Превозмогая любопытство, тренировку я все-таки провел, и лишь потом, взмыленные и разгоряченные, вместо того, чтобы праздновать, мы окружили Тимофея, и я спросил:
— Так понял, что из дома ты сбежал.
— Да! — гордо ответил он. — Не хочу там жить и учиться с дебилами!
— Мужик! — улыбнулся Рамиль, припечатав кулак к ладони.
— А иначе было нельзя? — остудил я пыл Тимофея.
Он мотнул головой.
— Она хочет продавать нашу дачу. Считает, что вы на меня плохо повлияли. И наотрез отказывается меня переводить в другую школу. — Тим скривился и передразнил опекуншу: — Ехать двадцать минут! Ты под машину попадешь! Цыгане тебя утащат!
— Ну а ты? — спросила Саша, отправляя в рот конфету.
— Я сказал, что или перевод в другую школу и дача остается. — Тимофей инстинктивно потянулся к шарлотке, но опустил руку. — Или я ухожу.
— А она? — вытянул шею Ян.
— В истерику. Испортился я, управы на меня нет, что ни день, так драка. Через год мне поступать, а денег нет, сам я не поступлю, потому дачу она и продает. Но на самом деле — чтобы я не виделся с вами.
Он замолчал, налил себе компот и продолжил, сменив тон с воинственного на жалобный:
— Я правда пытался, но она меня тупо не слышит! Достало, что она со мной — как… как… С отсталым! Вот, сутки ехал. Еще сутки у меня есть, искать-то начинают только на третьи. Пусть подумает.
Вспомнилась его колоритная бабка из разряда «лишь бы дитятко кушало хорошо». Как договариваться с человеком, когда он видит в тебе не парня и будущего мужчину, а прожорливого питомца? Может, и правильно он поступил…
Перед глазами возникла моя бабушка, рыдающая из-за Андрюши. Да, ситуации разные, но палку перегибать Тимофею не нужно.
— Позвони ей, — сказала моими устами память взрослого. — Ты ж помнишь телефон соседей?
Тимофей сразу скис, друзья уставились на меня непонимающе. Пришлось объяснять:
— Сейчас она, скорее всего, думает, что ты утонул, попал под машину, тебя утащили цыгане. Улавливаешь? И ей еще полтора дня обивать пороги ментовок, обзванивать морги. Может, она вообще не поверила, что ты смог так поступить? Если ты позвонишь, то, во-первых, она перестанет тебя хоронить, а, во-вторых, примет факт, что у тебя есть право голоса, и твои слова не пустой звук.
— В этом что-то есть, — кивнула Саша.
— Она орать начнет! — развел руками Тим.
— Зато услышит тебя. Она так и так узнает, что ты здесь. А если помрет от волнения? Ты потом себя не простишь.
— Он прав, — подтвердил мои слова Илья и добавил: — Так правильно. Так ты покажешь, что не боишься ее, не дался и готов себя отстаивать.
При мысли о том, что с бабушкой может что-то случиться, Тим побледнел, вскочил.
— Позвонить ей хочешь? — спросил Илья и встал с дивана. — Идем.
Тимофей чуть ли не побежал за ним. Хотелось послушать, что он там говорит, но я остался и обратился к одноклассникам:
— А теперь давайте сочинять тупые и бездарные стишки. Джусиха думает, что, блеснув талантом, себя выдаст тот, кто писал эпиграмму на нее.
— Я этого не выдержу! — прошептала Гаечка, у которой талант точно имелся.
— Ладно. Давайте так. Берем листок. — Я вырвал чистый лист из тетради в клеточку. — Выбираем стихотворный размер. Пусть это будет ямб.
— Это как? — спросил Димон Минаев.
— Это когда ударение на каждый второй слог. Мой дя́дя са́мых че́стных пра́вил, например, — объяснила Гаечка. — Он самый простой, как по мне. Ну, что такое рифма, все знают, да?
Все закивали, в том числе Ян.
— А если ударение на первый слог — хорей? Че-то путал их всегда, — прогудел Чабанов.
— Потому что нелогично, — выдал Ян. — Хорей — в нем самом ударение-то на второй слог, а в ямбе как бы на первый. Вот и путаница.
— Ну а дальше что? Лист-то зачем? — спросил Рамиль.
— Играть будем. Я пишу первую строку, никому не говорю, что там. Ее видит только тот, кто пишет вторую. Потом второй загибает мою писанину и передает третьему, тот первую строку не видит, и так далее. Получается, что каждый следующий видит только одну строку. Как все напишут, разворачиваем. Должно получиться смешно.
— Рифма одинаковая получится, — сказала Гаечка.
— Значит, нечетный номер задает рифму, четный рифмует, — подытожил я и проставил номера. — У нас тема — природные явления, помним, да? Никто не против, если я начну? Размер путь будет, как у Пушкина, и количество слогов такое же.
На другом листке я написал:
«Мой дя-дя са-мых чест-ных пра-вил» — и выделил ударения.
— А можно с вами? — поднял руку Ян, я кивнул.
— И я хочу! — подключился Борис.
— И я! — выразила желание Алиса.
Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы дети приступали к домашнему заданию по литературе с таким рвением⁈ Можно же не тупо зубрить, а если вот так — и развлечение, и учение. На всю жизнь запомнят, чем ямб от хорея отличается.
— Конечно можно, — ответил я. — Начали.
«Как жаль, что осень наступила», — вывел я и передал Гаечке.
Заговорщицки улыбаясь, она забрала листок, что-то там написала и передала Рамилю, напомнив:
— Тебе ничего рифмовать не надо. Просто пишешь без рифмы и выбираешь жертву, чтобы ей передать.
— Мне! — крикнул Ян.
Рамиль долго мучился, жевал губами, ерзал, чесал за ухом ручкой. Наконец родил и передал лист Яну, как тот и хотел. После Яна был Борис, затем Чабанов и Минаев, Кабанов, Алиса.
— Можно разворачивать? — спросила она.
— Эй, давай Илью подождем! — возмутился Ян. — Вдруг он тоже хочет? И толстый еще…
— Толстый не играет, — припечатал Чабанов.
— А че за толстый? — спросил Кабанов. — Впервые его вижу!
— Да вот, прибился и остался. Жирным был, как шар, а ща прям на человека похож…
Рам смолк, потому что вернулись Илья и Тим, мрачный, как туча. Плюхнулся на диван и отчитался:
— Бабушка говорит, ей надо вырезать желчный пузырь, иначе она умрет, деньги нужны на это. Завтра она вылетает! Сюда! Продавать дачу!
— Хреново, — вздохнула Гаечка.
— Но согласилась перевести меня в другую школу, — добавил Тимофей, помолчал немного, окинул взглядом подвал и сказал: — И все равно клево, что я вас повидал! Очень рад ваще!
— Ты здорово изменился, молодец! — похвалил его я.
К нему подошел Кабанов и представился, они пожали друг другу руки. Ян рассказал, что мы играем в буриме, растолковал правила и отдал Илье листок. Сперва он там что-то нацарапал, потом — Тимофей.
— Это мы к литературе готовимся, — объяснил я, развернул листок и зачитал:
— Как жаль, что осень наступила,
Сезон купальный я закрыла,
Грибов корзину насобрала.
Но что-то получилось мало.
Побило градом всю малину.
Медведь в берлоге кони двинул…
Все засмеялись. Я продолжил:
— Дальше — больше: «И завонял, и разложился, и в Карасиху превратился. Все знают: нет ее страшнее. Никто бы не хотел стать ею, и даже дядька Черноморец»…
Дядька Черномор, рожденный фантазией Тима, вызвал у Бориса приступ конвульсий. Брат упал на мат и дергался, изображая креветку. Вскоре Ян пал жертвой его заразительного хохота, потом — Гаечка, и вот уже все смеются, даже Кабанов с Тимофеем.
Подождав, пока они успокоятся, я сказал:
— Придется все-таки сочинять серьезные тупые стишки для Джусь.
Прошло все быстро, просто и весело: предлагалась строка, потом подбирались подходящие варианты, рожденные коллективным разумом. Так мы сочинили каждому по стишку средней паршивости из шести строк. Хорей — две штуки, ямб — три, и один, написанный трехстопным размером, я не помнил, как он называется.
Я их записал, пронумеровал, а потом мы тянули жребий. Мне достался тот самый трехстопный шестистрочник.
После этого я отправился с Ильей звонить деду, который точно решил все дела и уже дома.
Но ничего хорошего он мне не сказал: чурчхела не особо пошла, еле продал десять штук по пятьсот рублей. Причем у его продавщицы это получилось лучше. Итого — тридцать штук в день. Это без малого десять тысяч чистой прибыли на две точки. Маловато будет. Орехи идут не сильно хорошо, с них получается приметно по пятерке на место. Если пахлава так же пойдет, будет еще плюс пять. Итого пятнадцать тысяч, да плюс двенадцать без учета зарплаты продавцу. Двадцать семь на двоих — тринадцать мне. Минус расходы на транспортировку, благодарность бабушке, останется хорошо если десять.
Триста долларов в месяц. Триста. Долларов. А не зажрался ли я? Раньше такая сумма мне казалась фантастической, а теперь я носом кручу.
Во время разговора меня посетила идея дополнить товар сладостями, купленными на оптовых складах — этоеще плюс пятерка. Правда, закупками дед будет заниматься один, и ему нет смысла делиться со мной, но и так неплохо. В конце концов, я смогу развернуть деятельность здесь, если вдруг прижмет.
Распрощавшись с дедом, я задумался над тем, что сейчас — время более-менее стабильное. Курс доллара в среднем один к тысяче, и так будет до конца сентября, а потом начнется гонка на выживание: тотальная задержка зарплат, колебания курса в течение дня, отсутствие каких бы то ни было денег и голод. Помнится, Каретниковы жили только за счет подачек нерадивых студеозузов. То, что происходит сейчас — только начало.
Хорошо, что был у меня-взрослого приятель Виталя, который рассказал, что такое бартер и как это работает.
Мою задумчивость Илья трактовал по-своему:
— Плохие новости?
— Новости так себе, — ответил я. — Идем к нашим?
Я кивнул. Мы начали спускаться по пропахшей котами лестнице. Несколько месяцев назад мне казалось это не то чтобы нормальным — привычным. Но я-взрослый пожил в доме с лифтом с зеркалами и пальмами на этаже, с плиткой под мрамор в подъезде, который закрыт для чужих и где раз в неделю наводит порядок уборщица, и сейчас два представления о прекрасном боролись во мне.
Пока считал ступени, я думал о том, что, если Горгоцкая продаст дачу, мы очень нескоро увидим Тимофея, и от этого грустно.
Пятьсот долларов за дом, пусть и плохонький — это же вообще ни о чем! Дом Кабанова я не потяну, а столько у меня есть, и еще деньги останутся! Вот только выкупить я ее не смогу, потому что у меня даже паспорта нет, а как на это отреагирует мама — большой вопрос.
Я поймал себя на мысли, что смутно помню дачу Тима. Она находилась в самом конце кооператива и примыкала к лесу, мы туда не ходили. Каменный небольшой домик с покатой крышей. На первый взгляд, площадью около сорока квадратных метров. И еще сарайчик летней кухни…
И тут меня посетила толковая идея. Если там есть печь, это именно то место, куда можно поселить сирот и Лидию! Всяко лучше общаги или хибары в промзоне.
Вот только на кого оформить дачу? Мать мне весь мозг вынесет — да зачем тебе это нужно, и так работы на даче море! Давай на эти деньги лучше купим импортный телек!
Откуда ей знать, что через десять лет там вырастут настоящие дворцы?
Потому, спустившись в подвал, я сразу же спросил у Тимофея:
— Пятьсот долларов, говоришь, за дачу?
Он грустно кивнул.
— Там есть печка? — уточнил я. — Какая площадь домика, сколько комнат?
— Веранда, прихожая, две отдельные комнаты. Печка, да, есть. И летняя кухня. Там тоже печка и титан.
— То есть зимой там жить можно?
— Мы на Новый год как-то приезжали. Можно. Но дорога слишком уж грязная, никуда не выйти. А так нормально, я бы жил. — Он вздохнул.
— Поехали смотреть твою дачу, пока не стемнело, — потер руки я.
Прода — с субботы на воскресенье. Обновления не будет, так как продублировался текст.