Вперед в прошлое 8

Глава 6 Менты, торпеды и все-все-все

Пятерым клиентам, которые покупают у меня кофе, дозвониться не удалось. У шестерых телефоны дома отсутствовали, и с ними было не связаться. Те, кто взял трубку, а их было семь человек, проявили заинтересованность, и лишь одна дама возмутилась тем, что я поднял цену. Остальные восприняли информацию лояльно, все они занимались оптовыми закупками и представляли масштабы инфляции. Но на всякий случай я проводил ликбез по экономике, предупреждал, что это не последнее увеличение цены.

Видимо, я так грамотно излагал, что две дамы пытались со мной заигрывать по телефону — видимо, представляли, что говорит Каналья — ну не мелкий же, откуда ему все это знать?

В общем, есть надежда, что завтра уйдет целый пак.

Закончив с обзвоном, я договорился с Ильей о завтрашней поездке в областной центр. Решили добираться на электричке, потому что сто километров на мопеде туда и обратно, да вдвоем — слишком рискованно.

После я забежал домой за мопедом, стоящим на балконе, чтобы поехать к отцу. Прошмыгнул мимо Наташки, лежащей на диване и что-то читающей под бормотание телевизора.

— Павлик! — крикнула мама из кухни. — Опять ты в бегах, как гончая. Уж забыла, как ты выглядишь.

Пришлось возвращаться. Довольная и румяная мама суетилась у плиты.

— Будешь макароны с отбивными? Бабушка нас просто спасает! Вся морозилка мясом забита.

Не дожидаясь ответа, мама принялась накладывать мне макароны, поставила на стол, рядом с оладьями. Посыпала укропом, полила подливкой. От ароматов закружилась голова.

— Просто праздник какой-то! — я потер ладони и, прежде чем приступить к ужину, сменил тему: — Кстати, я подумал про «МММ».

Мама замерла, уселась напротив, буравя меня жадными глазами.

— Можно брать, — дал добро я. — За виноград я тебе деньги выплачу, может, сверху накину. Но есть одно условие.

— Какое? — От возбуждения она начала притопывать.

— Через два месяца все продать и забыть об «МММ».

— Почему? — округлила глаза мама.

— Давай я поем и объясню, хорошо?

Она кивнула, подперла голову рукой и с любовью смотрела, как я ем. То ли и правда в ней проснулась любовь ко мне, то ли случилось что-то хорошее, чем она не хочет делиться.

Отбивная таяла во рту. Все было таким вкусным, что ел бы и ел. И мой прожорливый организм требовал еще и еще, но я заставил себя остановиться. Ему только дай волю, и через пару месяцев я снова пухляш. Еще ж оладьи с абрикосовым вареньем, м-м-м!

Поужинав, я блаженно закрыл глаза. Посидел так немного, сходил в спальню за листком бумаги и карандашом, сообразил, что Бориса нет.

— А где Боря? — спросил я, возвращаясь на кухню.

— На рисование поехал. Скоро должен вернуться. Так почему надо продавать акции, если они так стремительно дорожают?

— Это тебя не настораживает? — поинтересовался я. — Все обесценивается, зарплаты не платят, заводы банкротятся, а эти акции растут в цене. Разве не подозрительно?

— Ну-у-у… Там же разница курса. Продаются они по одной цене, а покупают их по другой.

— Я видел курс. Разница — пятьдесят рублей. Смотри. — Я нарисовал круг. — Допустим, это сто человек. Они акции купили по пять тысяч. Вот этот круг — сто человек, продавшие акции по четыре тысячи девятьсот пятьдесят. Умножаем сто на пятьдесят, получаем пять тысяч. Достаточно ли этого, чтобы обеспечить такой стремительный рост? Еще ж надо заплатить за аренду помещений, зарплату сотрудникам выплатить.

— Но там же не сто человек! Сотни тысяч.

Я произвел те же расчеты и сказал:

— Допустим, сто тысяч человек в день покупает акции по пять тысяч и столько же продает по четыре девятьсот пятьдесят. Доход компании — пять миллионов в день. А акции в день на столько дорожают?

— Обещают тысячу процентов годовых минимум. Курс увеличивается раз в две недели.

— То есть в месяц цена удваивается. Была тысяча, прошел месяц, и вот уже две. Так?

— Ну да. Но в реальности больше дорожают. Продавали за три, и вот уже пять! А в Москве вообще поначалу — по тысяче. Представляешь, сколько вовлечено людей!

— Берем сто процентов в месяц. Пять миллионов умножаем на тридцать дней в месяце. Получаем сто пятьдесят миллионов — месячный доход компании. Но у нас есть сто тысяч, которые ежемесячно покупают акции, причем по цене, выросшей вдвое. Какую сумму должна выплатить компания этим людям? Пять тысяч — столько заработает каждый, кто купил по пять, а продал по десять через месяц — умножаем на сто тысяч. Пятьсот миллионов компании надо им выплатит. Видишь?

— Это доход в месяц, — Я обвел 150 000 000.

— А это надо заплатить тем, кто продаст акции через месяц. — Я обвел 500 000 000.

Мама схватилась за покрасневшие щеки, округлила глаза и почесала лоб, свела брови у переносицы, пытаясь понять, где ошибка в расчетах, ведь ей так красиво рассказали, что такой рост цены акций — нормально, а ничего не бьется.

— Причем эти пятьсот миллионов надо отдать в день! А если в месяц, то сумма получается вот такая. Пятнадцать миллиардов. Еще раз говорю, расчет не стопроцентно точный, ты можешь пересчитать.

— И где они их берут? — развела руками мама.

Я аж на стуле подпрыгнул, щелкнул пальцами.

— Бинго! Правильный вопрос! Откуда деньги? Сама-то как думаешь?

Едва не плача, мама развела руками.

— А я тебе расскажу. То, что принесли эти, — я ткнул в кружок, обозначающий покупателей, — отдают тем. — Ручка уткнулась в круг-продавцов. — И что-то оставляют себе. В конце концов тем покупателям, что придут месяца через два-три, выплачивать дивиденды будет нечем, пузырь лопнет, и они останутся ни с чем. Но те, кто был в начале запуска лохотрона, обогатятся. Так что будь в начале. А потом все продавай.

У мамы стало такое лицо, словно она кого-то похоронила. Неужели дошло? Похоже, таки да.

— Это ж как Поле Чудес в Стране Дураков. Закопай свою монетку, вырастет денежное дерево. Тебе в лунку даже медячков подкинут — смотри, как колосится! А потом, когда ты почувствуешь себя в безопасности и закопаешь все свои золотые, всё отнимут. Такой вот крекс, пекс, фекс или как там.

— Поняла, — кивнула она. — Значит, не надо связываться?

— Еще как надо! За два месяца ты увеличишь сумму в четыре раза, а то и больше. Так что бери. Но, когда я скажу. Продавай. Сколько у тебя акций?

— Четыре.

— А брала почем?

— Три пятьсот. Получишь шестьдесят. Суммы, на которые купишь акции сейчас, увеличишь в четыре раза. Потом дело свое откроешь, подумаем какое. А те, кто не успел продать акции, пожадничал, будут локти кусать.

Мама немного воспрянула, вернув надежду на быстрый заработок, улыбнулась.

— Откуда ты все это знаешь?

— В Москве с соседским парнем познакомился, он на экономическом учится. — Я встал из-за стола. — Спасибо за ужин, он был великолепным!

— Я рада…

И тут вспомнилось кое-что еще.

— Ма, нам позарез нужен телефон. Тебе задание: узнать, что нужно, чтобы он появился у нас дома.

Думал, будет выть и жаловаться, что ее напрягли ненужным делом, но нет, снова улыбнулась, кивнула.

— Хорошо, сделаю.

Я покосился на нее с недоверием. Что с ней? Вечное недовольство сменилось позитивным настроем. Наконец вышла из ипохондрии после расставания с отцом? Или это обычные перепады настроения, какие бывают у женщин? Знала бы она, от кого избавилась!

А вот мне нужно к нему. Потому я еще раз похвалил ужин, спустил застоявшегося Карпа во двор и покатил к общежитию, где живет отец.

Там будто время остановилось: то же унылое здание, те же алкаши на пороге, тот же прогорклый застарелый запах еды в коридорах и — людские голоса, как в чистилище: детский плач, истеричный женский визг, пьяное бормотание, бормотание телевизоров, доносящееся из-за дверей комнат.

Сперва я постучался к Лике.

— Кто? — раздраженно спросила она.

— Сова открывай, медведь пришел! — проговорил я.

— Пашка, ты, что ли? — Лика распахнула дверь — свежая, румяная, в розовом халатике — посторонилась, зыркнула на родительскую комнату. — Заходи скорее.

— Это тебе, сестренка, подарочек из Москвы. — Я протянул набор блестящих заколок для волос и журнал «Космо».

Лика аж взвизгнула от радости, поцеловала в щеку и метнулась на кровать, перебирать драгоценности.

— Какая прелесть! У нас таких нет!

— Эксклюзив.

Подвинув висящие на спинке стула ее школьные вещи, я уселся, подождал, пока она переберет заколки и пролистает журнал, и только тогда спросил:

— Как отец, не достает больше?

Девушка скривилась.

— Нет. Но, как бы это сказать… довлеет. Я стараюсь с ним не пересекаться, когда он дома, к ним не хожу, он не ходит сюда. А если встречаемся, зыркает так, будто прибить хочет. Но не лезет, и на том спасибо.

Интересно, что там у Анны с беременностью?

— А мать что?

Лику перекосило, она сделала брови домиком, подумала немного и поделилась:

— Она беременная. Третий месяц уже. В следующее воскресенье свадьба.

Вот же родитель у меня! Свадьба на носу, а он малолеток пользует!

— И что ты думаешь по этому поводу?

— В апреле ей рожать. Она ведь уже старая, зачем ей это⁈ На меня ведь малого повесят, и мне конец, а поступать только через год. Надо выбрать универ подальше, и где берут на бюджет. — Она протяжно вздохнула, помолчала немного и добавила: — Буду жить в общаге.

Мне подумалось, что этот ребенок появится благодаря мне. Если бы не я, не было бы свадьбы, и Лялина не решилась бы стать матерью-одиночкой в такое время.

— С бюджетными местами сложно сейчас, везде надо башлять, — озвучил очевидное я.

— Пойду на учителя, там недобор. На училку русского языка.

— А с математикой у тебя как?

— Ненавижу. Да и, где матеша, туда всегда сложно поступать. Прости. Не надо тебя своими проблемами грузить. Переживу. Выживали же люди в концлагерях, а тут проще. Главное, чтобы дракон не лез.

— Он сейчас дома?

— Хрен знает. Уже должен быть. Ты к нему пришел? Явно ведь не просто так. Хотя… — Она уставилась на подарки.

Из солидарности я тоже скривился.

— Надо решить кое-что неприятное. Если его нет, не беда, поговорю с твоей мамой.

— Если его нет, скажешь мне? Книгу у них забыла.

— Скажу, — кивнул я, поднимаясь.

Открыв дверь, чуть не столкнулся с теткой, несущей из кухни кастрюлю. Посторонился, подошел к комнате Лялиной и постучал.

— Лика, входи, — прокричала она.

Но вошел я. Если Анна и удивилась, то вида не подала. Впрочем, она всегда такая безэмоциональная.

— Павлик! Вернулся уже?

Надо же, если она в курсе, где я был, значит и отец, который, вероятно, сейчас кувыркается с той девчонкой, тоже знает, что дед попал в беду, но никаких телодвижений не сделал, чтобы помириться с ним. А сам ведь поступает в разы хуже!

— Добрый вечер. — Я положил на стол зеленый халатик в шелестящем пакете. — Это вам.

— Ой, да не стоило!

И снова непонятно, радуется она или правда не стоило. Скорее первое, потому что Анна подошла, развернула упаковку и улыбнулась:

— Какая прелесть! Спасибо!

— Да не за что. — Я невольно посмотрел на ее живот, который еще не виден. — Как мой брат… или сестра?

— На удивление легко с ним… или с ней. Вообще не чувствую его, и никаких проблем.

— Пусть так и будет. Я, собственно, по делу. Хотел с отцом поговорить, но он задерживается… В общем, мне нужна помощь. Не помощь даже, а информация по вот этой группировке. — Я положил на стол листок, где записал все, что знал о «Славянах».

Повертев его в руках, Анна села за стол рядом со мной и сказала:

— Зачем тебе? Это беспредельщики, и они, слава богу, не наши.

— Похоже, уже ваши, — резюмировал я и рассказал о захвате нашего подвала, без упоминания Каретниковых.

Она слушала молча, потирая лоб. Когда я закончил, воцарилась тишина. Не говоря ни слова, пока Анна думала, я метнулся к Лике, сказал, что отца нет, и вернулся вместе с ней. Девушка схватила со стола книгу в мягком переплете, взяла печенье из стоящей на столе тарелки, и в этот момент дверь распахнулась. Лика дернулась, бросила печенье, что уже поднесла ко рту, втянула голову в плечи и, не глядя на отца, буркнула:

— Здрасьте. — И убежала к себе.

— Привет, па, — обернулся я и словил дежа вю.

Он точно так же возвращался к нам домой, недовольный и злой, искал, к чему придраться, устраивал скандалы — потому что с новой женщиной хорошо и интересно, а дома обязаловка. Теперь эта участь постигла Лялину. Неужели она не заметила перемены?

Изобразив улыбку, Анна поспешила к нему. Встав на цыпочки, потянулась губами к щеке, а он как бы невзначай отвернулся, позволил снять с себя олимпийку.

Н-да, все то же самое.

— Ты голодный?

— Нет. Встретились с мужиками, посидели, договорились в субботу на кабана идти.

О, знакомая песня! То рыбалка, то охота. И — украдкой наодеколониться перед выходом.

— Охота, это хорошо, — сказала Лялина. — Значит, будет мясо!

— Будет, — буркнул он и не поцеловал, клюнул ее в макушку и сразу же отстранился.

Шагнул к столу, взял мой листок, свел брови у переносицы:

— Это еще что? «Славяне»?

Мы с Лялиной переглянулись, она сказала:

— Да. У нас в городе.

— Да ну, — мотнул головой он.

— Похоже, готовят плацдарм, и прямо у нас под носом. Скоро в городе будет жарко.

— Это ты написал? — Отец потряс листком, глянув на меня.

Я кивнул на стул.

— Присаживайся, раз не голодный.

Пришлось в который раз рассказывать про захват базы, не упоминая нападение на Каретниковых, чтобы их не подставлять. Потому что с ментов станется прессовать Леонида Эдуардовича, чтобы он написал заявление. Возможно, рейдеров и получится привлечь, но главарь, Славинов, останется на свободе, ведь действовали его шестерки, и он непременно отомстит Каретниковым, чтобы другим лохам неповадно было.

Надо отдать ему должное, он правильно выстроил взаимодействие с подчиненными, оставаясь в тени и не рискуя. Охотясь на него, милиция уподобится медведю, гоняющему по лесу стаю шершней: пару штук прихлопнул, остальные разлетелись.

Что касается отца, я ему не доверял. Он никогда и ни с кем, кроме себя, не считался. Люди для него — всего лишь расходники. Никто не станет заморачиваться с охраной для Каретниковых. К тому же, напиши Леонид Эдуардович заявление, об этом Славинову сообщат, учитывая, кто его брат.

— Вдруг они в нашем подвале заложников держат? — прикинулся олухом я. — Или наркоту варят. Или, чего хуже, вдруг у них там склад оружия.

Отец сжал руками виски, вздохнул и резюмировал:

— Пока они в городе не беспредельничают. Возможно, и не будут. Значит, и предъявить им нечего! — Он развел руками с облегчением.

— Думаешь, это надолго? — криво усмехнулась Лялина и продолжила, меня не замечая: — Нам точно не нужна язва, которую потом не выведешь. Они ж неуправляемые!

Я мысленно перевел: и потечет баблишко мимо наших карманов в карман Егора Славинова, появится куча трупов и висяков. Похищения, вымогательства — кому оно надо?

— А что мы сделаем? — Он выместил досаду, хлопнув по столу так, что тарелка с печеньем подпрыгнула, уронив пару штук. — Что мы им предъявим? Мы же не можем просто взять и повязать их! Тем более, сама знаешь, что их банда — это как партизанские ячейки, быки из разных поселков не знают друг друга в лицо, многие того Славинова в глаза никогда не видели!

Он вскочил и заходил по комнате.

— Им и нас прихлопнуть труда не составит. — Поставил точку он.

— Ты сам знаешь, что делать. — Лялина прищурилась и стала похожа на ощетинившуюся кошку, не хотел бы я попасться ей на пути, когда она в таком состоянии.

Менты знают многих главарей банд, с некоторыми у них негласные договоренности. Вряд ли эти люди обрадуются появлению на их территории враждебной и чертовски опасной группировки.

Если с ними контактирует отец, а не кто-то другой, он в ближайшее время всех соберет и оповестит. Ну, я на его месте сделал бы так. А дальше пусть друг друга перебьют. Если — кто-то другой, плохо, очень плохо, у него может быть свой интерес.

Будто прочтя мысли друг друга, отец и Лялина уставились на меня.

— Номер машины там есть. — Я кивнул на листок. — Все, что можно было узнать, я узнал, теперь дело за вами.

Поджав губы, отец проговорил:

— Даже не знаю, благодарить тебя или нет.

— Мне кажется, правильнее действовать на опережение, — сказал я. — Это во-первых. Во-вторых, эти люди выгнали твоего сына на улицу. Теперь мне, Борису и одноклассникам негде коротать время, и у нас есть риски покатиться по наклонной.

Слушая меня, Лялина едва заметно кивала.

— Есть еще в-третьих и в-четвертых, но это к делу не относится. Я планирую закончить четверть на «отлично». — Я специально сделал паузу, дожидаясь его реакции.

— Это одна четверть, — проворчал он. — Сомневаюсь, что тебя хватит на целый год.

Что и требовалось доказать: ничего не меняется.

— Ну и жизни дедушки, которого я навещал в Москве, ничего не угрожает, — добавил я.

— Плевать, — отмахнулся он.

Захотелось его ударить. И я ударил, но словами:

— Мне кажется, его вина не так уж и велика, и тебе стоит хотя бы сделать вид, что ты простил его. Он хороший человек.

— Он для меня умер, — пригрозил мне отец. — Еще раз услышу о нем — выгоню.

— Не так уж велика, — повторил я и с трудом подавил желание ядовито улыбнуться. — Учитывая, что я видел на рынке сегодня около трех дня.

— И что же? — не поняла Лялина.

Отец напрягся, сжал кулаки так, что побелели костяшки.

— Как мужик бьет беременную жену, — солгал я, и в голосе зазвенел металл. — Вот где ужас.

Отец побледнел и устало сомкнул веки, его кадык дернулся. Лялина покачала головой и промолчала. Мне вспомнилось, как только что из домашней мышки она превратилась в хищницу, когда речь зашла о деле — такая может за себя постоять, в ментовке слабые не задерживаются. Причем мстить она будет планомерно и хладнокровно, это не мама, которая чуть что, сразу в рёв. И если отец ее бросит, она не пропадет и не даст пропасть ребенку.