Возлюбленный мой

Глава 48

После ухода Хекс и Ви, первым желанием Джона было спуститься вниз, встать перед выходом и физически заблокировать ей выход.

Второй мыслью было пойти с ней, хотя это мгновенно превратило бы его в вампирский эквивалент римской свечки.

Боже, каждый раз, когда он думал, что достиг какого-то постоянства? в их отношениях, у него словно выбивали почву из-под ног, и он падал куда-то ниже уровня ада: Хекс только что добровольно вызвалась отправиться в неизвестное место, и сама признала, что оно представляет большую опасность для Братьев. У нее не было никакой поддержки, и, если с ней что-то случится, у него не будет ни малейшей возможности помочь ей.

Когда к нему подошли Роф и Ривендж, Джон вернулся в реальность и понял, что все, за исключением Куина, который хмуро смотрел на экран своего сотового, разошлись.

Рив глубоко вдохнул, явно пребывая в том же настроении, что и Джон. – Послушай, я…

Джон быстро отжестикулировал: «Какого черта ты позволили ей уйти?»

Рив провел рукой по ирокезу.

– Я позабочусь о ней…

«Ты не можешь выходить днем. Каким местом, черт возьми, ты собираешься…»

Рив низко и глубоко зарычал.

– Следи за языком, парень.

Окей. Хорошо. Не те слова и не в тот день, Джон подошел к Риву вплотную, обнажил клыки и подумал громко и ясно: «Ушла моя женщина. Одна. Поэтому мне похрен на то, что ты думаешь обо мне и моих словах».

Рив выругался и пригвоздил Джона тяжелым взглядом.

– Будь осторожней с хренью в духе «моя женщина». Я просто предупреждаю. Ее война не предполагает ничьего участия, кроме ее самой, понимаешь, о чем я?

Первым побуждением Джона стало желание ударить ублюдка, зарядить прямо в физиономию.

Рив натянуто засмеялся.

– Бросаешь мне вызов? Хорошо, я в игре. – Он отложил свою красную трость в сторону и бросил соболиную шубу на спинку вычурного кресла. – Но это ни черта не изменит. Думаешь, кто-то способен понять ее лучше меня? Я знаю ее дольше, чем ты живешь на свете.

«Ты ошибаешься», – почему-то подумал Джон.

Тут между ними встал Роф.

– Ладно, ладно... расходимся по углам, мальчики. Сейчас вы стоите на дорогущем Оббюсоне. Уделаете его кровью, и Фритц раздраконит мою задницу так, что я потом даже сморкаться не смогу.

– Джон, я не намерен вставлять тебе палки в колеса, – тихо сказал Рив. – Я знаю, каково это, любить ее. Не ее вина, что она такая, какая есть, и это сводит с ума тех, кто ее окружает, поверь мне.

Джон опустил кулаки. Вот дерьмо, как бы сильно не хотелось поспорить, он все же признавал, что этот сукин сын с аметистовыми глазами возможно все-таки прав.

Никаких «возможно». Он прав… Джон познал это на собственной шкуре. Причем, много раз.

Хреново, сказал он одними губами.

– Вот именно.

Выйдя из кабинета, Джон спустился в фойе, тщетно надеясь отговорить Хекс. Шагая по мозаичному изображению яблони, он вспоминал, как они стояли в раздевалке, обнявшись. Как, черт возьми, они дошли от такого до... этого?

Было ли то мгновение вообще? Или его глупая сентиментальная часть его разума просто создала этот образ из воздуха?

Через десять минут Хекс и Ви вышли из потайной двери под парадной лестницей.

Она шла через фойе и выглядела как тогда, когда Джон увидел ее впервые: черные кожаные штаны, черные ботинки, черная, обтягивающая футболка. На руке висела кожаная куртка, и на Хекс было столько оружия, что хватило бы на спецназовский отряд.

Проходя мимо Джона, она остановилась, их взгляды пересеклись, и, по крайней мере, она не стала кормить его байками из разряда «со-мной-все-будет-в-порядке». Но, с другой стороны, оставаться она не собиралась. И он ничем не мог погасить ту решимость, что горела в ее глазах.

И судя по тому, как сейчас обстояли дела, Джону с огромным трудом верилось, что буквально недавно она обнимала его.

Как только Ви открыл дверь вестибюля, она выскользнула за порог, не проронив ни слова и даже не обернувшись.

Вишес запер дверь, а Джону оставалось только уставиться на тяжелую панель, размышляя о том, сколько же времени потребуется, чтобы голыми руками проломить эту чертову хрень.

Послышался щелчок зажигалки, за которым последовал глубокий вдох.

– Я дал ей все самое лучшее. Сорокамиллиметровые. Парные. Три дополнительных обоймы для каждого пистолета. Два ножа. Новый сотовый. И она знает, как пользоваться всем этим дерьмом.

Джон почувствовал, как тяжелая рука Ви похлопала, а потом крепко сжала его плечо, а затем Брат ушел, громко стуча ботинками по мозаичному полу. Спустя мгновение, тайная дверь, через которую вышла Хекс, заблокировалась, и парень спустился в туннель, чтобы вернуться в Яму.

Беспомощность – не его стезя, подумал Джон, и разум затянул ту же самую песню, что и тогда, когда Хекс нашла его на полу в душевой.

– Не хочешь посмотреть телевизор?

Джон нахмурился, услышав тихий голос, и посмотрел направо. Тор был в бильярдной, он сидел на диване напротив широченного экрана, что висел над богато украшенным камином. Его ботинки покоились на журнальном столике, одну руку он положил на спинку дивана, а второй жал на пульт Sony.

Он не оглянулся. И больше ничего не сказал. Просто продолжал щелкать каналы.

Выбор, выбор, выбор, подумал Джон.

Он мог выскочить вслед за ней и сгореть к чертовой матери. Или остаться сидеть у двери, как собака. Или срезать с себя кожу кинжалом. Или напиться в стельку.

Из бильярдной доносились приглушенный рев и крики толпы.

Следуя на шум, Джон вошел и встал перед бильярдным столом. Через голову Тора он видел, как Годзилла носится по центру Токио.

Добавляет оптимизма, подумал он.

Джон подошел к бару и налил себе Джека, потом сел рядом с Тором и тоже закинул ноги на стол.

Сосредоточившись на экране, вкусе виски на задней стенке горла и тепле от огня в камине напротив, он почувствовал, как блендер в его мозгу немного замедлился. Потом еще немного. И еще.

Его ждет сложный день, но, по крайней мере, он перестал думать о смерти под лучами солнца.

Некоторое время спустя, Джон осознал, что рядом сидит Тор, и они оба вытянули ноги, прямо как тогда, в старые добрые времена, когда Вэлси была еще жива.

Боже, он был так зол на парня в последнее время, что забыл, как же комфортно было просто проводить с ним время: почему-то, ему казалось, что они делают это уже очень-очень давно, на протяжении многих веков – вот так сидят перед огнем, выпивка в одной руке, усталость и напряжение в другой.

Когда Мотра[88], выпуская когти, налетела на Годзиллу, Джон вспомнил о своей старой спальне.

Повернувшись к Тору, он показал знаками: «Слушай, когда мы были в доме сегодня…»

– Она рассказала мне. – Тор отхлебнул из низкого стакана. – Про дверь.

«Извини».

– Не переживай. Починить ее не составит труда.

И правда, подумал Джон, вновь обращая взгляд к телевизору. В отличие от всего остального.

У дальней стены вздохнул Лэсситер, да так печально, будто кто-то отрезал ему ногу, а рядом не оказалось медика.

– Ни за что на свете мне не следовало подпускать вас к пульту. Какой-то придурок в костюме монстра носится туда-сюда, пока я так скучаю по Мори[89].

– Какая жалость.

– Тесты на отцовство, Тор. Ты не даешь мне посмотреть, как делаются тесты на отцовство. Это просто отстой.

– По ходу, только для тебя.

Пока Тор удерживал свои позиции в телевизионных предпочтениях, Джон откинул голову на кожаную спинку дивана.

Он думал о Хекс, о том, что она где-то снаружи, совершенно одна, и чувствовал себя так, будто кто-то подсыпал в его пищу дозу мышьяка. Напряжение буквально отравляло кровь, от него кружилась голова, и накрывала тошнота.

Он вспоминал, как сходил с ума еще до того, как нашел ее. Все его чувства принадлежали только ему, и, даже если она его не любит, он все равно мог любить ее, поступать так, как считает нужным, не мешать ей жить своей жизнью, и так далее.

Да, сейчас он практически давился этим аутотренингом по самореализации.

Было невыносимо думать о том, что Хекс сейчас далеко и совершенно одна. Без него. И явно не собирается прислушиваться к его мнению или еще чьему-либо еще.

И можно ставить на все, что угодно, она собирается добраться до Лэша еще до наступления темноты – как раз, когда Джон сможет, наконец, выйти на поле боя. На каком-то уровне не имело значения, кому из них достанется этот кусок дерьма – но это опять же, если мыслить рационально. Его внутреннее «я» не выдерживало еще одной слабости, такой как, скажем, когда сидеть, сложа руки, пока твоя женщина пытается убить отродье зла, и вероятно, может погибнуть в процессе.

Его женщина...

Подожди, сказал он себе. То, что ее имя вытатуировано на твоей спине, не означает, что она принадлежит тебе – это всего лишь черные чернила на коже. Больше похоже на то, что он принадлежит ей. А это совсем другое дело. Совсем другое.

Это значило, что она может уйти в любой момент.

Что она, собственно, и сделала.

Черт. Оказалось, что Рив просек ситуацию лучше, чем кто-либо: ее война не включала никого, кроме нее самой.

И пара часов отличного секса этого не изменит.

Как и тот факт, нравится ему это или нет. Но Хекс вынесла его сердце с собой туда, на дневной свет.

***

Куин пошел к себе в спальню, прямиком в ванную комнату на твердых – вот неожиданность! – ногах. Он был изрядно пьян, когда собрали это экстренное совещание, но мысль о том, что женщина Джона средь бела дня разгуливает сама по себе, привела его в чувства.

И в этом плане он словно купил два билета по цене одного.

Блэй тоже сейчас был где-то совсем один.

Ну, он был не один – но совершенно беззащитен.

Первое сообщение с неизвестного номера не открыло тайну его пребывания, но затем пришло еще одно: Я остаюсь на день с Сэкстоном. Буду дома после наступления темноты.

Так похоже на Блэя. Все остальные написали бы сокращено: я у Сэкстн, вер-сь посл наступл тем-ты

Его сообщения всегда были грамматически правильными. Будто его коробила сама мысль о том, чтобы извратить великий и могучий английский язык.

Это было так забавно. У Блэя все было по правилам: он переодевался к трапезам, меняя кожаную одежду и футболки на рубашки с французскими манжетами и брюки. Он принимал душ, по крайней мере, два раза в день, или даже больше, если участвовал в спаррингах. Фритц был всегда глубоко разочарован состоянием его комнаты, ведь там всегда царил порядок, и нечего было убирать.

У него были прекрасные, как у графа, манеры, он писал благодарственные письма, от которых на глаза наворачивались слезы, и никогда, ни при каких обстоятельствах не сквернословил в присутствии женщин.

Господи... он был его идеалом.

Куин содрогнулся, представив, как в этот самый момент Блэй вскрикивает на своем правильном английском в объятьях другого мужчины.

Лучшего применения у словаря Merriam-Webster еще не было.

Чувствуя себя так, будто его огрели по голове, Куин включил холодную воду и умывался, пока щеки не закололо, а кончик носа не онемел. Вытерев лицо полотенцем, он вспомнил их поход в тату салон, и то, что устроил там с администраторшей.

Занавес, что отгородил их обоих от остальных, был слишком тонок, и Куин своими разноцветным, но очень цепким и внимательным взглядом, мог видеть все, что происходит на противоположной стороне. И каждого, кто находился в комнате. И когда тёлка опустилась перед ним на колени, он повернул голову и увидел... увидел Блэя.

Влажный рот, в который он сейчас погружался, вдруг из чужого превратился в рот его лучшего друга, и эта мысль мгновенно превратила будничный и банальный секс в нечто горячее.

Нечто важное.

Что-то чувственное, эротическое и очень-очень правильное.

Именно поэтому Куин поднял ее с колен, повернул спиной и взял сзади. Только вот пока он наслаждался своей фантазией, Блэй смотрел на него... а это меняло все. Ему пришлось резко напомнить себе, кого он трахал, именно поэтому он повернул голову девушки к своему лицу и заставил себя посмотреть ей в глаза.

Оргазма не было.

Когда она бурно кончила, он сделал вид, что испытал то же самое – но правда заключалась в том, что его эрекция начала слабеть в тот самый момент, когда он посмотрел ей в лицо. Единственное, что спасло ситуацию, это то, что она не поняла в чем дело, так как ее влаги с лихвой хватало на двоих, и, кроме того, он очень профессионально притворился, что удовлетворен, и все такое.

Но это была полнейшая ложь.

Сколько людей он трахнул, забывая о них напрочь после секса? Сотни. Сотни и сотни, и это при том, что сексом он занимается лишь последние полтора года. ЗироСам, когда он брал по три-четыре тёлки за ночь, помог ему быстро набрать это количество.

Конечно же, во многих сессиях участвовал Блэй, они вместе имели женщин, но никогда во время этих оргий они не прикасались друг к другу, зато много смотрели. И много думали. Ну, иногда немного мастурбировали, когда воспоминания становились слишком яркими.

По крайней мере, так делал Куин.

Но все закончилось, когда Блэй осознал, что он гей, и решил, что в кое-кого влюблен.

Куин не одобрял его выбор. Ни в коем случае. Такой парень, как Блэйлок заслуживал кого-то намного лучше.

И оказалось, он двигался как раз в нужном направлении. Сэкстон был достойным парнем. В отличие от Куина.

Сволочь.

Куин вглядывался в зеркало над раковиной, но в ванной и спальне царила кромешная темень, и было таким облегчением, что он не мог видеть своего отражения.

Потому что он жил во лжи, и в одинокие моменты, подобные этому, ясно осознавал это, от чего внутри все сжималось и болело.

Его планы на жизнь... О, эти славные планы.

Такие идеально «нормальные» планы на будущее.

Которые включали в себя наличие рядом достойной женщины, а не долгосрочные отношения с мужчиной.

Дело в том, что мужчины вроде него, мужчины с дефектами... как например один глаз зеленого, а другой голубого цвета... презирались аристократией, как явный пример генетического сбоя. Позор, который необходимо скрывать, тайна, которую надо хоронить: он годами наблюдал, как его брат и сестра возводятся на пьедестал, в то время как каждый, кто пересекался с ним, крестился, словно стараясь защитить себя от разноглазого зла.

Его ненавидел собственный отец.

Не обязательно ходить к гадалке, чтобы понять, что ему всегда хотелось быть «нормальным». Спокойно где-нибудь остепениться с умницей-женой – небольшая поправка – в случае, если найдется та, что может смириться с его генетическим недостатком.

Он знал, что если свяжется с Блэем, этого не произойдет.

А также понимал, что всего одна ночь с ним, и он уже никогда не сможет оставить парня.

Не то, чтобы Братья не принимали гомосексуальность. Черт, они вообще нормально к этому относились – Вишес бывал с мужчинами, и никто даже глазом не моргал, не осуждал его, и вообще не принимал это близко к сердцу. Это же Ви, их брат. И Куин тоже уже не раз пересекал эту черту просто так, ради прикола, все знали об этом, и им было до лампочки.

Но Глимера относилась к этому по-другому.

И бесил тот факт, что его до сих пор заботило мнение тех ублюдков. Его семьи не стало, остатки аристократии рассеялись по всему Восточному побережью, и не сохранилось никаких контактов с этой толпой самодовольных болванов. Но тут словно срабатывал какой-то рефлекс – он никак не мог забыть об их существовании.

Он просто не мог открыть миру правду.

Как иронично. Внешне он был твердый, как кремень. А внутри? Девка девкой.

Внезапно, ему захотелось ударить по зеркалу, в котором отражалась только его тень. – Господин?

Стоя в темноте, Куин зажмурил глаза.

Черт, он забыл, что Лейла до сих пор была в его постели.