Вперед в прошлое 5

Глава 33 Нож в спину

Бабушку и Андрюшу я увидел в конце улицы и рванул к ним. Собаки среагировали на бегущего меня, подняли гвалт, заметались вдоль заборов. Братец обернулся на шум и оцепенел, напрягся, сжав кулаки. Вид он имел растерянный, но, видимо, еще надеялся, что его диверсия не вскрылась.

Бабушка не заподозрила неладное и улыбнулась.

— Все-таки решил проводить Андрея? Правильно. Родным надо держаться друг друга.

По моему виду брат все понял, отвел взгляд, сглотнул слюну, дернув кадыком.

Я шагнул к нему и, подавляя желание врезать, прохрипел:

— Ты ничего мне сказать не хочешь?

— А че, должен хотеть? — промямлил он совсем неубедительно.

Вот только сейчас бабушка насторожилась, уперла руки в боки. О, до чего же трудно сохранять самообладание, кога в груди клокочет ярость!

— Стоимость одной пачки кофе — десять тысяч рублей, — прошипел я, хватая его за грудки. — Так-то меньше, но с учетом доставки именно столько. Итак, сколько штук ты испортил? Сколько теперь мне должен?

— Я ниче не делал, — пробормотал он.

— Андрей, это правда? — спросила бабушка таким тоном, словно вскрылось, что Андрюша кого-то расчленил и закопал.

— Нет! — по-девичьи взвизгнул он и просительно заглянул ей в глаза.

Бабушка молчала, переваривая услышанное. Я метнулся к нему, взял его шею в захват, прижал башку к боку и поволок братца назад.

— Ну, идем смотреть.

Он принялся вырываться, и я его выпустил. Андрюша потер пылающее ухо, выругался и зашагал к остановке.

— А ну стоять! — рявкнула бабушка.

От ее голоса он дернулся, будто от выстрела, и замер. Медленно опустил ногу и обернулся.

— Домой! — приказал она и указала направление.

А я испытал необыкновенное облегчение от того, что бабушка приняла мою сторону, хотя мы знакомы-то четыре месяца, в то время как Андрюшу она с пеленок растила, и он точно был любимым внуком, в зад зацелованным.

— Если это правда, — в ее голосе звякнул металл, — я тебя убью. И только попробуй сбежать! Ноги твоей в моем доме больше не будет.

Братец остолбенел, судорожно втянул воздух и выпалил:

— Ты ему веришь, да? Он сам это сделал, чтобы меня подставить!

— Что сделал? — тоном прокурора спросила бабушка.

— Пачки продырявил!

Попался дурачок.

— А откуда ты знаешь, что они продырявлены? — прищурился я. — Вдруг просто обгажены?

Но Андрюша меня словно не услышал, всплеснул руками.

— Бабушка, как ты можешь ему верить⁈ Мне обидно.

— А уж как мне обидно, что такого… выродка вырастила, — прошептала она и, ссутулившись, зашагала домой.

Поравнявшись с Андрюшей, со всей силы врезала ему, попала в грудь и особого урона не нанесла.

Домой мы шли вместе, Андрюша остался стоять, а по трассе прогрохотал «Икарус», на который он опоздал.

— Вот зачем он это сделал? — задала риторический вопрос бабушка.

— Ревнует, — ответил я. — Раньше он был единственным любимым внуком, а теперь появились мы, и ты большую часть времени проводишь с нами. А еще в прошлый раз, когда собирались все вместе, он обижал Борю, и мы подрались. Точнее — устроили дуэль, и я его победил. Вот он и затаил обиду.

Лучше сразу сказать правду, чем множить ложь.

И опять бабушка повела себя правильно с точки зрения морали, кивнула.

— Я помню, как Наташа и Боря от него шарахались. Много пачек испортил этот остолоп?

— Пока не знаю, — пожал плечами я. — Почуял запах, глянул в пакет, а там… Ты ведь не говорила ему, что я должен приехать?

— Нет.

— Вот он и решил нагадить, смыться, а потом сказать, что так и было, сами разбирайтесь.

Шавки все не могли угомониться, носились вдоль заборов и верещали. Возле дома Канальи я увидел гнилой «жигуль» и торчащий из-под капота зад Алексея.

— Привет, дядь Леша! — крикнул я.

Каналья распрямился и ударился затылком о капот. Помахал мне, протягивая вперед черные от масла руки.

— И тебе привет! Рад видеть! Руки я тебе не подам, извини.

Я показал ему «класс» и попытался улыбнуться, хотя было нерадостно.

На кухне, потеснив недоумевающего Юрку, мы первым делом принялись осматривать товар. В одном пакете было повреждено шесть пачек, в другом — четыре. Почти половина. И как же здорово, что вторая половина, та, что для торговли в выходные, придет только завтра.

— Это че это? — спросил Каюк.

— Андрей испортил кофе, — объяснила бабушка.

Каюк выругался, шлепнул себя по губам, но отчитывать его никто не стал.

Бабушка вертела в руке пачки, прикидывала, можно ли аккуратно раскрыть упаковку и заклеить. Это было бы реально сделать с пачками из будущего, эти же представляли собой квадратные брикеты, кофе после вскрытия требовалось так же спрессовать, что не представлялось возможным. К тому же четыре пачки были насквозь пробиты ножом и испачканы содержимым, что может навести покупателей на мысли о подставе.

— В принципе, мы не в убытке, — вслух рассуждал я. — Чем врать и выкручиваться, можно тупо заклеить порченые пачки и продать по себестоимости в рестораны и кафе, у меня есть там клиенты, а им все равно, содержимое-то не пострадало. Обидно только, что ничего не заработаем.

— Обидно, что такое делают — свои, — вздохнула бабушка, грузно опустилась на стул, закрыла лицо руками, плечи ее мелко затряслись.

Эта женщина стреляла фрицев, ползала по-пластунски в грязи, замерзала в окопах и, наверное, не плакала. На пару секунд я растерялся. Уместно ли будет мое сочувствие? Может, ей отвратительно проявлять слабость? Но я все равно встал и обнял ее — оттолкнет так оттолкнет. Юрка шагнул к нам, но не решился присоединиться. И еще больше захотелось нахлобучить братца. Поймать на остановке и бить, бить до кровавой юшки, а потом долго возить мордой по асфальту.

Но Андрюша пришел сам, как побитый щенок. Молча сел на корточки возле пакетов, достал испорченную упаковку, долго вертел в руках и проблеял:

— Наверное, это как-то можно исправить. Можно ведь? Если клеем аккуратно свести края разрыва…

— Там не только бумага, но и под ней — фольга, — сказал я холодно. — И представь лицо покупателя, когда он обнаружит, что ему подсунули брак.

Андрюша забормотал:

— Десять тысяч? У меня есть тридцать две. На новый плеер копил. Я отдам. — Он тронул бабушку за ногу. — Отдам, слышишь?

Бабушка распрямила спину. Удивительно, но ее лицо не распухло от слез, недавнюю слабость выдавали лишь красные глаза и влажные щеки.

— Зачем ты так подло поступил? — спросила она и прошипела: — Ты понимаешь, что я отвечаю за товар, и ты меня подставил⁈

Юрка, почувствовавший себя не в свой тарелке, вышел из кухни. Братец потупился и повторил:

— Я отдам… Только, пожалуйста, маме не говори!

Бабушка поднялась. Отдернула юбку и пнула Андрюшу, опрокинув его на спину.

— Ах ты… щенок! Пошел вон отсюда! — Пинок. — Чтоб ноги твоей, — пинок, — в моем доме больше не было!

Братец выставил вперед руки:

— Я больше не буду! Бес попутал!

— Падлюка! Выродок! — ярилась бабушка.

Андрюша пулей вылетел из кухни во двор, оттуда — через калитку за улицу. Бабушка его передразнила:

— Пожалуйста, маме не говорите! В первую очередь ей и скажу. Чтобы знала, какой выродок у нее растет!

Она подняла пакет с уткой и перекинула через забор.

— Проваливай!

Андрюша поплелся прочь, придерживаясь за бок. Бабушка направилась в дом и сразу же шагнула к телефону, принялась крутить диск, а потом живописала Андрюшину провинность. Видимо, тетя Ира защищала сына, потому что бабушка сорвалась на крик — типа, ты понимаешь, какой Андрюша подлый? Ничего святого у него нет!

Скорее всего, тетя Ира примет сторону сына. Как бы подличать не стала и чинить мне препятствия, она ведь уже пыталась! А теперь из-за меня, гада, ее деточке досталось! Надеюсь, у бабушки хватит авторитета поставить ее на место. А если нет, Ирина — не единственный проводник, мы уж со всеми перезнакомились, будем работать через других.

Было неловко оставлять бабушку в такой момент, но я должен был ехать: меня ждал валютчик и вечером — наши на базе, я пообещал им тренировку. Жестом я подозвал Юру и сказал:

— Присмотришь за ней?

Он кивнул, а я вернулся в кухню, где бабушка неподвижно сидела, глядя в одну точку. Заварил ей и себе кофе, разбавил сливками и сказал, ставя чашку напротив нее:

— Спасибо за поддержку.

— А как еще поступить? Выгораживать крысу только потому, что он свой? — Она сморщилась и покачала головой. — Посчитай убыток, я заплачу за порчу товара.

И тут меня снова взяло зло, я шлепнул по столу.

— Нет! Во-первых, пусть сам отвечает за свой поступок, лишается карманных денег. Он не пятилетка, а почти взрослый мужик. Во-вторых, никакого убытка нет. Я продам бракованное вполцены и верну то, что вложил. Вопрос исчерпан.

Бабушка кивнула. Мы обнялись и распрощались. Переложив уцелевший кофе в рюкзак, я покатил на рынок, к валютчику.

Он был на своем обычном месте. Помощница, молоденькая девушка с барсеткой, рассчитывала клиентов под его чутким надзором. Прищурившись, посмотрела на свет через долларовую бумажку, подозвала Павла, он долго изучал купюру и вернул ее владелице, покачав головой. Видимо, фальшивой оказалась. Та принялась доказывать, что нет, но валютчик был непреклонен.

Когда наконец эта торговка поплелась прочь, к валютчику подошел я с товаром, получил свои деньги, и он сказал:

— Тебя тут местная шантрапа искала.

— Это еще кто? — насторожился я.

— Да мелкий пацан и девчонка. Раньше грязными были, теперь ухоженные, все из себя. А я и не знаю, что им ответить.

Света и Ваня? Что им нужно?

— Когда это было?

— Вчера вечером. Может, свой адрес мне скажешь?

Ага, разбежался. И ключ от квартиры, где деньги лежат. Зачем сиротам я так срочно понадобился, что они ищут меня через третьих лиц? Вроде бы все хорошо складывалось, нашлась женщина, готовая о них заботиться, что же случилось?

— Извини, не могу, — развел руками я. — Девочка — забавная такая блондинка?

— Да, и брат ее. Они что, семью нашли?

— Типа того. Я их опекаю. С ними еще пацан, он тут машины моет.

— Зачем это тебе? — удивился валютчик. — Лишних денег много? Все равно нормальные люди из них не вырастут, они давно на улице, у них уже мозги поплыли.

Вопрос я проигнорировал, уточнил только:

— Где сейчас эти дети?

— Без понятия. Мне больше интересно, почему они именно ко мне подошли.

— Может, видели нас вместе, — предположил я. — Они ж тут давно вертятся.

— Надеюсь, не будет кто-то более серьезный так тебя искать, через меня.

Завидев нового клиента, деда, принесшего медали, валютчик сместился к нему, а я отошел в сторону, размышляя, как найти сирот, когда осталось так мало времени до тренировки. Покатил мопед через торговые ряды к плитам, где мы обычно встречались.

На плитах спал бомж, подстелив под себя газету. Второй заснул на земле, мычал, сучил ногами, а под ним растекалась лужа, источая острый аммиачный запах.

Хоть ори на всю округу: «Ваня! Света!»

Ну а что делать? Вдруг случилось что-то из ряда вон выходящее? Лучше минута позора, чем до пятницы мучиться неведением.

Но заставить себя орать, как базарная баба, я не смог, стало стыдно. Как ни убеждал себя, что окружающим плевать на орущего подростка, все равно решил просто решил обойти рынок по периметру, осмотреть парковки — вдруг Бузя, промышлявший мытьем машин, там?

Я не ошибся, увидев его полирующим зеленый «Москвич». Парнишка постарше вытирал лобовое стекло, отодвинув дворники. На меня они не обращали внимания, потому пришлось окликнуть Бузю. Он изменился лицом и рванул ко мне, что-то сказав напарнику.

По его виду я понял: таки да, что-то случилось, но задать вопрос не успел, Бузя крикнул на бегу:

— Баба Марфа того… померла!

Я остолбенел и спросил лишь сперва пару мгновений:

— Когда? Как?

— Вчера утром. Не встала. Ну, не проснулась. Дед по дому бродит, как дурак, в штаны навалил, говно по полу размазал. Светка давай бабу будить, а она холодная. Светка — орать. Шо делать, ваще не вдупляем. Мне — работать, малые ссутся… ну, боятся. — Он выругался.

Я тоже выругался. Представляю, что испытали дети! Опыт взрослого подсказал: звонить 02 и 03, но озвучить это я не успел, Бузя продолжил:

— Хорошо теть Лида пришла в два дня. Бабку увезли в морг. Завтра приедет ее дочь, нас выгонит.

И что теперь? Детям снова идти на улицу? Нет. Надо срочно искать им жилье. Еще тренировка… И Кабанов должен сказать, какую сумму кредиторы выставили его матери.

А что, если выкупить его дом? Внести недостающее и поселить там сирот с тетей Лидой? Нет, это влажные фантазии. Скорее всего, у меня не будет нужной суммы. А если и будет, я не могу вложить деньги в чужой дом и потерять все. Потом свое не заберешь и не докажешь, что вкладывал. А дом у них дорогой, тысяч пять баксов стоит, столько я разве что за год соберу.

Одно, блин, к одному!

— Тетя Лида сейчас где? — спросил я.

— За дедом смотрит, шоб не потерялся. Рулит там всем. Ночевать останется.

— Это хорошо. Мне сейчас надо домой, подумаю, что можно сделать.

Бузя пожал плечами.

— А шо ты можешь? Бабку-то не оживить. Ты когда приедешь?

Как-то даже обидно стало от этого «шо ты можешь». Да побольше некоторых взрослых!

— Сегодня к ночи или завтра после обеда, — пообещал я.

Наверное, все-таки ночью, надо с Лидией переговорить. Снять им квартиру или дом, это будет недорого и всем хорошо: и Лидии, и детям, к которым она привязалась.

У бабушки я так и не перекусил, потому купил по пирожку с мясом себе и Бузе, который не хотел меня отпускать и идти в дом, где случился покойник. Но не с собой же его тащить? У меня еще есть обязательства. Слишком много обязательств для четырнадцатилетнего парня.

Внезапно я ощутил всю тяжесть мира, упавшего мне на плечи. И так стало пусто, так одиноко, хоть вой. Никто мне в этом не поможет, и рассказать… Рассказать, конечно, есть кому, но откуда-то я знал, что нельзя.

Простившись с Бузей, я покатил к своим на базу. Итак, сперва — тренировка, потом — Кабанов, затем — позвонить деду. Нет, Кабанов, тренировка, дед. И лишь потом думать о новых проблемах. Но мысли все равно крутились в голове, как когда нельзя думать о белой лошади.

Лучше уж о ней. Или о белом гноме. Интересно, у кого еще кто был, о ком думать нельзя?

В итоге на базу я добрался ровно в шесть, ругнулся, вспомнив, что хотел купить конфет, чтобы отпраздновать Борину победу, спустил мопед в подвал.

Но ребята справились сами, каждый принес, что смог: кто-то — шарлотку, кто-то — компот, кто-то — конфеты, и стол был накрыт, все ждали меня и светились от предвкушения праздника. Все-таки русский дух живет в нас с детства: с юных лет ищем повод что-то отметить.

Из общей массы выделялся мрачный Кабанов, сидящий на диване и погруженный в себя. Я брякнулся рядом и спросил:

— Что?

Остальные с расспросами приставать не стали, наблюдали молча. А может, уже все знали.

— Две пятьсот баксов, — припечатал он и добавил: — Две — долг, пятьсот — проценты. Братки оценили наш дом в пять штук, предлагают две комнаты в общаге здесь или двушку в промзоне. На раздумья дали три дня, счетчик остановили на неделю.

— Ты понимаешь, что, если бы не афганцы, вы бы потеряли все? — сказал я, ощущая отвратительную беспомощность.

— Двушка в промзоне! — воскликнул Кабанов и сжал кулаки. — А две штуки взять негде!

— И мне негде, — вздохнул я.

К Новому году эти деньги должны заработаться, но нет столько времени.

— А если однушку здесь? — спросил я.

— Тут продается один отстой! И где мне спать? На балконе? На раскладушке в кухне? В общагу мать отказывается категорически.

— Пусть они вам деньгами отдадут, только долларами, а не рублями. А вы купите, что понравится, — предложил я.

— Не хотят, — проворчал Санек. — Или так, или — пошли вон на улицу.

— Думаю, афганцы договорятся, но придется им заплатить, — предположил я. — Если баксов двести — это ж не фатально? Подыщите плохонькую двушку в нормальном районе. Они и стоят в пределах двух тысяч.

— Если заплатить решалам, меньше останется! — воскликнул Кабанов. — Хватит на однушку. Ваще не знаю, что делать. Как теперь жить? — добавил он жалобно.

Вспомнилась квартира бабы Вали, которую наследники наверняка будут продавать. Да, однушка, но — с большим балконом, где можно оборудовать комнату и жить с весны до осени. Стоит такая полторы тысячи баксов, может даже меньше. Соображениями я поделился с Саньком, но новость не вызвала у него воодушевления.

— Заработаешь, немного добавишь, купишь двушку, — закончил я.

— Как я заработаю? — всплеснул руками Санек.

— Да перед Новым годом штуку баксов — легко. Давай потренируемся, и так уже выбиваемся из графика, и я расскажу как.

Поднявшись, я собрался скомандовать, чтобы все строились, но увидел плотного высокого парня с рюкзаком за плечами, идущего к нам широким шагом. Только когда он подошел поближе, я узнал в нем толстяка Тимофея.

— Привет, — пробормотал он, и все обернулись. — Не прогоните?