Вперед в прошлое 5

Глава 35 На дачу!

Я боялся, что дача Тимофея окажется никуда не годным сараем, построенным из всего, что удалось добыть. Но нет, это был небольшой каменный деревенский домик под шиферной крышей, и закопченная труба говорила о наличии рабочей печи. Порожек под козырьком, беседка, оплетенная запыленным хмелем, по одну сторону от нее — летняя кухонька примерно, как у бабушки, по другую — дом.

А вот огород небольшой, вместе со двором соток пять. Определенно, дача стоила дороже пятисот долларов, просто пока мало кто рассматривает дачу как жилье, а почва тут каменистая, огурцы не растут, яблони и груши дохнут, а картошки осенью получается ровно в два раза больше того, что посадил — сельскохозяйственной ценности такая земля не представляет.

К тому же кооператив почти в лесу, и до ближайшего магазина добираться минут пятнадцать, а после дождя грязно, асфальтовой дороги нет — неудобно для постоянного проживания. Зимой все разъезжаются, остается только сторож — дед с алабаями.

— Пятьсот долларов? — переспросил я. — Точно?

— Ну, она так сказала. Может, брякнула, не подумав, но скорее она всерьез. У нас в пригороде Саранска за двести можно дом убитый купить. А че ты так загорелся?

Говорить, что я хочу купить эту дачу, было непредусмотрительно, пришлось покривить душой:

— Мой дед говорил, что хочет домик на юге, надоела ему Москва…

— Шевкет Эдемович? — просиял Тимофей. — Во класс! Он крутой тренер.

— И ты будешь приезжать на лето, — подбодрил его я.

Ненадолго вернулся тот Тим, какого я помнил, напоминающий скачущего по ромашкам восторженного щенка.

— Во клево! Так мне нравится! — Внезапно радость облетела с лица Тимофея, и он спросил: — А денег у него точно хватит?

— Хватит! — уверил его я. — Он у меня торговлей занимается.

— Ваще круто!

По старенькому асфальту, усыпанному палыми листьями инжира, мы направились в дом. Тимофей достал связку ключей, отворил деревянную дверь, затем — вторую, железную, как в тюрьме. Затем снял замки со ставней, и мы вошли в просторную прихожую с печью, встроенной в стену, разделяющую комнаты. За печью стояла панцирная кровать, отделяемая занавеской, свешивающейся с пола.

— Там я сплю, — кивнул Тим на кровать. — Бабушка — в зале.

В большой комнате было все самое ценное: современный шкаф, черно-белый телек, радиоприемник, диван со сложенными аккуратной стопкой летними вещами.

— Не страшно, что бомбанут? — спросил я.

— Так местный дед охраняет, а ставни так просто не открыть, и ломиком не выдрать. А если воры начнут шуметь, сторож и прибежит.

— Проще крышу разобрать. И это почти бесшумно.

Тимофей вздохнул, уселся на диван, попружинил на нем.

— А точно Шевкет Эдемович меня пустит жить летом?

— Пустит, — кивнул я. — И не сомневайся. Пойдем кухню смотреть.

Потолок там был совсем низко и рассчитывался, видимо, на гномов. Если рост выше метра восьмидесяти — гость будет биться головой. Но и кухня была вполне пригодна для жизни: печь, как у бабушки, титан в ванной со стенами, сиреневыми от сырости, стол у стены и два скрипучих стула. Всю посуду хозяйка перенесла в дом. У стены напротив стола можно поставить диван для Тима.

— Еще тут подвал есть! Прям вот!

Тим откинул половик, и под ним оказался подпол, откуда дохнуло сыростью и прохладой.

— Компоты есть. Будешь?

Не дожидаясь ответа, он спустился по крутой лестнице, подал мне трехлитровую банку компота, маринованные огурцы, спросил:

— Варенье нужно? Малиновое. Мне нельзя.

— И мне, я тоже был толстым, — признался я. — Так что отбой.

Тимофей обошел кухню, открыл-закрыл дверцы шкафа, вытряхнул оттуда дохлую моль и долго смотрел в пустоту. Потом молча вышел на улицу, в сгущающиеся сумерки, и отправился в огород, ничего мне не сказав.

Я вскрыл банку компота, отхлебнул прямо из горлышка и подумал, что мне само мироздание помогает. Или я сам плету сеть событий, которая складывается в нужный узор?

Тим не возвращался пять, десять, пятнадцать минут, уже почти стемнело, и я отправился его искать на огород, но там его не оказалось. Уже когда развернулся, чтобы идти в дом, я услышал странный всхлип, потом еще один, отследил источник звука и обнаружил Тима, обнимающего ствол огромной шелковицы, растущей в конце огорода.

Сообразив, что обнаружен, от отпрянул от дерева, смахнул слезы предплечьем и сказал:

— Вы ведь не срубите дерево? Бабушка хотела, говорила, оно бесполезное, но я не дал, потому что это символ, понимаешь?

Я кивнул.

— В июне ночью ежи приходят есть опавшие ягоды. Много ежей! Мелким я одного приручил. Шелковица кончилась, но он все равно приходил, потому что я оставлял ему еду. А на следующий год пропал.

Тим погладил натруженный шершавый ствол и поплелся прочь. Остановился на асфальтовой дорожке между двух черешен, кивнул сперва на ту, что слева, потом на ту, что справа.

— Эта красная ранняя, ее скворцы обносят. А вон та — белая, ее не едят, и мы успеваем попробовать. Еще есть гранат, вон он, и хурма. Зачем сажали, когда они осенью, когда мы уезжаем? И мой инжир, вон он. — Голос Тима звучал все тише и стал напоминать жалобу.

Я отлично его понимал: он целый год терпел издевательства одноклассников, и только тут ему было хорошо, среди ежиков, скворцов и кузнечиков. И вот с этим местом предстоит расстаться.

— Никто тебя отсюда не выгонит, — сказал я. — На работу устроишься — выкупишь домик у деда.

— А он продаст?

— Ему просто надо деньги пристроить, потом новый купит. Считай, мы его для тебя на будущее застолбили, чтобы не пришлось потом у всяких левых перекупать.

В той реальности, значит, дачу тоже продали, потому Тим и пропал. Наша дружба — совершенно не причина продажи, дело в болезни его бабушки. В том мире, наверное, Тим вырос тихим всеми презираемым опущенцем, не умеющим жить. А так вон как изменился за месяц! И держится с достоинством, а не как шестерка, и на парня стал похож, а не на бабушкиного пирожка…

Не успел я додумать, как Тим сгреб меня в объятия, пахнув потом и специфическим духом поезда, всхлипнул, сглотнул слезы и сказал:

— Спасибо… друг… Брат! Оставайся со мной, а то одному стремно в пустом доме. Тут на чердаке кто-то реально топает ночами! А иногда спишь, — понизил он голос до шепота, — а кто-то половицами — скрип-скрип, скрип-скрип. Страшно. Потому у меня под кроватью топор.

— Разве топор от барабашек поможет? — засомневался я. — Или от вампира или призрака?

— От них у меня святая вода! — на полном серьезе ответил он. — Бабушка рассказана, что где-то в городе закопаны убитые фрицы, вот и ходят их души неупокоенные.

Его голос прозвучал так зловеще, что аж самому неприятно стало. Вспомнилось, как однажды родителей не было дома, и мы с Наташкой и Борей выключили свет и принялись сочинять страшилки.

Я никогда не был в пионерском лагере, где принято вызывать белого гнома или кого там, и очень хотелось испытать на себе что-то подобное. Может, ночью наведаться в гости к Тиму с Борисом? Не знаю, заинтересуют ли Наташку такие детские глупости, когда у нее кавалер с машиной. Но мое дело — предложить. Может, и Илья с Яном подтянутся, если их родители отпустят. Вряд ли, конечно, но почему бы и нет?

Завтра приедет бабка Тима, после покупки дачи я поселю сюда сирот, так что дом с привидениями у нас в распоряжении только одну ночь. Маме ничего не скажем, как только она уснет, тихонько улизнем. Отпрашиваться бесполезно — включит начальника, и мы снова поссоримся.

Тимофею тоже ничего не скажем, пусть будет сюрприз.

— Пора мне домой, надо отчитаться перед дедом, что подходящий домик найден, — сказал я.

— До завтра, брат! — проговорил Тим.

— Тебе — выдержать бой с бабкой и победить.

Пока совсем не стемнело, я побежал домой, думая, как преподнести новость маме, ведь оформлять покупку мы будем на нее. Если скажу, что это мои деньги, будет скандал: покупай телевизор, зачем нам вторая дача, когда одну еле тянем? Скажу, что дед так хочет, и это для него и за его деньги, тогда она поможет.

После разговора с ней надо попросить деда мне помочь и, если получится, отпроситься с Ильей в дом с привидениями, попугать друг друга страшилками на ночь — когда еще такое будет возможно?

Вот только язык прилип к нёбу, как только я увидел маму на кухне. Вид у нее был такой, словно кто-то умер: нос распух, глаза красные, уголки рта опущены.

— Что случилось? — спросил я с порога.

Всхлипнув, она выпалила:

— Я потеряла ампулу морфина! Меня теперь могут отдать под суд! За торговлю наркотиками!

Не было печали! Только я собрался спросить, хорошо ли она искала, как мама ответила:

— Перерыла все. Все углы, ящики. Чуть ли не на животе проползла там, где ходила, под каждую травинку заглянула и под каждый лист. Ничего! Это ж подсудное дело, я обязана сдавать каждую ампулу, это отмечают в журнале! А тут… Господи, за что мне это?

По сути, ничего ужасного не случилось, просто наша мама — паникер. Да, ей грозит выговор и раздолбеж, могут воспользоваться ситуацией и выпнуть ее с работы, но, чтобы отдали под суд… Хотя Жунько, злопамятная сволочь, может не простить поднятый бунт и наказать несговорчивую подчиненную. Вообще мне казалось, что мама и бунт — вещи несовместимые. Наверное, Гайде Синаверовна ее подбила на это.

— Это очень плохо, сочувствую, — сказал я то, что она хотела услышать, и снова получил порцию объятий, да плюс водопад женских слез.

Ясное дело, пока она в таком состоянии, говорить о делах нельзя. Погладив ее по спине, я проговорил:

— Все обойдется, мама. Мы не дадим тебя в обиду. Иди спать, а мне надо к Илье, деду звонить. Срочное дело образовалось.

Озабоченная собственными проблемами, она не стала интересоваться, что за дело на ночь глядя. Интересно, насколько ее опасения реальны?

Друзья! Книга закончена. Следующая часть https://author.today/work/354084 Не забывайте, что лайки и награды здорово стимулируют музу и помогают книге двигаться в рейтинге