».

Через несколько дней после отправки этого письма Л. Д. снова мне позвонил.

Л.: Вы настаиваете на публикации вашего письма?

Я: Да, безусловно.

Л.: Я считаю, что в этом нет необходимости. Я посмотрел вашу статью. В ней действительно получены общие формулы… Так что инцидент исчерпан.

Я: В ней не только формулы, Лев Давидович, но и прямые ссылки на вашу книгу, из которых ясно, что я не претендую на приоритет в применении ФДТ к электромагнитному полю.

Л.: Ну об этом сказано не совсем так, как следовало, но, повторяю, инцидент исчерпан. Считайте, что ничего не было.

Я понял, что при нашем первом телефонном разговоре Ландау еще не читал статьи сам и знал лишь о приведенном в ней примере — применении моих формул к уравнениям Максвелла, но не знал, что главное в статье — вывод самой непрерывной ФДТ, содержащей произвольные линейные операторы.

Так завершились эти события. Они действительно не оставили никакой тени на моих дальнейших отношениях с Ландау и Лифшицем.

В 1957 г. на семинаре в ФИАНе я коротко рассказал Ландау о моем намерении сделать общую «безмодельную» теорию рэлеевского рассеяния света, основанную только на линейности уравнений для среды и на ФДТ.

Ландау подозвал В. Л. Гинзбурга, сказав, что эти вопросы надо обсуждать именно с ним. Гинзбург выслушал мои пояснения и сказал:

— Не знаю, зачем это нужно. В теории рассеяния все уже сделано и все ясно.

— Нет, — заметил Ландау, — здесь дело тоньше.

Гинзбург остался при своем мнении, но короткое замечание Ландау сыграло большую роль в том, что я не бросил свою затею и довел корреляционную теорию до конца. Правда, через много лет (в 1970 г.) оказалось, что, как сразу же отметил Ландау, дело было здесь существенно тоньше, чем мне представлялось первоначально, и мне пришлось радикально переработать мою теорию 1957 г.

Осенью 1959 г. И. М. Халатников предложил мне выступить на семинаре П. Л. Капицы, где, по его словам, решили ставить для привлечения публики не только специальные, но и «завлекательные» доклады. В данном случае речь шла о моих изысканиях на тему о релятивистском астронавте, т. е. о том, что он будет наблюдать, летя со скоростью, близкой к световой. Забавные результаты этих изысканий я рассказывал в Радиотехническом институте АН СССР и в ФИАНе, а И. М. Халатников от кого-то об этом прослышал.

На доклад я явился в густом гриппе, что только усиливало мое волнение. Входя в зал вместе с Ландау, я сказал ему, что предчувствую, как он меня изругает. Он ответил, как всегда, лаконично: «Посмотрим». Но все обошлось хорошо. В ряде мест Ландау одобрительно кивал и даже улыбался. Он задал вопрос о том, как астронавт измеряет (независимо от описываемых эффектов) свою скорость относительно звезды. Затем выразил сомнение в том, что рост ионизационных потерь с уменьшением энергии частиц достаточен для полной диссипации энергии микрометеорита в оболочке звездолета. П. Л. Капица, напротив, был недоволен.

— Исключительно актуальная тема…— иронически сказал он после доклада.— Недавно мне досталось за постановку доклада Ощепкова. Как бы здесь не было того же.

Ландау живо возразил ему:

— Нет, Петр Леонидович, это не тот случай. Здесь все основано на науке.

По моему докладу выступил Л. А. Вайнштейн, сказавший, что мои расчеты говорят о неравноправности инерциальных систем отсчета: некоторые из них безопасны, а другие опасны. Это страшно понравилось Ландау. Во время послесеминарского чаепития он несколько раз повторял: «Опасные и безопасные системы! Это хорошо…»

В течение этого чаепития разговор сделался, как обычно, общим, и я уже не помню, по какому поводу Ландау заявил: «Работать надо легко, как птица поет».

По тому, как он это сказал, было ясно, что это его собственное кредо, что сам он именно так и работал.