Вперед в прошлое 8

Глава 28 Счастья всем!

— А давай мы еще поработаем? — предложил Памфилов, ударник труда. — Ты это все отвези, потом за второй партией приедешь, тут хурмы немерено! Зуб даю… нет — глаз! Что будет столько же или больше.

Подтверждая его слова, вдалеке появилась Гаечка, возглавлявшая шествие. За ней Кабанов и Рамиль тащили ящики с хурмой. Вот теперь точно сто килограммов!

Я посмотрел на Антона Анатольевича.

— Вы как? Время есть?

Смущенно отведя взгляд, тот прошептал:

— Еще семьсот… пятьсот рублей — и все сделаем. До девяти я свободен.

Рассчитавшись с друзьями за еще двенадцать килограммов, я обратился к Илье:

— Дружище, тут такое дело… Поступила информация, что Славинова пристрелили.

Слушавший нас Ян издал возглас радости и побежал по дороге самолетиком.

— Собаке собачья смерть, — прошипела Гаечка.

Подождав, пока друзья утихомирятся, я продолжил:

— Это присказка, а сказка вот в чем. На базе нашли видик и телевизор, возможно, Илья, ваши. Чтобы их забрать, твой отец должен написать заявление в милицию. Ну и предоставить паспорта изделий. Надеюсь, они сохранились. Только я тебе ничего не говорил.

— Видик вернется! — улыбнулся Ян и подпрыгнул.

— Паспорта есть, — кивнул Илья.

— Поговори с отцом, и чем раньше, тем лучше, а то менты себе заберут, — посоветовал я и сказал друзьям: — Работайте, братья! Илья, вот двадцать тысяч, надеюсь, хватит, чтобы расплатиться. Я поехал, буду не раньше шести вечера.

Все это время я ловил на себе заинтересованный взгляд армянина, который отказал Гаечке и наблюдал за нами из-за забора. Давай, дедуля, созревай! Еще килограммов тридцать собрать — вообще песня будет.

Я уселся на переднее сиденье, поджав ноги, назвал бабушкин адрес и, опустив стекло, крикнул Илье:

— Карп на тебе.

Сейчас поеду к бабушке, познакомлю ее с Антоном Анатольевичем, мы отнесем в подвал хурму, потом повезем товар на вокзал, я выйду на рынке, а дальше сяду н автобус — и к друзьям. Затем бабушка отправится на вокзал, передаст фрукты проводникам, вернется домой, а мы с водителем сгоняем за второй партией хурмы. После я на Карпе заберу Бузю, и мы повезем вещи детям, как раз все будут на месте. Еще неплохо бы им круп и тушенки привезти… нет, тушенку не стоит — сразу съедят. А на крупах три дня продержатся, пока непогода не утихомирится.

Когда выехали на главную дорогу, Антон Анатольевич сказал:

— Тебя мне Бог послал, честное слово! Пенсия маленькая, работы нет, Валечка у меня лежачая, деньги нужны — просто край.

— Что с ней? — спросил я для поддержания беседы.

— Перелом шейки бедра, — вздохнул он. — Она молодая еще, пятьдесят пять лет. Операцию бы… Но дорого. Очень дорого, не хватит, даже если все продать. — Подумав немного, он продолжил: — На самом деле работа в мастерской от звонка до звонка даже хуже. А тут и деньги, и свобода. Хозяйство ведь тоже на мне. А сыновья… Помогают, конечно. Но не для того мы их растили, чтобы привязать к себе и превратить в сиделок. Пусть вьют гнезда, строят свою жизнь.

Я слушал и кивал, вспоминал приятеля, который всю сознательную жизнь посвятил матери и нес свой крест, как знамя. В итоге ни профессии, ни семьи, ни детей. И тут дело даже не в том, молодец он и заботливый сын или рохля, позволяющий вить из себя веревки, а в родителях, которые уловками и манипуляциями воруют жизни своих детей и привязывают их к себе.

— Я ведь чего больше всего боюсь, — продолжал изливать душу водитель, — если со мной что-то случится, все ляжет на плечи Стаса или Ивана. Валя тоже это понимает, и не переживет…

— Все будет хорошо, — проговорил я и подумал, что вот это и есть любовь — когда люди жертвуют собой ради близких. Бескорыстно, в ущерб себе.

— Как долго тебе потребуются мои услуги? — спросил водитель.

— Еще месяц точно, потом — с большой вероятностью. С бабушкой поговорите, в основном она будет кататься.

Мы свернули с главной дороги, запруженной огромными фурами, и по серпантину поехали в Васильевку.

Бабушка и Каюк возились в сарае: куриный помет складывали в огромные бочки, чтобы он там перебродил и к весне сгодился для удобрения. Боцман, увидев меня, вскочил и прижал уши. Я указал на него пальцем:

— Выговор тебе! Кто не следит за территорией?

— Он уже пожилой, — защитила питомца бабушка. — Восемь лет ему. Слышать стал хуже.

— Я привез водителя и центнер хурмы. Место в подвале освободили? Чую, это еще не все.

— Освободили! — воскликнул Каюк, с радостью оставляя свое нечистое занятие. — Погнали грузить.

— Ба, готовься — поедете на вокзал, — распорядился я.

Бабушка неспеша последовала за нами, держась за поясницу. В кухне взяла трубку и, раскурив ее, вышла к Антону Анатольевичу, который почему-то так распереживался, что аж взмок.

Мы с Каюком принялись таскать ящики в подвал и складывать друг на друга у дальней стены, над которой не было полочек с многочисленными банками с вареньем, соленьями и компотами.

Тринадцать ящиков встали друг на друга и уперлись в потолок, три остались в машине и сегодня поедут в Москву вместе с двумя коробками груш, которые хранились здесь же, и пятью ящиками винограда.

— Мариам возит только сладости, — отчиталась бабушка, выпуская кольцо дыма. — Я передоговорилась с бригадиром, он уверяет, что «холодильники» забиты под завязку — товар девать некуда. Так что до февраля фрукты будут.

Как раз дед накопит на «запорожец».

Закончив с погрузкой-разгрузкой, я и Каюк, который так же работал грузчиком на вокзале, уселись в машину, заполнив салон — бабушка заняла переднее сиденье. Ящики сложили в багажник, а что не влезло, пошло на крышу жигуленка.

В центре я их покинул и рванул искать Бузю, который где-то промышлял мойкой машин. Не нашел. Заскочил в магазин, купил два килограмма риса и гречки — бездомным. Направляясь к остановке и думая, что до отправления автобуса еще двадцать минут, я глянул на ступени возле центрального входа, заметил валютчика. А не узнать ли, как обстоят дела?

Павел как раз не был занят, поприветствовал меня и сходу сказал:

— Сегодня долларов нет: крупный заказ. До завтра терпит?

Покосившись на его напарницу и подругу сердца, лузгающую семечки из бумажного кулька, я мотнул головой.

— Я по другому вопросу. Слышал от бати, что главаря «Славян» завалили. Так что опасности больше нет.

Валютчик растянул губы в недоброй ухмылке, подумал, говорить или нет, и все-таки решился:

— Войтенко-младшего тоже… того. Рынок теперь под грузинами. Жена Руслана хозяйка только номинально.

Как же хотелось продемонстрировать осведомленность, сказать, что в курсе, кого и за что застрелили, но решил не отсвечивать и просто спросил:

— Это хорошо или плохо?

— Наверное, хорошо. Олег-то крысой оказался…

Подошла блондинка с волосами, стоящими дыбом, в вырвиглазной розовой олимпийке и штанах-«мальвинах». Увидев ее, Павел развел руками и крикнул:

— Сотку недобрал. Ждешь?

— Хрен с тобой!

Демонстративно чавкая жвачку, женщина удалилась. Типичная представительница эпохи, хоть на фото ее — и в учебник.

— Удачи! — сказал я и удалился, кивнул напарнице Леночке.

Та кивнула в ответ, выплюнула шелуху, и она повисла на ярко-розовой губе.

В автобусе я думал о вечернем звонке деду, о поездке к сиротам, видике Каретниковых, о работниках Канальи и новом водителе. Мысли крутились каруселью, разлетались и собирались в другую картинку калейдоскопа, меняя приоритеты.

Хурма была лишь незначительным эпизодом, не слишком денежным, так, развлечением для поддержания штанов, потому выпала из мыслей.

Каково же было мое удивление, когда под нашей шелковицей я заметил нагромождения ящиков, словно там открылся пункт приема стеклотары. Я аж с шага сбился. Сколько там? Сто процентов, в два раза больше, чем было!

Вокруг толпились люди, мелькала Гаечка с весами, Алиса распределяла хурму из ведра по ящикам. Илья наблюдал за процессом, опершись на мопед. Видимо, он устал отбиваться от атак: «Ну дай прокатиться, че те, жалко, что ли?»

И куда все это изобилие теперь девать? В подвал если и влезет, то забьет его под завязку. Ладно, разберемся.

Илья увидел меня, оживился и передал пост возле мопеда.

— Все, я домой, с отцом говорить, он сегодня раньше пришел.

— Удачи! Пусть все получится. — Я скрестил пальцы.

Ко мне подбежал Ян с листком, куда он записал, кто и сколько добыл хурмы. Памфилов — 85 кг, Кабанов — 25 кг. Гаечка/Алиса — 38 кг. Рамиль — 15, Чабанов — 26. Ян — 24. Двести килограммов!

Двести пятьдесят тысяч чистыми, если в Москве продавать по тысяче, моих сто двадцать. Но это очень и очень не сразу.

— Это как вы смогли? — удивился я, перебирая плоды.

Ян с готовностью рассказал:

— Я на приемке стоял. Ден пробежал по дворам, поорал, что тут принимают хурму, люди и пошли. Пока я тут с весами, он еще раз пробежался по дворам. Уболтал людей и желающих под себя подгреб. — В голосе проскользнула обида, замешанная на зависти.

— Ну так правильно, он же бегал, зазывал, уговаривал людей, его и выручка. У тебя тоже дела неплохи. — Я отсчитал 2400, и радостный Ян ускакал домой.

— Боря приходил, — сказал Рамиль, получая деньги. — Он закончил в спортзале. Так че, завтра тренировка? А то сил нет, застоялся я.

— Предварительно завтра в шесть, — объявил я. — Еще ж с дрэком надо договориться.

— Боря говорит, договорился, — сказал Рамиль.

— Все равно надо уточнить. Все, народ, до завтра.

— Какой «до завтра»? — Возмутился Памфилов. — Работы немерено! Кстати, деньги гони!

— Остынь, Ден. Везти не на чем, хранить негде. Вот тебе стартовый капитал. — Я отдал заработанные им деньги. — Можешь купить на них хурмы, а на неделе продать ее мне, когда склад освободится. Ну реально негде ее держать, думал, меньше получится, а нас просто завалило!

Таким довольным я не видел Денчика никогда. У него на руках было десять тысяч! Целое состояние! Уверен, он сделает, как я сказал, запасет товар, потом продаст его мне. Эх, чего мы такие мелкие⁈ Вот кого я без раздумий взял бы раскручивать новый товар или услуги.

— Ты это сказал! — ткнул в меня пальцем Ден и ускакал вместе со счастливым Кабановым.

Рам потряс мою руку и тоже удалился. Девчонки уходить не спешили, расположились на корточках возле ящиков, Димоны тоже остались. Молчание нарушила Гаечка:

— Пашка, как же здорово, что ты это все замутил! Ну, не только хурму, а вообще! Теперь хоть есть что пожрать дома. И шмотки нормальные. — Она с гордостью расправила футболку с «Ганз-н-Роузес». — И вообще круто, что ты у нас есть!

Алиса кивнула, потупилась. Подумала немного, вскочила и обняла меня.

— Спасибо за… За все.

Я вытаращил глаза. Обычно хорошее к себе отношение люди воспринимают как должное. Мало того, начинают требовать больше и больше, обижаются, не получая, чего хотят. А мои друзья — все понимают! Как же это здорово! Только, вот, Минаев красный от злости, что Саша не его похвалила.

В пятнадцать лет все друг в друга влюблены, возраст такой. Большинство стесняется первого чувства и поглядывает на объект вожделения украдкой. Сам таким был, и здорово, что эти воспоминания у меня есть, потому что теперь девушки перестали быть для меня тайной, запретным сладким плодом, который торопятся вкусить все юноши.

— Покажешь щенка? — жалобно сказала Алиса, отстраняясь.

— Там Наташка, она покажет, я домой попаду очень нескоро.

Гаечка разочарованно вздохнула, они с Алисой переглянулись. Неужели и они на меня запали? Только бы топиться не начали, потому что у меня нет времени на детские страсти, а для них все будет слишком всерьез, слишком на грани.

Водитель подъехал, когда уже начало смеркаться. К тому моменту местные принесли еще четыре ведра хурмы, а со мной осталась только самая стойкая Гаечка — Алиса убежала домой. Знала бы она, что любовь в ее матери проснулась по моему велению и хотению… Впрочем, нет, хорошо, что она этого не знает.

Мы определили ящики в багажник, на багажник, в салон, на переднее сиденье, и мне места не хватило. Так что придется Антону Анатольевичу разгружать машину вместе с Каюком. Ничего страшного, в ящике максимум килограммов семь — вполне подъемно и для юного, и для пожилого. Станет тяжело — вместе будут носить. Подумав немного, я сразу расплатился с водителем и отправил его в Васильевку, а сам погрузил мешок с вещами на Карпа и полетел к себе на дачу, надеясь, что все уже дома.

Пролетел мимо нашего дома, выхватил взглядом квадрат окна кухни.

Еще немного по хорошему асфальту и — поворот в дачный кооператив, где глаз выколи и безопаснее спешиться — есть риск не заметить колдобину и разбиться.

Пока катил мопед по узкой грунтовке между заборами, оплетенными ежевикой и хмелем, собрал стаю мелких собак, которые кидались на Карпа и норовили ухватить его за колесо. Тех, что покушались на меня, я отгонял хворостиной.

— Вот подрастет Лаки, даст вам дрозда, гопота вы деревенская, — ворчал я, отгоняя мелкую особо злобную собачонку. — Отвали, сгусток ненависти!

Зимой тут обитаемых было домов восемь, и над каждым горел ореол света, видный издали. Дом по соседству с моим был отлично освещен, фонари горели прямо на воротах, и свет падал на калитку. В окнах дачи тоже горел свет. Я толкнул калитку, она оказалась заперта на щеколду, но несложно было просунуть руку в щель между досок и открыть ее, что я и сделал.

Прошел к порогу, постучал в дверь.

— Лидия! Это Павел, мне нужен…

В окно выглянула Лидия, открыла дверь и улыбнулась, как родному.

— Павлик, привет! Что-то случилось?

Я обернулся и рассказал, что неплохо бы заколотить щель в заборе, чтобы чужие не ходили, а то наркоманы шастают, тащат все, что плохо лежит. Выскочили Ваня со Светкой, облепили меня. Подождав, пока они утихомирятся, я перешел к цели визита:

— Скоро холода, тут они всегда наступают внезапно. Собрал вещей бездомным, хочу отвезти им, но не знаю, где они живут. Может, Коля…

— Знаю! — крикнул он из комнаты, вылетел в прихожую. — Знаю. Но это хреновая мысль. Не советовал бы.

— Почему? — удивилась Лидия.

— Ну-у… Они всех ненавидят. — Бузя скривился, силясь объяснить и не находя нужных слов. — Весь мир против, только они вместе поняли?

— Так что, им теперь погибать? — покачала головой Лидия.

Малолетние преступники самые жестокие. А беспризорники — потенциальные преступники, брошенные, никому не нужные, терпящие подзатыльники, отбивающиеся от извращенцев. Они ждут от мира только зло и готовы платить тем же.

Шевельнулась малодушная мысль отказаться от этой идеи, но я отогнал ее. Необязательно же заходить в их логово.

— Вы не находили тут ветоши? — обратился я к Лидии. — Старые одеяла, простыни, пальто, плащи.

— Покрывало есть заплесневелое, — ответила она. — Рваный пододеяльник. Пальто, битое молью.

— Хорошо. Все пойдет. Эти вещи могут спасти чью-то жизнь.

Бузя почесал подбородок. Сморщил нос и сказал еще раз:

— Не надо ехать туда ночью. Это ж отморозки! Разденут и башку проломят.

— Значит, просто оставлю вещи и — назад. А ты подстрахуешь. Там же совсем мелкие есть. — Я погладил Свету по голове. — Такие вот. Замерзнут, жалко.

— Ну, смотри. Но да, я подстрахую. Но близко не пойду.

Лидия принесла обещанное, я дал детям по двести рублей на сладости, набил мешок под завязку, но простыня не влезла, и Бузя пообещал нести ее в руках.

Прорвавшись сквозь свору собак, мы уселись на мопед и тронулись, Бузя накинул ее и крикнул:

— Я Бэтмен! Е-е-е! Бэтмен!

Дав ему порезвиться на сельской дороге, я сказал:

— Сними и не нарывайся. Менты могут остановить.

Он послушался.

Когда мы приехали на место, уже стемнело. С гор тянуло сыростью и прохладой, усилился ветер.

Это был старый двухэтажный дом под снос, стоящий недалеко от заболоченного участка, прямо возле мерно рокочущего моря. Фасад делила трещина, словно дом разломил надвое великан. Окна были заколочены фанерой, штукатурка отвалилась, а белокаменные стены пестрели надписями, среди которых, к своему удивлению, я не нашел традиционного трехбуквенного слова. В основном это были прозвища и имена. Особенно выделялось «Зая», обведенное траурной рамкой. В этой рамке — цифры: 21. 02. 1982 — 09. 03. 1993. Даты рождения и смерти.

Внутри дома плясали отблески огня, доносились голоса и детский смех.

— Здесь зимовье, — прошептал Бузя и отступил на шаг. Напомнил: — Я не пойду и тебе не советую.

— Забери мопед и жди там. — Я кивнул на торец жилого дома метрах в пятидесяти отсюда.

Казалось бы, после того, как явился в логово бандитов и потребовал аудиенции с главарем, я ничего не должен бояться, но проснулся детский страх перед отребьем и на минуту поглотил разум. Но я переборол страх, постучал в заколоченное фанерой окно.

— Эй, бродяги, есть кто?

Понятия не имею, как беспризорники друг к другу обращаются, казалось, «бродяги» — не обидно и по-взрослому.

В щели между досок мелькнул глаз, даже в темноте были видны красные капилляры, расчертившие белок.

— Ты кто? — хрипнули голосом, который только начал ломаться.

— Неважно. Скоро холода. Я вам вещи теплые привез. Не супер, но согреться хватит. Они вот тут, в мешке.

— Да пошел ты знаешь куда?..

Паренек рассказал, как он моя труба шатал, и отправил меня в пешее эротическое путешествие под радостный визг и свист малолетних бродяжек.

— В оппу себе засунь! — заключил он.

— Боюсь, не влезет, — парировал я и прислонил мешок к стене, медленно пятясь. — В общем, это вам. Безвозмездно, то есть даром. Там еще немного хавки.

В доме завозились, донеслись шаркающие шаги. Драка с теми, кому я хотел помочь, в мои планы не входила, и я быстрым шагом поспешил удалиться.

Преодолел полпути, когда из старого дома высыпали темные силуэты, обступили мешок, двое направились за мной.

— Косой, не гони, — проговорили взрослым голосом, и парочка остановилась.

— Наглухо отбитые, — сказал Бузя, наблюдающий за мной из-за соседнего дома, выкатил Карпа. — Погнали.

— Да, отмороженные. — Я подошел к нему, завел мопед, и мы покатили домой.

Отбитые, наглые, да, но — живые, вот пусть такими и остаются — живыми. Вдруг для кого-то из них не все еще потеряно?

В спину подгонял пронизывающий все усиливающийся ветер. Неужели ждать бурю со дня на день, а не через неделю?

В принципе, бояться нечего: все самое важное сделано: товар в Москву отправлен, помощники Каналье найдены, запас продовольствия Лидии доставлен, свечи домой куплены, холодильник полон — несколько дней можно переждать.

Что ж, предупрежденный вооружен!