Возлюбленный мой

Глава 38

Джон принял форму рядом с уличным фонарем. Столб, вероятно, сам был не рад своей работе – свет лился из-под его длинной, как у жирафа шеи, на фасад жилого дома, который смотрелся бы намного лучше в полной темноте: кирпичи были не красные, а коричневые, а строительный раствор между ними имел не белый, а бурый оттенок. Трещины в окнах заклеены неровными полосками скотча и забиты дешевыми одеялами. Даже меленькая лесенка, что вела в вестибюль, была ободранной, как будто по ней прошлись отбойным молотком.

Все выглядело так же, в ту последнюю ночь, которую он провел здесь. За исключением одного момента: входная дверь перетянута желтой лентой, уведомляя о непригодности этого дома для жилья.

Ну так еще бы.

Когда Хекс вышла из тени, присоединяясь к нему, Джон сделал все возможное, чтобы источать только спокойствие... и знал, что это ему дается весьма плохо. Грандиозный тур по колдобинам его прошлой жизни проходил тяжелее, чем он предполагал, но это как аттракцион в парке развлечений – как только ты садишься в кабинку, и она начинает двигаться, на кнопку стоп ты уже нажать не можешь.

Кто же знал, что на этикетке его существования должно стоять предупреждение – не рекомендуется беременным женщинам и людям, страдающим эпилепсией.

Да, и процесс был необратим – Хекс полностью настроилась заставить его пройти этот путь до конца. Казалось, она знала все, что с ним происходит, а значит, она сразу поймет, когда он решит, что затея была провальная и пора дать задний ход.

– Потом ты оказался здесь? – прошептала она.

Кивнув, он повел ее вдоль передней части здания в проулок за углом. Он направлялся аварийному выходу, гадая, сломан ли до сих пор замок…

Рычажок поддался от небольшого усилия, и они вошли внутрь.

Ковер в прихожей скорее напоминал земляной пол в заброшенной хижине, слежавшийся, весь в пятнах, которые въелись в волокна и намертво засохли. В коридоре валялись пустые бутылки из-под выпивки и окурки, а спертый воздух пах подмышками бомжа.

Боже... даже танкер, полный Febreze[69], не в силах побороть этот ароматический кошмар.

Когда Куин проследовал за ними, Джон повернул налево к лестничной клетке и начал подъем, во время которого ему хотелось закричать. Пока они шли наверх, под ногами с писком разбегались крысы, и аромат трущоб становился все гуще и острее, как будто с каждым проемом его брожение усиливалось.

Когда они добрались до второго этажа, он повел их по коридору и остановился перед узором на стене в виде звезды. Господь Всемогущий, пятно от вина по-прежнему было здесь, хотя чему, черт возьми, он удивляется? Как будто сюда могли заявиться Merry Maids[70] и все оттереть.

Минуя еще одну дверь, он распахнул следующую, ту, что вела в однокомнатную квартирку, в которой он когда-то жил, и вошел... внутрь...

Боже, здесь ничего не изменилось после его ухода.

После него здесь никто не жил, и это, по его мнению, имело смысл. Когда он снимал эту квартирку, жильцы здесь часто менялись – те, кто, наконец, мог позволить себе место для проживания получше, сразу съезжали. Оставались только наркоманы. А освободившиеся лачуги занимали в основном бомжи, которые просачивались сюда, как тараканы – сквозь разбитые окна и дверные щели. И кульминацией этого демографического взрыва послужило уведомление о непригодности здания для жилья. Официально оно теперь мертвое, рак упадка и безысходности пожрал все, оставив лишь каркас.

Когда его взгляд упал на номер Flex[71], что он оставил на односпальной кровати у окна, реальность словно сломила его, затягивая обратно в прошлое, несмотря на то, что он твердыми ногами стоял здесь, в настоящем.

Конечно же, когда он протянул руку и открыл неработающий холодильник... там стояли банки с ванильной Ensure[72].

Да уж, даже голодные, нищие мусорщики не позарились на это дерьмо.

Хекс обошла комнату и остановилась у окна, в которое он когда-то смотрел ночами.

– Ты хотел быть другим, а не тем, кем являлся на самом деле.

Он кивнул.

– Сколько лет тебе было, когда тебя нашли? – Когда он два раза показал два пальца, ее глаза расширились. – Двадцать два? И ты понятия не имел, кто ты...

Джон покачал головой и подошел, чтобы поднять Flex. Перелистывая страницы, он понял, что стал тем, кем всегда хотел быть: большим и опасным ублюдком. Кто бы мог подумать. Тогда он был маленьким тощим претрансом, во власти…

Отбросив журнал обратно, он похоронил эту мысль жестко и быстро. Он готов показать Хекс практически все. Но не это. Никогда... она не узнает эту часть его прошлого.

Они не пойдут в тот первый дом, где он когда-то жил совсем один, и она не узнает, почему он тогда сменил адрес.

– Кто ввел тебя в наш мир?

Тормент, беззвучно сказал он.

– Сколько лет тебе было, когда ты покинул приют? – Он показал сначала один палец, потом шесть. – Шестнадцать? И ты переехал сюда? Сразу после того как ушел оттуда?

Кивнув, Джон подошел к шкафчикам над раковиной. Открыв один, он увидел то единственное, что ожидал найти. Его имя. И дату.

Он шагнул в сторону, чтобы Хекс смогла увидеть, что там написано. Он вспомнил, как писал слова второпях. Тор ждал его внизу у обочины, а он горел побыстрее отсюда свалить. Он нанес эту надпись как свидетельство... он и сам не знал, чему именно.

– У тебя никого не было, – прошептала она, заглядывая внутрь. – Как и у меня. Моя мать умерла при родах, и меня вырастила замечательная семья... с которыми, я чувствовала, у меня не было ничего общего. Я рано ушла от них, и никогда не возвращалась, потому что я не принадлежала тому миру, и что-то кричало во мне, что будет лучше для них, если меня не будет рядом с ними. Я тогда понятия не имела, что являюсь наполовину симпатом и что человеческий мир не мог мне ничего дать... но я должна была уйти. К счастью, я встретила Ривенджа, и он показал мне, кто я.

Она посмотрела через плечо.

– Эти промахи в жизни... Господи, они убивают, не так ли? Если бы Тор не нашел тебя...

Он бы умер в процессе превращения, потому что у него не было бы крови, столь необходимой для выживания.

По какой-то причине, он не хотел думать об этом. Или о том, что у них с Хекс было столько общего в плане потерь.

Пошли, сказал он губами. Пора двигаться дальше.

***

Лэш ехал посреди кукурузного поля, по грунтовой полосе в сторону фермы. Его ментальная защита была на месте, так что Омега и его новая игрушка не могли взять его на мушку, а еще он натянул бейсболку, плащ с высоким воротником и пару перчаток.

Он ощущал себя Человеком-Невидимкой[73].

Черт возьми, хотел бы он сейчас быть невидимым. Ему отвратительна своя внешность в данный момент, и прождав два часа, когда у него отпадет еще что-нибудь и он окончательно превратится в живого мертвеца, он не был уверен в своей радости касательно того, что, похоже, его состояние стабилизировалось.

На данный момент он распался лишь на половину: его мышцы до сих пор висели на костях.

Он припарковал Мерседес в сосновом леске, примерно в четверти мили от места назначения, и вышел из машины. А так как все его силы ушли на то, что поддерживать ментальную маскировку, для дематериализации уже ничего не осталось.

Так что прогулка до проклятой дыры была чертовски долгой, и его жутко бесило, что приходилось прикладывать столько физических усилий для переноски собственного тела.

Он подошел к дощатому дому и почувствовал мощный удар энергии. На подъездной дороге стояли три зашарпанных автомобиля, все были ему знакомы. Эта эскадрилья имени Вилли Ломана[74] принадлежала Обществу Лессенинг. И кто мы мог подумать, здесь была гулянка. Человек двадцать народу внутри дома, и вечеринка в самом разгаре. Через окно он видел пивные кеги и бутылки из-под ликера, а по углам ублюдки курили и нюхали Бог знает что.

Маленький ублюдок тоже был там.

Эх... идеальный момент. Подъехала четвертая машина, и она была не похожа на остальные три. Кричащая боевая раскраска в стрит-рэйсеровском стиле, вероятно, была столь же дорогой, как и навороченный движок под капотом, а неоновое свечение из-под колес делало машину похожей на инопланетный корабль, идущий на посадку. Парнишка вышел из-за руля и, вот дела, он тоже был весь навороченный: в совершенно новых модных джинсах и дорогущей кожанке от Affliction, он подкуривал сигарету золотой зажигалкой.

Ну, как раз это будет хорошей проверкой.

Если парнишка приехал на пьянку просто так, то Лэш явно был неправ насчет существующих у него умственных способностей... и Омега нашел себе всего лишь хорошую подстилку. Но если Лэш не ошибался, и сукин сын был чем-то большим, то вечеринка обещала быть интересной.

Лэш плотнее притянул лацканы плаща к сырому мясу, коим в настоящее время являлась его шея, и постарался не обращать внимания на то, каким же скользким он теперь был. Он прекрасно помнил, каково это быть на пригретом месте этого парня. Что значит чувствовать себя особенным и думать, что это продлиться вечно. Но наплевать. Если Омега смог отправить на помойку собственную плоть и кровь, то и этот, бывший когда-то человеком кусок дерьма тоже долго не протянет в фаворитах.

Когда один из опойков посмотрел в окно в его направлении, Лэш подумал, что рискнул, подобравшись так близко к дому, но ему было похрен. Терять нечего, да и не особо он горел желанием провести остаток дней в состоянии ходячего куска сырого мяса.

Вот так хреново быть слабым, скользким уродом.

Когда от холодного ветра вдруг застучали зубы, он подумал о Хекс, и эти воспоминания его согрели. На каком-то уровне, он не мог поверить, что время, которое он провел с ней, кануло в прошлое. Минула вечность с тех пор, как она последний раз была под ним. Черт возьми, то первое пятно на запястье стало началом конца... просто тогда он этого не знал.

Просто царапина.

Да уж.

Подняв руку, чтобы провести ею по волосам, он наткнулся на козырек бейсболки, который напомнил, что больше не о чем беспокоиться. Под ней скрывалась лишь голая черепная коробка.

Обладай он большим запасом энергии, он бы начал разглагольствовать и бредить на тему несправедливости и жестокости распадающегося бытия. Его жизнь не должна быть такой. Он не должен прятаться и наблюдать за происходящим со стороны. Он всегда был в центре внимания, он был движущей силой, он был особенным.

По какой-то дурацкой причине, он подумал о Джоне Мэтью. Когда ублюдок пришел в программу подготовки, то был совсем мелким претрансом и не имел ничего, кроме имени Братства и шрама в виде звезды на груди. Он был идеальной мишенью для гонений, и Лэш отрывался на парне по полной.

Господи, тогда он и представить себе не мог, каково это – быть гонимым. Каково чувствовать себя бесполезным куском дерьма. Смотреть на других, у кого в жизни был полный порядок, и желать оказаться на их месте любым способом.

Хорошо, что тогда он не имел об этом никакого понятия. А то он бы дважды подумал, прежде чем издеваться над гаденышем.

И вот сейчас, пока он стоял, прислонившись спиной к шершавой, холодной дубовой коре, заглядываясь на окна дома на то, как совсем другой золотой мальчик проживает его жизнь, Лэш внезапно почувствовал, что планы меняются.

И пусть это будет последним, что он сделает в этой жизни, но он уничтожит этот мелкий кусок дерьма.

Это было даже важнее Хекс.

И не потому, что парень осмелился угрожать Лэшу смертью. А потому, что Лэш хотел оставить послание своему отцу. В конце концов, он был гнилым яблоком, упавшим недалеко от дерева, и месть его будет соответствующей.