Вперед в прошлое 5

Глава 13 Перекрестный огонь

— Яна, — учительница указала на Баранову. — Слушаем тебя.

Свою симпатию Джусь проявляла, называя любимчиков по именам, а остальных — по фамилиям.

Проучились всего ничего, а поди ж ты, уже приметила фаворитов!

— У меня три вопроса, — сказала Баранова, вставая. — Почему Антон Павлович купил дом в Ялте?

Димон оцепенел и смолк.

— Заболел, — шепнул Рамиль, сидевший на четвертой парте, за Димонами.

— Меликов — два. Дневник на стол! — рявкнула Джусь.

— Заболел, — алея ушами, ответил Минаев.

— Чем? — Джусь злобно сверкнула глазами и тряхнула брылами, как бульдог, готовый вцепиться в горло.

— Раком, — прошептал Димон.

Илья закрыл лицо рукой.

— Боком! — съязвил Памфилов.

Полкласса полегло со смеху, громче всех верещала Заячковская, аж по парте хлопала. Она бурно реагировала на любую глупость. Однако правильный ответ Минаеву был засчитан, ведь Рамиль его искупил двойкой.

— Яна, твой второй вопрос, — распорядилась Джусь.

— Профессия отца Чехова и дата его рождения.

Тамара Кировна вздохнула и снова поступила справедливо:

— Мы не на истории. Вам необязательно знать такие точные даты, не относящиеся к жизни Антона Павловича. Другой вопрос есть?

— Сколько у Чехова было детей и как их звали, — ехидно улыбнулась Баранова.

Минаев захлопал глазами. У Антона Павловича, насколько я знаю, не было детей.

— Двое, — брякнул Минаев. — Не помню имен.

— Детей, о которых он бы знал, у Чехова не было, — ответила Джусь, — но и этот вопрос я не засчитываю, поскольку он не входит в школьную программу. Яна, твой последний вопрос.

Я почти услышал, как вертится волчок под ржание коня.

— Чехов говорил, что медицина — его законная жена, кого он называл любовницей?

Димон растерялся, покраснел и помотал головой. Баранова торжествующе улыбнулась.

— Кто может ответить? — спросила учительница.

Я знал, что — литературу, но молчал. Если отвечу — значит, вопрос несложный, а так, может, никто не сообразит, и Димон получит свою пятерку.

— Литературу! — радостно воскликнула Лихолетова.

— Браво! — оценила Джусь. — Минаев — четыре, Яна — пять.

— Сучка, — прошипела Гаечка. — Ну давай, овца, расскажи что-нибудь!

Но ни наших, ни Барановцев-Райковцев больше не спросили. Отвечала Ниженко — на трояк наговорила. И Подберезная — получила четверку, причем снова из-за каверзного вопроса Барановой.

— Пашка, на английском вся надежда на тебя! — сказала на перемене Гаечка.

И мне подумалось, что для них это противостояние — не игра, а серьезная война. Если бы не память взрослого и не послезнание, что такое настоящая война и настоящие взрослые интриги, для меня тоже было бы так.

Английский у нас вели два учителя, и класс делился на группы. Более-менее сильные ученики шли к Илоне Анатольевне, кто послабее, включая «ашек», — к Розе Джураевне.

Наша менее многочисленная, но более способная группа состояла из десяти человек: я, Илья, Гаечка, Памфилов, Баранова, Заячковская, Райко, Кабанов, Попова, Белинская.

Илона Анатольевна никогда не опаздывала, являла собой образец немецкой пунктуальности и английской аристократичности. Светловолосая, высокая, поджарая, она и одевалась, как англичанка: жилеты, белоснежные блузы, брюки различных фасонов, иногда даже клетчатые.

Как только прозвучал звонок, Илона Анатольевна по-английски поздоровалась, спросила, кто дежурный и кто отсутствует. Заячковская ответила, что все на месте.

Сидели мы по одному, освободив для письменных опросов первые три парты в ряду у окна. Перед тем, как перейти к проверке домашнего задания, мы повторили звуки.

Раньше я не любил английский, потому что на нем не пропетляешь и нужно было серьезно готовиться: мы на каждом уроке получали оценки, много говорили, много писали. Лишь со временем я понял, какую великолепную базу в нас заложила Илона Анатольевна, и неплохим английским я обязан именно ей. Ну и, конечно — любви к иностранному року. Можно сказать, у меня английский песенный.

Задания учительница придумывала каждый раз новые, они не повторялись. Письменно отвечать она вызывала в основном интровертов и технарей — тех, для кого выступать публично было больно. Сегодня писали самостоятельную Илья, Кабанов, Белинская, Попова, Райко.

Так, значит, баттл — мы с Гаечкой против Барановой. Все против нас с Гаечкой.

Первым планами на будущее делился Ден Памфилов: он собрался хорошо учиться, по выходным подрабатывать сбором винограда, чтобы купить подарки на новый год родителям. Никто дополнительных вопросов ему не задал, а Баранова своих не топила. К своим относились Памфилов, Семеняк и иногда — Попова.

Затем чести быть выслушанным удостоился я. Раньше я без интонации рассказывал то, что зазубрил. Теперь же бояться мне было нечего, я раскрепостился и превратил свой рассказ в выступление о том, как важно иметь собственную комнату, заниматься любимым делом, и в моих планах — построить большой дом, где будут собираться друзья, а брат устроит мастерскую.

— Это очень хорошо! — оценила Илона Анатольевна, она говорила на уроках только по-английски. — Ты серьезно занимался летом?

— Много слушал «Битлз», — отшутился я по-английски.

— Какая у тебя любимая песня? — спросила учительница — не чтобы завалить, а ей было интересно, на что я способен.

Я скосил глаза на Баранову, которая, поглядывая на меня, делала наброски будущих вопросов.

— «Мишель», я ее даже перевел. Она посвящена стюардессе, которую задавила толпа. Когда переводил песню, я столкнулся со сложностями: в тексте есть французские слова, и пришлось искать оригинал текста в библиотеке.

— Великолепно, Павел! Это пять!

— У меня есть вопрос! — проговорила Баранова с задней парты, естественно, по-английски.

— Задавай свой вопрос, — дала добро Илона, радующаяся тому, что дети стали так интересоваться предметом, и не видя в действиях Барановой ничего недоброго.

— Павел, ты говорил, что собрался построить дом. Из каких материалов?

— Сперва хотел ледяной, потом решил — лубяной, но передумал. Мой дом будет каменным, с большой верандой и подвалом.

— А где ты возьмешь столько много денег? — спросила Баранова. — Это будет сложно!

— С удовольствием выслушаю твои советы. Они у тебя есть? Как думаешь, достаточно ли перспективна тема с бартером?

Память взрослого услужливо подставляла нужные слова, пластичный юный разум складывал их в предложения. Возможно, где-то я и ошибался, но ошибки были незначительными. Учительница все больше и больше округляла глаза, Баранова — тушевалась, поглядывал на Памфилова, который качал головой — мол, нет, я пас.

Услышав незнакомые слова, Янка посчитала, что разумнее свернуть диалог.

— Спасибо, Павел, за ответ.

— Павел, «пять»! — повторила учительница. — Это невиданный прогресс! А теперь планами на будущее поделится Яна Баранова.

Хотелось потереть руки, но жест слишком явно раскрывал мой настрой, потому я сделал это мысленно. Уверенная в том, что я побоюсь отзеркалить ее действия, Баранова поднялась и начала рассказ — крепкий ученический рассказ, заученный заранее, состоящий из простых коротких предложений.

— Я давно занимаюсь баскетболом. Я состою в городской сборной. Мы ездим на соревнования и часто выигрываем. В октябре мы поедем на соревнования в Минеральные воды. Это будет на каникулы. Потом я планирую посетить Саратов. Я уже купила билет…

Точнее, несовсем купила: «I will go to Saratov in June. I’ve already bought train tickets». Попалась!

Когда она закончила, я поднял руку и по-английски спросил:

— Are these your plans or suppositions? — То есть это твои планы или предположения?

— Конечно планы! Я уже купила билет! — ответила она, не понимая, куда я клоню.

— Если мы говорим о своих планах, подкрепленных стопроцентной уверенностью в их осуществлении, мы должны использовать время present progressive. Значит, твое предложение должно звучать: «I» m going to Saratov in June. I’ve already bought train tickets'. Способы выражения будущего времени мы проходили еще в седьмом классе.

Гаечка ядовито улыбнулась. Янка поджала губы. Учительница посмотрела на меня с неодобрением и констатировала:

— Павел прав. Ты ошиблась, Яна. «Четыре».

— Ты об этом пожалеешь, — прошипела Баранова, когда учительница отвернулась.

Илона Анатольевна вскинула голову, а я пропел строку из «Депеш Мод»:

— Try walking in my shoes!

Пришла очередь Заячковской отвечать. Она готовилась, говорила без запинки заученными предложениями: буду учиться, хочу поступить в юридический и работать в суде. Чтобы вопрос, адресованный Барановой, не выглядел так демонстративно, я не обделил вниманием и Женю:

— Нравится ли тебе юриспруденция, или это вопрос престижа?

— Конечно нравится, — закивала Заячковская. — Это интересно. И это — общаться с людьми.

После рассказывала Гаечка, я ее вчера натаскал, она без запинки говорила, что ей нравится творчество, нравится работать со словом и сочинять истории, потому она хочет стать писателем.

Я спросил:

— Какой твой любимый писатель?

— Рей Бредбери, — не задумываясь ответила она.

Баранова включилась в игру:

— Почему тебе нравится именно Бредбери?

Как раз вчера мы готовили ответ на этот вопрос, и прозвучал он красиво:

— Его книги не просто интересные, но и берут за душу.

— Какое твое любимое произведение? — не сдавалась Баранова.

И это мы тоже подготовили:

— Рассказ «Ревун». Он очень грустный, в нем рассказывается о маяке и морском чудовище, которому в зове маяка послышался голос другого такого же чудовища.

— Какие еще произведения…

— Яна, спасибо, достаточно, — остановила учительница Баранову. — Саша, молодец, «пять».

Илона Анатольевна снова посмотрела на меня, и в ее взгляде я прочел понимание. Собрав самостоятельные у тех, кто отвечал письменно, она повернулась к доске и написала тему сегодняшнего урока.

Гайка, сидящая впереди, повернулась и показала мне «класс». Илья хлопнул по спине. Они выиграли маленькое сражение и торжествуют. Не они — мы выиграли!

После английского началась нуднейшая физика. Барик, Плям и Заславский сбились в стаю, сели на двух последних партах второго ряда и, бросая в Карася бумажные катышки, пока не было учительницы, пели:

— Буль-буль-буль карасики!

Санек крутился на стуле, как уж, отмахивался от бумажек, возмущался и угрожал, но на сильных не рыпался. Утомившись издеваться над Карасем, Барик завизжал резаным поросенком и под гогот друзей стал хрюкать:

— Хрю-хрю-хрю кабанчики!

— Охренел? — воскликнул Кабанов, вскочил, сжимая кулаки.

Барик изобразил недоумение.

— А что такое?

— Какого хрена⁈ — негодовал Кабанов.

— Какого хрена — чего? — все так же косил под дурачка Барик.

Санек Кабанов стушевался. Он и правда не знал, что предъявить Барику, и выдал:

— Хрюкаешь!

Плям, Заславский и Карась заржали. Плям спросил:

— А что, ему нельзя хрюкать? Почему?

Кабанов посмотрел на ядовито улыбающегося Райко, на ухмыляющуюся Баранову, рванул к Барику, чтобы дать ему в морду, но тот бросился прочь, в дверях столкнувшись с учительницей. Кабанов сел на свое место, поглядывая на Барика и что-то говоря Райко.

Физюля, Татьяна Михайловна Рудакова, была топ-2 в моем рейтинге самых нудных учителей. Лидировала в этом списке историчка. На физюлю достаточно было посмотреть, чтобы понять: этот человек блистать не будет. Серым у нее было все, кроме кожи. Она всегда носила вещи всех оттенков серого, куталась в серую вязаную шаль, носила серую жилетку, волосы и глаза у нее были пепельными, голос — тихим и монотонным. Эдакая огромная сумеречная моль, которую прокляли, и она вынуждена терпеть солнечный свет, буйство красок и визги человеческих детенышей.

Ходило множество слухов относительно ее серости. Одни говорили, что у нее аллергия на все, включая косметику и красители, другие — что серьезное психическое заболевание. Однако она жила в браке и растила сына-третьеклассника.

После физики мы пошли переодеваться на физру. Я подумал, что Гаечке сейчас особенно тяжело среди агрессивно настроенных девок. Только бы не тронули ее, она в одиночку не отобьется. Потому я переоделся первым и привалился к стене, дожидаясь подругу в коридоре. Она тоже переоделась первая, вылетела из раздевалки и встала рядом.

— Подумай хорошо, Гайчукча, — донесся голос Барановой. — Тебе ж хана.

— Как можно быть такой гнилой? — проговорила Гаечка, и мы вместе вошли в спортзал, предполагая, что оттуда нас погонят на площадку, пока погода хорошая.

Так и случилось. Размявшись, мы прыгали, бегали, метали мяч. Весь урок я ловил удивленный взгляд физрука. Окончательно его я удивил, пробежав кросс вторым после длинного и тонкого Памфилова, который, судя по комплекции, был прирожденным стайером, я же ближе к спринтерам.

А после физры команда бойцовского клуба наконец воссоединилась, и Гаечка, задыхаясь от восторга, рассказала Димонам и Меликову, как я подловил Баранову, и она не получила «отлично».

— Жаль, не видел этого, — буркнул Рамиль. — Какая же она мерзкая!

— Я бы тоже посмотрел, — улыбнулся Минаев, потерявший из-за нее заслуженную «пятерку», и злобно улыбнулся.

— Гнида мичуринская, — сострила Гаечка.

Анекдот про гигантские мичуринские овощи, Вовочку и раков, которых он выдал за мичуринских лобковых вшей, все знали, потому рассмеялись.

— Давайте так всегда делать, пока она не попустится? — предложила Гаечка. — Кто-то учит, готовится, а она пару вопросов задала — и молодец, а ты типа тупой. А у нее все вопросы дурацкие!

— Поддерживаю, — прогудел Чабанов.

Илья сказал:

— Делаем уроки на базе, помогаем друг другу, готовим вопросы на всякий случай.

Мы скрепили уговор, ударив кулаком по кулаку каждого.

— Сегодня в три на базе! — Я поднял палец.

— Не обещаю, — вздохнул Рамиль. — Бате надо помогать. Но вечером нагряну.

Мы начали расходиться по домам. Гаечка выглядела встревоженной и не спешила к себе. Посмотрела куда-то с тоской и спросила:

— Можно мне на базу сейчас? Илья, откроешь?

Я отследил направление ее взгляда и увидел учеников, выглядывающих из-за школьного забора. Отсюда было не разглядеть, кто это.

— Открою, — согласился он. — Только подождешь, пока я за ключом сгоняю?

Саша кивнула. Когда Илья исчез в подъезде, я спросил:

— У тебя с кем-то терки? Тебя пасут?

Ее щеки вспыхнули, она гордо мотнула головой.

— С чего ты взял?

Я промолчал, потому что выбежал Илья с ключом и пошел в подвал вместе с нами. Если со мной Гаечка, может, и поделится, то в присутствии Ильи говорить не станет, постесняется. Но, открыв дверь, он сказал:

— Без обид, если я домой? Жрать хочу не по-детски. Может, вы тоже — ко мне?

Мы одновременно качнули головами.

Спустившись в подвал, Гаечка расположилась на диване, стала сосредоточенно ковыряться в сумке. Я подождал, когда стихнул шаги Ильи, и ответил на ее вопрос:

— Вернемся к тому, с чего я взял, что тебя пасут. Ты опаздываешь в школу, Алиса тогда проговорилась про Карасиху. Сейчас тоже домой идти не то что не хочешь — опасаешься, и это видно. Что у тебя с Карасихой? Обещаю молчать.

Упираться Гайка не стала:

— Она назвала меня чукчей, я ее — уе… убожеством. Она меня — жирной, я ее — корявой. Слово за слово, то да се, она грозилась набить мне морду, а я — ей. Ну и вот.

— Так набей, ты сможешь, — с уверенностью сказал я. — А если нет, то ее ты тоже здорово потреплешь, и в другой раз она подумает, стоит ли к тебе лезть.

— Она всегда ходит с толпой. Они грозились мне лицо порезать. Я боюсь. — Гаечка передернула плечами. — Парни за меня не впишутся, потому что девчонок бить плохо и все такое. Так что я одна, а их как минимум трое, и они вообще без башки.

В той реальности, помню, Гаечка как-то долго не приходила в школу, а когда появилась, под слоем пудры угадывался бледнеющий кровоподтек.

Подумалось, что можно бы через Карася выйти на Катьку и переговорить с ней, но так я подставлю Гаечку — это все равно, что родителей подписать.

— Вызови ее на дуэль, — предложил я. — Мы проследим, чтобы бой прошел честно. И за пределами школы.

Гаечка еще раз передернула плечами, посмотрела на меня с ужасом.

— Она боксом занимается года два!

— Ты не ее должна побить, а свой страх. И показать, что не боишься отребья. Иначе так и будешь бегать.

Гаечка тяжело вздохнула, я продолжил:

— Наедь на нее, когда мы рядом. Она придет на разборки, ты выкати претензии и вызови ее.

— Мне страшно, — жалобно проговорила она, искривив рот, словно хотела заплакать. — Но я сделаю это.

Домой я пришел в три дня. Наташка уже делала уроки, Борис рисовал. Мама гремела посудой на кухне, а потом принялась нарезать лук — точь-в-точь, как в первый день, когда я стал взрослым. Тогда она расстроилась из-за отца. А теперь что?

Войдя в кухню, я старательно не замечал ее красных глаз. Что же такое, черт побери⁈ Чтобы отвлечь ее, я отчитался об успехах в учебе и спросил, как у нее дела — просто из вежливости спросил, не рассчитывая на ответ.