Усиление органов знания на счет органов внешних чувств и действий и есть перерождение, или культура в физиологическом отношении.
— Я восхищаюсь: ты научился очеловечиваться за доли секунды.
— Извини все-таки.
— Никаких «извини», я в восторге. Ладно. Теперь тебе понятно, почему я такая? — Она провела ладонями по своим грудям и бедрам. — Я ведь уже говорила, восстановительная программа создается из множества первичных гипнограмм, то есть записей конкретных снов. И когда речь идет о фактуре женского тела, весь исходный материал — сны эротические, — в ее глазах блеснуло озорство, — так уж повелось с библейских времен: какова глина, такова и женщина.
— Сентенция столь же изящная, сколь и кощунственная.
В ответ она рассмеялась:
— Копируешь мою манеру выставлять оценки за мысли? А мои ты еще не читаешь? В конце концов, все на свете взаимно… Еще гипнограммы смотреть будешь? Другие менее эффектны, хотя есть и курьезные.
— Если тебя это не огорчит, я воздержусь.
— Отлично, тогда я все это выключу. — Она принялась методично щелкать выключателями, и после первого же щелчка химера похоти растворилась в воздухе.
— Скажи, а другие… из этой глины… кроме тебя, существуют?
Этот достаточно невинный вопрос вызвал у нее эйфорическое веселье.
— Существуют! О да, существуют!.. Было еще двое. Одна тотчас вышла замуж за финского судовладельца и повезла экстракт русской эротики на Север. А вторая просто исчезла. Но потом в Москве, в газетном киоске, мы увидели фотографию суперзвезды стриптиз-бара, — ее одолел новый приступ смеха, — это была наша продукция!
Отсмеявшись, она взяла меня под руку:
— У нас осталось около часа, чтобы поесть. Только не знаю, что это будет — завтрак или ужин.
— В нашем положении, как мне кажется, лучше не задумываться над словесными обозначениями ситуаций.
Мы пересекали лабораторию медленно, словно гуляя в парке, только вместо кустов и деревьев кругом громоздились разнообразные электронные чудища, сверкающие глянцем белых панелей, стеклом и металлом. Я подумал, что нельзя и представить, каким концентратом мысли, и технической, и научной, начинен каждый из них, и мне пришло в голову, что эти монументы мозговой деятельности, по сути, не отличаются от той голограммы. Различие между ними лишь в том, что там был сгусток похоти тела, а здесь — похоти ума.
Лицо Полины стало растерянным:
— Об этом я никогда не думала, а ведь мысль почти очевидная… странно.
— Если позволишь, мне кажется, ум, будучи слугой, никогда не замечает того, что невыгодно знать хозяину.
— Должно быть, ты прав, но лучше оставим это. Все и так слишком забавно и грустно.
О, если бы только грустно — я успел подавить эту мысль в зародыше, чем заслужил любопытный взгляд и мимолетную, но одобрительную улыбку Полины.
Она занялась приготовлением завтрака — и вдруг извлекла из холодильника бутылку шампанского, чего я совсем не ожидал.
Пир во время чумы — брякнул в моем мозгу какой-то шалый бес.
— Могу и обидеться, — отреагировала она меланхолично, — но ты открой все-таки.
Она помолчала немного, явно получая удовольствие от шампанского.
— Ладно, поговорим о другом: я должна ответить на твой вопрос. Итак, каким образом можно воспроизвести то, что человек видит во сне. Проделаем несложный эксперимент. Если я попрошу тебя мысленно, притом с максимальной зрительной четкостью, представить себе простейший зрительный образ, например круг или крест, то… кстати, проделай это, пожалуйста.
Я зажмурился и добросовестно представил себе крест внутри круга. Прицел, невольно подумал я.
— Верно, но к делу сейчас не относится, — фыркнула Полина. — Главное здесь другое: ты первым делом закрыл глаза. Для чего? Чтобы убрать с сетчатки реальное оптическое изображение. В противном случае колбочки и палочки твоей сетчатки стали бы вырабатывать соответствующие сигналы…