Вперед в прошлое 5

Глава 10 Денег не дам

Молоко и творог для сирот я покупал у своей бабушки — из центра, где находилась больница, к ней было ехать не так уж далеко, как из нашего села, тем более на мопеде. Яйца — у нее же. И мясо, когда оно было.

На подъеме я обогнал автобус, немного подождал его на повороте — ну а вдруг там Каюк? На остановке высыпала стайка младшеклассников и два парня постарше, один из них — Юрка.

Я завел мотор, привлекая его внимание. Он встрепенулся и под завистливыми взглядами мелкоты подбежал ко мне.

— Прокатишься? — Я передал Карпа Юрке — пусть повыпендривается, порадуется.

— У меня скоро свой будет, — с уверенностью сказал он, оседлала Карпа и тронулся.

Я шел пешком, Юрка ездил туда-сюда — соседские собаки метались вдоль заборов, проклиная его на своем собачьем языке, куры с кудахтаньем разлетались в стороны.

Боцман уже узнавал мой мопед по звуку и выбежал меня встречать, встав на задние лапы, положив голову на передние и высунув башку из-за забора. Смотрелось так, будто это голова профессора Боцмана, которая живет на заборе отдельно от туловища.

На порог вышла бабушка, вытирая руки о передник. Прищурилась, козырьком поднеся руку ко лбу. Улыбнулась нам и помахала рукой.

— Как дела, Павел? — спросила она, когда я, заглушив мотор, закатывал мопед во двор.

— В классе семь новеньких. Так что дела, как обычно в таких случаях: непонимание, драки, выяснение, кто главный, — буднично ответил я, уверенный, что она поймет. — Родителей вчера вызвали в школу из-за того, что мы передрались всем классом.

— Я слышал, Чума в больнице, — подхватил Каюк, — и говорят, из-за тебя.

— Его избил отец после вызова в школу, — объяснил я. — Был у него только что. Чума выглядит так, словно его каток переехал.

Бабушка покачала головой.

— А чего передрались-то?

— Чума издевался над нашей учительницей, я выставил его из класса, и он вызвал меня на дуэль. В самый разгар боя вмешался директор, потому что кто-то наябедничал и выставил все так, будто это сделал я. Такая история.

— Молодец, — оценила мой поступок бабушка. — Все правильно сделал. Горжусь тобой, внук! У тебя, Юра, что?

Как же моей маме повезло с родителями! С одной маленькой поправкой: то, что хорошо русскому, немцу смерть. Мама — как тот немец. Настрадалась, наверное, с жесткой бабушкой. Ей хотелось в куколки играть, косички плести, а тут — упал, отжался!

— Оценок пока нет. А так — буду учиться хорошо, хочу мопед.

Я хлопнул его по спине.

— Неправильная мотивация! Учиться — умнеть — богатеть! Станешь умным, поймешь, что делать, чтобы купить и иномарку, и квартиру.

— Ба, ты говорила, где-то вскопать надо, — вспомнил Юрка. — Ща поем, покажешь? Потом погулять хочется.

Бабушка подошла и молча обняла Юрку. Не по-женски нежно, а схватила, притянув к себе.

— Конечно, Юра. Спасибо, ты здорово помогаешь. Мальчики, будете обедать?

Вместо меня ответил заурчавший живот. По пути в кухню я заметил десятилитровые банки с бродящим виноградом, выстроившиеся вокруг подвала, в нос шибануло брагой — бабушка будет гнать самогон. Помнится, она обещала деду бутылочку первака, настоянного на можжевеловых ягодах — почти джин.

Мы уселись за стол, позволяя бабушке за нами поухаживать. Она вроде как даже помолодела и оживилась после того, как я помирил ее с мамой. А может, общение с Юркой пошло ей на пользу. Пожилым людям важно о ком-то заботиться. Когда излишне назойливы, они не пытаются нам досадить, а хотят быть полезными — в этом был уверен я-взрослый. Я-прежний думал, что у стариков усыхает мозг, они лишаются разума и превращаются к прилипчивых мух.

Иногда их опека приобретает уродливые формы, но в этом нет злого умысла.

И как здорово, что бабушка не такая!

— Жаркое с зайчатиной! — блеснула глазами она. — Будете?

— Мы вместе его добыли! — похвастался Каюк. — Молоденький. Мясо нежное.

— Что-то перепелки в этом году мало, — пожаловалась бабушка. — Скоро начнется перелет — будет много дичи.

Отец тоже был заядлым охотником, и каждую осень мы просиживали вечера напролет, обдирая перепелок, куропаток, вальдшнепов, которых было по полведра. Но на охоту с собой он нас не брал, да я и не рвался, чтобы не слушать его ворчание.

Захлебываясь от восторга, Каюк похвастался, аж слюни брызнули:

— А в ноябре бабушка и дядь Леша возьмут меня на кабана! И у меня будет свой обрез, прикинь! И на перепелку возьмут, и на фазана!

Вот так — «бабушка», а не Эльза Марковна

— Круто, — оценил я, ощущая острое желание присоединиться к ним, но какой там!

Разве что на каникулах посчастливится, когда освободятся несколько дней.

— А Боцман, представляешь, на уток натаскан! И фазана из ежевики гоняет только так!

Похоже, Юрка с бабушкой живут душа в душу и времени не теряют. Ей сына бы, а родились две дочки. Пусть хоть сейчас наверстает.

— Как с товаром? — спросил я, подвигая к себе тарелку с жарким, истекающим ароматом и обильно присыпанным зеленью. — Без брака?

— Идеально! — Она поднесла пальцы, собранные горстью, к губам. — Наивысшего качества.

— Тетя Ира готова возить на своем поезде? — уточнил я.

Бабушка помрачнела.

— Ирина-то да, но у нее ж не каждый день смена, а напарники четыре тысячи просят — типа контрабанда, риск и все дела. По-моему, дорого.

— Нормально. Окупится, — успокоил ее я. — Мы с дедом обеднеем на тысячу, это немного.

Бабушка продолжила негодовать:

— Была страна, никто никому не мешал, все общее, и вдруг — на тебе! — Она растопырила пальцы. — Рука хочет жить отдельно и хапать, хапать! Кому плохо было? Границ нет, все довольны, а теперь что с людьми творится, а? Как так — по своей земле не можем проехать спокойно! Раз уж так получилось, почему бы свою железную дорогу не построить через Белгород? Зачем над людьми издеваться?

— Потому что чем больше таможен, тем больше доход. А так и доход упадет, и вкладываться надо, новые пути строить.

Бабушка грустно спросила:

— Неужели никогда не построят?

— Построят. Но очень нескоро. Когда Россия немного поднимется и…

Про войну с Украиной им знать незачем. Да и не поверят.

— Так, все, обед остынет! Когда я ем, я глух и нем, — распорядилась бабушка, и мы молча приступили к трапезе, только радио-говорунок тарахтело о демократии, коррупции и о том, что ничего в стране не изменилось, кроме флага. Ничего, ага.

Только теперь можно умереть, потому что у врачей неотложки нет лекарств.

Голодают целыми семьями.

Бездомные дети умирают на улицах, и никому нет дела.

Мальчики мечтают стать бандитами, девочки — валютными проститутками.

У народа вырвали хребет, и стало не на что опереться. Из нас растят манкуртов, вытравливают чувство собственного достоинства, учат прислуживать и подмахивать…

От мрачных мыслей отвлекла бабушка:

— Я подготовила тебе творожка, десяток яиц, три литра молока, только из-под коровы. Вчера утку забила, полтушки есть, можешь забрать. Картошки три килограмма. Немного моркови и лука.

— Спасибо. — Я протянул бабушке пять тысяч, она брать отказалась — как обычно.

— Я ж понимаю, ты не себе, — проговорила она. — Мы ж с Колей точно так же детей подкармливали. Самим после войны есть нечего, а делились. Помню девочку… рыженькая, как солнце, а худющая, живот вздулся… У меня ж только два куска хлеба. Я ей половину отдала, так она аж расплакалась.

Бабушка ушла в дом, вынесла авоську с продуктами и пакет, откуда я переложил овощи в рюкзак, а перед выходом все равно отдал пятерку Каюку. Он всегда передавал деньги бабушке. Она ж не Рокфеллер, чтобы всем помогать. Держит скотину, просыпается в шесть часов. Хорошо хоть Каюк появился, лишние руки в хозяйстве всегда нужны. А мои воспитанники — не помощники, скорее обуза, потому что маленькие.

— Ба, — вспомнил я, — а у тебя есть место, чтобы хранить орехи? Можно сделать запас, чтобы передавать деду в течение года.

Задумавшись, она кивнула.

— Не для десяти тонн, и прежде их сушить надо, но это не проблема. Сушить — на брезенте в конце огорода, хранить часть в гараже в ящиках, часть — на чердаке.

— Отлично! Завтра готова к выезду по точкам?

Бабушка закатила глаза, но кивнула.

— Я за старшего! — обрадовался Каюк.

Вспомнилось, как мне в его возрасте нравилось, когда все уходили из дома и наступал благословенный покой: можно было слушать рок и ходить по дому в трусах. Правда, случалось такое очень и очень редко.

Забрав продукты и обговорив с бабушкой детали завтрашнего дня, я поехал к сиротам, по пути решив заскочить на рынок, чтобы узнать, почем продают фундук. Надо понять, стоит ли в следующее воскресенье бросать клич среди школьников, расклеить объявления, что куплю фундук, принимать его буду по такой-то цене там-то и там-то. Остался вопрос, как все успеть⁈

На рынке все было по-прежнему, по-летнему: толклись покупатели — из-за них пришлось спешиться и катить мопед, кричали торговки пирожками. А вот товар сменился: вместо черешен и абрикос — яблоки и груши. Между торговцами фруктами стояли охотники с ощипанными фазанами и утками, перепелами в перьях. И бесконечное количество винограда, который продавали прямо из ведер. Я приценился: триста рублей в среднем. На полтинник дороже, чем привозит бригадир, либо по столько же. Зато бригадир привозит домой, с доставкой не надо мучиться, как и терять время.

Начался массовый сбор винограда, им расплачиваются с людьми, и они пытаются заработать хоть что-то. Яблоки и вовсе по сотке, а кривенькие — по полтиннику, но в Москву их таскать смысла нет, там свои на подходе.

Моя армянка торговала с зеленого москвича огромным черным инжиром размером с грушу. Узнав меня, она замахала руками, подзывая к себе.

— Привет, бизнесмен! О-о-о, транспортом обзавелся! Молодец. Смотри какой инжир! Или не торгуешь больше? Что-то тебя давно видно не было.

Я улыбнулся.

— Так школа началась. Страшно спросить, почем ваш инжир.

— Тысяча. Тебе отдам по пятьсот, уезжать надо, у племянника свадьба. Все продала, а вот, остался.

— Сколько в наличии? — поинтересовался я.

— Двадцать килограммов всего. Плохо берут. Отдыхающие разъехались, а своим оно не надо.

— Давайте так. У меня дела часа на два. Потом приду и заберу остатки, но только тот, что поплотнее, надо, чтобы двое суток пережил.

— Хорошо. Я тут до шести. Ты ж точно придешь? Рассчитывать на тебя?

— Конечно. Сказал — сделал!

Я покатил мопед дальше, представил, как потом, вывалив язык, лечу с товаром к бабушке… И в голову пришло оптимально решение. Пришлось вернуться к армянке.

— Что, уже сделал все дела? — спросила она.

— Да придумал кое-что. У вас же, кроме инжира, нет ничего портящегося?

Она помотала головой, и я продолжи л:

— Вам незачем меня ждать. Сейчас напишу адрес, это в Васильевке, можете уезжать уже сейчас, сдадите товар Эльзе Марковне, она заплатит. Как вам такой вариант?

Армянка потерла переносицу, кивнула и просияла:

— Просто прекрасно! — Она потарабанила в стекло, крикнула мужу: — Дай ручку и бумажку, мы уезжаем.

— А товар как?

— Купили товар! — ответила она, протянула мне листок, я написал бабушкин адрес, объяснил, как доехать.

Потом побежал к телефону, предупредил бабушку, озвучил цену, попросил расплатиться.

Вышел из кабинки, шагнул к мопеду, припаркованному у стены, и на площадке увидел Бузю, моющего черную «Волгу», припаркованную возле администрации. Все у него по-серьезному: два ведра, специальная приспособа типа мини-швабры, несколько тряпок, средство, чтобы стекла и кузов блестели. И барсетка для прибыли.

Я остановился в тени платана, метрах в двадцати от Бузи, посмотреть, как работает парнишка. Работал он ладно. Быстро. Не халтуря. Возле меня встал невысокий рыжий мужик, пузатенький, коротконогий и с лысиной на темечке — красной, как задница макаки. Уперев руки в боки, он тоже наблюдал за Бузей, а когда тот почти закончил, зашагал к нему, это оказался водитель той самой «Волги».

Бузя повернулся к нему, рукавом рубахи вытирая пот.

— Что уставился, — буркнул рыжий, открывая дверцу и ногой подвигая ведро. — Пошел отсюда! Денег не дам. Я тебя ни о чем не просил. И вообще, у меня машина чистая была.

Бузя покорно отошел в сторону, тряпка в его руке повисла флагом капитуляции. Он к такому привык. Кто-то платит, кто-то морозится, кому-то просто нечем.

Это можно было проглотить, но хамить-то зачем? Парень старался, работал и мало того, что не получил плату за свой труд, да хоть десять рублей, еще и на грубость нарвался. Меня захлестнула ярость. Даже Чума так не бесил, потому что он просто невоспитанный дурачок. А вот этот — урод, который обидел сироту. Захотелось взять биту и разворотить его машину. Но за неимением оной я просто встал перед капотом «Волги», поднимая обломок кирпича.

Рыжий сделал вид, что не заметил меня, и завел мотор. Я поднял кирпич над головой.

— Не дури!

Подбежавший Бузя протянул руку, чтобы меня оттащить, но я просто посмотрел — и его как ветром сдуло.

— Не заплатил чувак, это нормально, — попытался меня урезонить он.

— Пошел с дороги! — рявкнул рыжий, опустив стекло. — Я никому ничего не должен!

— Сука ты жопомордая, — проговорил я так громко, чтобы все слышали. — Этот парень — сирота, я его знаю, а ты не просто не заплатил. Если бы так — хрен с ним. Ты подождал, пока он вымоет твою машину. Стоял вон там и ждал. И мало того, что спасибо не сказал, а еще и нахамил.

Рыжий заглушил мотор, открыл дверцу. Но я не побоялся, что он вылезет и распустит руки, а продолжил его срамить, наблюдая, как останавливаются прохожие, чтобы поглазеть.

— Зачем так делать? Парень не пошел воровать. Не пьет, на еду себе зарабатывает. Вон как ласточка твоя блестит. Объясни — нафига грубить? Трудно просто сказать спасибо? Рожа треснет?

Меня понесло, мозг напрочь отключился. Мужик вылез из машины с куском арматуры.

— Что ты несешь? Ты больной? А ну ушел с дороги!

Я сжал челюсти. Мне было пофиг. Брошусь ему в ноги и будь что будет. Такое не просто должно быть наказано — такое жить не должно! Мужик шагнул ко мне. Еще шагнул, а потом остановился, и рожа его вытянулась.

— Какой же вы бессовестный! — задыхаясь от злости, проговорила стоящая за моей спиной женщина и обратилась к людям: — Так все и было! Я видела! Я знаю этого сироту, это Сереженька!

Пришла отстраненная мысль, что вот так я узнал Бузино имя. На плечи легли теплые ладони.

— Пойдем, мальчик. Он не стоит того, чтобы из-за него попадать в неприятности. Бог ему судья!