Вперед в прошлое 5

Глава 32 Странная победа

Когда все наши переместились к кабинету физики, а Эрик, пожав нам руки, убежал, мы с Борисом отправились провожать маму, которая, в отличие от нас, вид имела нерадостный.

Выйдя в школьный двор, она бросила с упреком:

— Ну вот и стоило меня с работы срывать? И так проблемы, а тут еще и отпрашиваться пришлось!

Борис, который шел чуть ли не танцуя, замедлил шаг, улыбка сползла с его лица, и он уставился на маму непонимающе. У него — первая в жизни значимая победа, крылья расправились и трепещут и тут — на-на тебе под дых! И обиднее всего, что не от чужих прилетело, а от своих. Меня захлестнула злость, я скрипнул зубами.

Захотелось выплеснуть все, что я думаю по этому поводу, но было отлично ясно, что слова не достигнут цели. Для матери все, что мы делаем — детские шалости и блажь, недостойная внимания. Ее дела — взрослые и архизначимые, и тут пришлось их бросать и идти с нами возиться в песочнице!

Она не понимает, что происходящее важно для нас, ей просто нечем понять! В отличие от Илоны Анатольевны, постороннего человека, которой необязательно было встревать в этот конфликт и ссориться с коллегами, проще было не заметить.

— Большое спасибо, мама, за помощь, — процедил я, и она ожидаемо не увидела в моих словах сарказма.

Мы с Борисом остановились, она зашагала быстрее и больше не оглядывалась. Боря поник, я хлопнул его по спине:

— Все отлично, брат. Не обижайся на нее.

— Как? — с недоумением спросил он.

Все так же стоя на месте, я сказал:

— Она не понимает не потому, что злая, а потому что ей нечем. Она не видит того, что видим мы.

— Это как?

Ну и как объяснить ребенку, что как некоторые существа видят в другом цветовом спектре, и им доступно то, что недоступно нам, так и многие люди воспринимают реальность иначе, жизненно важное для нас кажется им незначительным. Мое молчание Боря трактовал по-своему.

— Кажется, понял. Вот мы про машины говорили. Кто-то — «Нива», ты — тягач, а мама… — Он вздохнул. Мама у нас — прицеп, у нее мотора нет, она сама ехать не умеет.

Как-то даже обидно за нее стало. Но и Борису нежелательно понимать, что мы можем рассчитывать только друг на друга, но никак не на родителей.

— Скорее она — «Ока», у нее объем двигателя маленький, и она слабомощная.

Будто подтверждая мои мысли о том, что рассчитывать не на кого, мимо прошла, виляя задом, Лика Лялина в модных джинсах и кроссовках, увидела нас, отвернулась и сдала назад. Вспомнилась Наташка в обносках и мои драные кроссовки. Теперь сестра одета не хуже, но, несовершеннолетняя, она заработала все своим трудом, отец ее только бил и отчитывал. Вряд ли Наташа его когда-нибудь простит. А я вряд ли когда-нибудь пойму, что побуждает человека облизывать падчерицу и издеваться над своими детьми. Сторонний человек заподозрил бы его в педофилии, но я уверен: тут что-то другое.

— Давай забьем на это, — предложил я. — Все же хорошо, да? Теперь ты точно победишь в этом конкурсе — раз. Два — мы низвергли Никитича, прикинь?

Брат кивнул и сказал:

— Ща звонок будет. Побежали в класс!

Вот так, несколькими словами можно перегадить нашу победу. Но ничего, все получилось — это главное! Были бы мы взрослыми, отправились бы отмечать в кабак, а так лишь отыгрываем будущее взаимодействие с социумом в песочнице, на лайтах. Наивно было бы полагать, что таких проблем не возникнет в будущем и они не усугубятся, но важно показать брату, что все решаемо — чтобы сформировать правильную модель поведения. Спасибо знаниям взрослого, без них пришлось бы тридцать лет ломиться в открытые двери и прошибать стены лбом, когда выход вот он, за поворотом, просто показать его некому.

Детям типа Ильи несказанно повезло, его родители многому научили и показали, как правильно. Если доходить до всего своим умом, теряется много лет жизни, которые можно было бы потратить не на изобретение велосипеда.

Непонятно за какие заслуги судьба подарила мне второй шанс с запасом знаний, которыми есть время воспользоваться! А то обидно: только что-то начал понимать, а большая часть жизни прожита, накопилась усталость от пропущенных ударов, и нет сил и желания что-то делать и сворачивать горы.

Третьим уроком была физика, и, вопреки рвению наших, никого не вызвали к доске. Отдувалась Баранова, вызубрившая учебник. Получив «пятерку», она с достоинством прошествовала на место. Жаль, если бы рассказывал я, может, кто-то что-то понял бы про свет хотя бы приблизительно. Но ничего, не следующем уроке — линзы, и мы порезвимся. Возьму дополнительную литературу в библиотеке, покажем, как надо к урокам готовиться и как рассказывать.

Перемена перед географией обычно превращалась в брачный танец влюбленных бабуинов: Памфилов и Заславский распушали перья и всячески старались привлечь к себе внимание учительницы, в которую были влюблены. Давно заметил, что в таких делах срабатывает стадный эффект: если авторитеты класса считают какую-то девочку привлекательной, все это безоговорочно принимают, и начинается соревнование за ее снисходительность.

Заславский и Памфилов ждали Карину Георгиевну у входа в класс, чтобы помочь ей донести учебные принадлежности и, если совсем повезет, прицепить карту к доске. Но изворотливее всех оказался Плям, который подкараулил географичку возле учительской и сопроводил в класс, получив порцию молчаливой ненависти от Памфилова и Заславского и уважения — от более скромных парней.

Я посмотрел на Карину Георгиевну. Хороша! В конкурсе «Самый красивый учитель», если бы такой проводился, она взяла бы первое место.

Ей чуть меньше сорока, и она не скрывает возраст, потому что выглядит на двадцать пять, она будто бы заключила сделку со временем, чтобы оно щадило ее экзотическую красоту. Миниатюрная, талия такая тонкая, что кажется, ее можно обхватить пальцами рук, приятная округлость бедер, длинные ноги. Но главное — зеленые глазища в пол-лица. Говорят, она наполовину грузинка, а муж у нее — грузин классический. Один раз он привозил ее на работу на «БМВ», одно только это перечеркнуло все детские надежды. Но фантазии остались.

Скоро часть парней переключит внимание на Инну Подберезную, а пока Карина на пике славы. Пожалуй, это единственный предмет, который парни учили с удовольствием и на уроке был, как говорила Джусиха, «лес поднятых рук».

Раньше школа виделась мне зоной строгого режима, где все мы отбываем десятилетнее заточение и рулят паханы типа Чумы. Теперь же научился видеть мир в цвете и понял, как же тут интересно! Какое тут изобилие характеров и пересечение интересов! Но главное — я могу во всем этом участвовать, направлять одноклассников, выправлять их судьбы. Это должны делать учителя, но придется мне, слишком многое на кону.

Двумя последними предметами был труд в отдельно стоящем здании.

Спустившись на первый этаж, мы с Ильей рванули к стенду проверить, вывесили ли Борины работы, но их там не оказалось. Меня будто ударили по голове. Что же получается, мы зря боролись?

— Вот что за люди? — спросил я, задыхаясь от негодования. — Завучиха покивала и все равно ничего не сделала?

— Не психуй, — попытался меня утешить Илья. — Вдруг просто забыла?

Я решительным шагом направился в ее кабинет, но он был закрыт. И в учительской не оказалось тех, с кого можно было спросить. Придется отложить до следующей перемены, потому что сейчас урок дрэка, он рвет и мечет, и лучше не опаздывать.

Директор собрал нас в кабинете, посадил вместо себя физрука, круглого и маленького гимнаста Алексеича, который вел в младшей школе, и убежал — как я понял, после поножовщины в школу нагрянула какая-то проверка. Вертелись мысли, что следует прямо при них устроить разборку и потребовать справедливости, но я гнал их прочь. Дрэк — человек своеобразный, его многие не любят, но он держит дисциплину и старается для школы, следит, чтобы учителя не беспредельничали, не вымогали за учебу.

Сейчас кресло под ним покачнулось, и, если его сместят, место директора займет Джусиха и начнет грести под себя, как главврач Жунько у мамы на работе, сожрет Илону Анатольевну и нормальную физичку, которая у нас не вела, математичка вообще перестанет объяснять, а хорошие оценки будет ставить только тем, кто занимается дополнительно за деньги. Так случилось в другой реальности, но спустя пять лет после того, как я выпустился. Так что подставлять директора не стоит.

Что с нами делать, физрук не знал, по домам распустить не мог, и, чтобы не терять времени, мы своей компанией сели отдельно и начали делать физику и алгебру, а мои мысли вертелись вокруг вопроса, появились ли Борины картины на стенде.

К нам подсел сперва Кабанов, затем присоединились Памфилов и Карась, который попытался решить задачи самостоятельно! Илья сжалился и принялся ему объяснять.

Чума и компания играли в карты. Заславский, оставшийся верным Райко, тихонько матерясь, рубился в его тетрис. Ну вот и всё, расклад сил изменился. Теперь точка притяжения — не Райко, который подкармливал прихлебателей «сникерсами» и жвачками, а наша компания. Примкнувшие чувствовали себя равными, а не существами, которые в «Звездных войнах» бегали вокруг Джаббы и ждали, когда из его рта что-то выпадет.

У девчонок все было по-прежнему. Гаечке сложнее, она одна и не тянет роль лидера, да и не нужно ей этого. Разве что если для того, чтобы свергнуть Баранову, вокруг которой по-прежнему вились Попова, Семеняк и Белинская. Ну а поскольку трон под ней пошатнулся, Янка всеми силами пытается приманить Лихолетову с Подберезной и Заячковскую. Помня пренебрежение Барановой, ее вечные подколки, девчонки чуяли подвох и дружить с Янкой не спешили.

После уроков мы с Ильей побежали в основное здание школы. Увидев на стенде Борины рисунки, которые на много уровней выше остальных, я улыбнулся и сказал:

— Таки победа!

Илья кивнул и пропел:

— И тогда наверняка мы напьемся коньяка!

— А не рано ли? — донесся из-за спины знакомый голос.

Мы обернулись. Нам улыбалась Вера Ивановна, которая у нас вела русский раньше. На ум пришло — светловолосая тян. Лицо азиатки, но — голубые глаза и светлые волосы, вьющиеся мелким бесом. Бесспорно, она проигрывала географичке красотой, но выигрывала неординарностью и притягивала взгляды. Простая и свойская, она нравилась мне гораздо больше Карины.

Илья покраснел. Учительница добавила:

— Я слышала, что случилось, и искренне рада, что все наладилось. Коньяка не надо, ваши растущие организмы могут отреагировать не так, как вам хотелось бы, и это может навсегда отбить тягу к алкоголю.

— То есть вы считаете, что это плохо? Отбить тягу к алкоголю? — спросил я.

Она пожала плечами, и на выход мы направились вместе.

— Все хорошо в меру, — ответила учительница уже на улице. — А виноделие — это ж отдельное искусство!

Слышала бы ее Джусиха или Никитич! Дрэк, напротив, согласился бы, он коньяк любил, сам видел.

— Возвращайтесь к нам учителем русского, — предложил Илья.

— Да, на кого вы нас покинули? — сыронизировал я, хотя знал ответ, и Вера Ивановна подтвердила мои предположения:

— Меня никто не спрашивал. Людмила Кировна захотела ваш класс, а мне дали пятые.

— Потому что с мелкими сложнее, — усмехнулся я.

— Может, и поэтому, — уклончиво ответила Вера Ивановна.

— Интересно, если всем классом отказаться от Джусихи, вас вернут? — спросил Илья. — Так ведь не делается! Ну, так, как она с вами поступила.

— Увы, делается, — вздохнула учительница. — Про дедовщину слышали?

— Да, — грянули мы в один голос, и я развил тему:

— Везде то же самое, в любом учреждении. Молодой специалист не особо имеет право голоса. Вот если двадцать лет продержится в зоотеррариуме, тогда да, приобретет вес. В итоге остаются не самые лучшие, а самые ядовитые. Гнилая система. Ненавижу.

В той реальности Веру Ивановну из школы выжили, а Еленочка наша продержалась, потом вышла замуж и сменила место жительства.

— Откуда ты такой умный? — удивилась учительница.

Вспомнился анекдот, где эту фразу обронил муж во время ссоры с женой, теща услышала и крикнула из соседней комнаты: «Тебе показать?» Этого я, конечно, не сказал.

— Оттуда, откуда все.

Возле дорожки, ведущей к Илье, мы распрощались с Верой Ивановной, и я заметил Каюка на качелях, который хотел поехать к бабушке со мной. Увидев нас с Ильей, он вскочил и ломанулся навстречу.

Убедившись, что справедливость восстановлена, я спустился в подвал, выкатил мопед и с Каюком на заднем сиденье поехал к бабушке, ловя завистливые взгляды дворовых мальчишек. До чего же хорошо, когда тепло, ветер по щекам, и ты — не крошечная шестеренка, которую стачивает система, адаптирует под себя, а ее пусковой механизм. Важная деталь, приводящая в движение все вокруг.

Как же было страшно, когда взрослый ушел, и как же здорово сейчас!

Ехали мы чуть дольше получаса, притормаживали, пропуская грохочущие фуры, потому что казалось, они нас просто сдуют с дороги. Пыхтели с горки на горку. Перекрывая рев мотора, Юрка хвастался школьными успехами, и что дядь Леша купил раму мопеда и колеса, а еще он ремонтирует соседские машины. Сам покупает запчасти, чтобы хозяева не напрягались, и перепродает. Копит себе на нормальный протез. Вспомнилась мать Юрки, которую я попытался закодировать. Интересно, почему не сработало?

С моим отцом не получилось, потому что он сильный. С ней — вероятно, потому что она совсем пропила мозги и превратилась в ничего не понимающее двуногое животное, цель жизни которого — прибухнуть и не просыхать. Здорово, что Каналья не пропил мозги. Или пропил не все. Или их у него изначально больше.

Бабушкин пес Боцман почувствовал гостей издали, встал на задние лапы, высунул голову за забор — казалось, что она наколота на колья — и поприветствовал нас радостным лаем, а когда я вошел во двор, бросился на грудь, попытался лизнуть, но я отвернулся. Из кухни выбежала бабушка, вытирающая руки о передник. Разулыбалась.

— Мальчики, айда к столу! Я борща сварила!

— У меня «четверка» по русскому! — похвастался Каюк, рванув переодеваться.

— Андрюша приехал. Идем, поздороваешься. — Бабушка сделала приглашающий жест.

Вот уж кого видеть не хочется, а придется.

В кухне восседал двоюродный брат. Что это с ним? Побледнел, заерзал, глазки забегали. Сразу видно — не рад мне братец. Глянул на электронные часы, кивнул мне и вскочил, будто на пружинах. Видимо, здорово я его самомнение пошатнул.

— Ба, мне пора. Автобус уйдет. Так ты утку мне дашь?

Бабушка вытащила из холодильника пакет, и по кухне распространился удушающий трупный запах.

— Она точно свежая? — уточнил я и помахал перед носом.

Бабушка развернула пакет.

— Да вот только зарубила. А пахнет горелым — тушку обжигала над плитой.

И тут до меня дошло, что это не утка воняет. Силуэт братца на миг превратился в манекен, покрытый гниющими струпьями. Я мотнул головой, и наваждение исчезло вместе с запахом, и волосы встали дыбом во всех местах.

— Че вылупился? — буркнул Андрюша, направляясь к выходу.

Бабушка устремилась за ним, говоря:

— Андрей, ну что ты так? Вы же родственники! У тебя есть толковый брат! А ты…

Что он пробурчал в ответ, я не расслышал. Чего он так? Да потому что гниет заживо, а я каким-то чудом научился видеть гниль и червоточины в людях, они словно обнажают передо мной свои душонки. Умение полезное, но отвратительное. Интересно, в силах ли я как-то помочь тем, кто гниет? Может, есть какое-то ментальное лекарство?

И еще один момент — все они меня на дух не переносят.

Под столом стояли пакованы кофе в двух белых пакетах, и постепенно насыщенный кофейный аромат вытеснил прочие запахи. Прохудилась пачка, что ли? Я потянул пакет на себя, обнаружил на дне бурый порошок, принялся искать бракованную пачку.

Из первой попавшейся под руку посыпалась коричневая струйка, марая красно-белую бумажную упаковку. Пробой был таким, словно пачку ткнули ножом. И одну, и вторую и третью…

Вот сучонок! Выругавшись, я оттолкнул вошедшего в кухню Юрку и рванул догонять Андрюшу.

— Эй, ты че это? — донеслось в спину.

Чего-чего… Из Андрюши полилась гниль и испортила мой товар. Хана тебе, братец!

Глава 33.