Время легенд

Глава 23

Разомкнув слипшиеся веки, Джейми не могла понять, где она находится. Похоже на больницу. Все плыло перед глазами, но то, что она видела, было белым. И запах был больничный, если, конечно, ее не подводило обоняние. Она слабо пошевелилась, но почувствовала, что ее что-то удерживает, и тут же ее пронзила боль в левой кисти. Голова разламывалась, ей казалось, что в затылок непрестанно забивают молотком гвозди. Она попробовала что-то сказать, но своих слов не услышала. Она еще раз попробовала пошевелить рукой, боль снова усилилась. Господи, где же я? — подумала она наконец в тревоге.

— Джейми!

Какой знакомый голос… Ну, конечно, это Николас. Но где же он? И голос его звучит так странно, так глухо, как будто он зовет ее с другого конца длинного тоннеля. Она хотела ответить ему и снова обнаружила, что ее не слышно.

— Джейми? Ты меня слышишь?

Да… конечно, это Николас! Да, Николас. Я тебя слышу. Но почему ты меня не слышишь?

— Моргни два раза, если ты слышишь меня, Джейми.

Я моргаю, Николас, мне кажется, я моргаю.

— Доктор! Она пришла в себя! Она меня понимает!

Ну, разумеется, я понимаю тебя, Николас, почему только ты меня не понимаешь!

Ее глаза начали кое-что различать, она увидела его лицо, склоненное над ней. Она хотела дотянуться до него, но не смогла. Боже, Николас…

— Ты можешь говорить, Джейми?

А что я делаю, как ты думаешь? Но почему губы не слушаются? Почему ей не удается прбизнести ни одного звука? Она с усилием открыла рот:

— Где… я…

— Она заговорила, доктор!

— Николас…

— Да, Джейми, я здесь! — Он взял ее руку и прижал к себе. — Я с тобой.

— Почему… почему я не могу двигаться? — произнесла она, запинаясь на каждом звуке.

— Трубки, — ответил он. — Ты подключена к разным приборам и машинам, а в руке — капельница для внутривенного вливания. — Он дотронулся до ее лица. — Но все позади. Все хорошо.

Хорошо? Я вся в трубках и проводах, как чудовище Франкенштейна, а ты уверяешь, что все хорошо?

Над ней склонился еще один мужчина в белом халате. Ну, здесь все ясно — доктор, конечно. В руках у него был офтальмоскоп. Потом он послушал ее, касаясь груди холодным стетоскопом.

— Вам невероятно повезло, мадемуазель, — сказал он по-французски.

— Повезло?

— Повезло, что вы остались живы, — пояснил он. — Ужасная катастрофа.

— Катастрофа? — Теперь она все вспомнила. Машина с ревом неслась по крутому холму… спуск все круче, скорость увеличивается… она врезается в высокий забор…

Стало быть, мне повезло и я осталась жива, поняла она.

— Я давно здесь лежу?

— Четыре дня. — Доктор снова проверил ее глаза. — Вы все время были без сознания.

— Что со мной случилось? — осторожно спросила она, не в состоянии вспомнить подробности.

— Автомобильная авария, мадемуазель, — печально сказал он. — Только Богу известно, каким чудом вас выбросило из машины до того, как она взорвалась.

— Взорвалась?

Он кивнул.

— Вас обнаружил какой-то мотоциклист, — он-то и сообщил в полицию. — Помолчав, он продолжал: — Вас привезли сюда без сознания. Вы были контужены, и поначалу мы даже думали, что у вас серьезная черепно-мозговая травма.

— Четыре дня… — произнесла она удивленно.

Образовалась гематома, — продолжал рассказывать со скорбным лицом доктор.

Но Джейми взглянула на Николаса:

— Ты все время был здесь?

— Почти, — кивнул он. — Известий от тебя не было, и я запаниковал. Вылетел сюда, но в отеле мне сказали, что ты не возвращалась. Тогда я позвонил в полицию, и там мне сказали, что с тобой приключилось.

— Ты же потеряешь свою работу! — сказала она.

Он покачал головой.

— Не волнуйся, тебе это вредно.

— Тогда она снова повернулась к доктору:

— Когда вы меня выпишете?

— Об этом мы поговорим позже, мадемуазель.

Трубки и капельницы сняли на следующее утро. Николас был рядом с нею. Он был все время рядом, и ее удивляло, когда же он спит. Теперь он пытался покормить ее завтраком. На подносе теснились тарелки с едой, лишенной всякого запаха.

— Да спал я, — заверил он Джейми в ответ на ее настойчивые расспросы и протянул ложку, подцепив с тарелки что-то непонятное на вид. — Ешь.

Она попробовала и скорчила гримасу.

— Существует, что ли, какой-то неписаный закон, по которому в больницах всех стран и народов кормят жуткой дрянью?

Он улыбнулся.

— Обещаю, когда встанешь на ноги, я поведу тебя в лучший ресторан города, — уговаривал он. — Но пока ты здесь, терпи и ешь что дают. Ну же, открой рот!

— Если я буду есть эту мерзость, я лишусь последних сил, — жаловалась она. — Но если ты настаиваешь… — Она с отвращением проглотила кусок чего-то безвкусного.

— Чем быстрее ты поправишься, тем быстрее мы вернемся в Париж, — пытался вдохновить ее Николас. Она наградила его скептическим взглядом и спросила:

— Разве тебя там что-то еще удерживает?

— Похоже, что нет. — Помолчав, он признался: — Я направил прошение в Госдепартамент. Решил оставить дипломатическую службу.

— Ты уверен, что так будет лучше? — с тревогой спросила она.

Он улыбнулся.

— Все твое дурное влияние, — посетовал он. — Я смотрел-смотрел, как ты скачешь по всей Европе, рискуя свернуть себе шею ради того, во что ты так пламенно веришь, да и спросил себя, а то ли я делаю, неужели я рожден только для того, чтобы протирать штаны в посольстве?

— И что же?

— Ну, я и подумал, что пора, наконец, сделать тот шаг — ну, который мы уже как-то обсуждали.

Она молчала, и он терялся в догадках, о чем она думает.

— Николас, я тут все вспоминаю аварию, — заговорила она.

— Слушай, зачем снова ворошить все это…

— Это была не авария, — сказала она ровным голосом.

Он вскинул на нее недоуменный взгляд.

— У меня отказали тормоза. Полностью. — Она устало откинулась на подушку. — Пока я ехала в Левен, машина была в порядке. Когда я уходила из отеля — тоже…

— Тогда как же?

— Должно быть, было повреждено тормозное сцепление, и к тому времени, как я доехала до этих чертовых холмов, тормозная жидкость вытекла, — рассуждала Джейми.

Он тихонько присвистнул.

— Ну, вот ты и прикоснулась к самому страшному, — мрачно констатировал он. — Игра становится слишком грубой.

— И ставки слишком высокими.

— Куда это ты собрался? — спросила Джейми, заметив, что Николас одевается. Уже смеркалось, вряд ли можно было что-то сделать в столь поздний час.

— Хочу расспросить механика, который осматривал твою машину после аварии.

— Думаешь, он что-то скажет?

— Спросить не помешает. — В его голосе она уловила странные нотки.

— Я начинаю волноваться.

Он с улыбкой повернулся к ней.

— Я ненадолго, — пообещал он, застегиваясь на все пуговицы.

Николас… — позвала она, когда он уже открывал дверь.

— Да?

— Спроси их про мою сумку.

— Сумку?

— Знаешь, в которой лежали все письма и документы. Она пропала.

Он нахмурился. Интересно, почему это никого не удивило?

— И смотреть не на что, мсье, — сказал механик. — От нее мало что осталось.

В левенском гараже они стояли перед тем, что недавно было машиной Джейми.

— А если отказали тормоза, это можно установить? — спросил Николас.

— Можно, то есть мне кажется, что можно! — Механик явно нервничал.

— И вы не будете возражать, если я приглашу специалиста? — спросил Николас, задумчиво рассматривая покореженный остов машины.

— Я сам специалист, мсье! — обиженно воскликнул механик. — Я осмотрел весь двигатель и не нашел ничего, что бы протекало, и в тормозах в том числе, нигде!

Николас медленно, но недоверчиво кивнул, по-прежнему глядя на то, что осталось от машины. Затем он снова повернулся и пристально взглянул на механика.

— Вы были на месте аварии, да? — осторожно спросил он.

— Был, — ответил механик.

— Тогда скажите: вы не находили в машине сумку?

— Сумку?

Николас кивнул.

— Даже если она и была в машине, от нее ничего не могло остаться, пожал он плечами. — Но и рядом с машиной вряд ли бы что уцелело. Впрочем, свяжитесь с полицией и поищите с ней вместе…

— С ними я уже говорил. Ну ладно, спасибо и на этом, — глубоко вздохнув, Николас вышел из гаража.

Что же он теперь скажет Джейми?

— Сумка погибла при взрыве машины.

— Все-все? — Джейми потрясенно глядела на него. — И ничего-ничего не осталось?

Николас грустно покачал головой.

— Боюсь, что ничего, — признался он. — Ты уж извини.

Ему показалось, что она сейчас расплачется.

— Вся моя жизнь была в этой сумке, — прошептала она, голос ее пресекся. — Папины письма и фотографии, мой паспорт…

— Ну, паспорт — дело наживное, — сказал он. — Жаль, что остальное нельзя восстановить так же просто.

Кусая нижнюю губу, она с горечью кивнула.

— Ну, а что с тормозами? — вспомнила она.

— Механик сказал, что не нашел в них никакого повреждения, — доложил Николас.

— Или врет, или ошибается, — решительно сказала Джейми. — Я сидела за рулем машины. Тормоза не работали. Совсем.

— Меня убеждать не надо, — сказал он. — Я тебе верю. Знаешь, мне показалось, что он все время что-то скрывал.

— Значит, ты ему не поверил?

Николас серьезно посмотрел на нее.

— Кто-то приходил к нему раньше меня.

— Когда ее можно будет забрать домой, доктор? — спросил Николас.

— Я собирался выписать ее уже завтра утром, — ответил хот, — но она сказала, что в Париже живет одна в гостинице, а ей сейчас нельзя оставаться одной. Кроме того, рана будет еще какое-то время беспокоить и ей придется вести очень спокойный образ жизни.

— Ну, об этом, пожалуйста, не беспокойтесь, — заверил Николас. — Одна она не останется, я присмотрю за ней.

Париж

— И не спорь со мной, пожалуйста, — ворчал Николас, провожая Джейми в свою спальню. В полном ошеломлении она смотрела, как он застилает постель свежим бельем, расправляет простыни и взбивает подушки, устраивая ей удобное ложе. До нее все никак не доходило, что ей предстоит спать в его постели.

— Боюсь, что это не лучший выход, — слабо возражала она.

— У тебя нет выбора, — заметил он. — Доктор сказал, что тебе нельзя оставаться одной, и только при условии, что я за тобой присмотрю, он согласился тебя выписать.

— А где же будешь спать ты?

— На диване.

— Ну как я могу позволить…

— Вообще-то, есть альтернатива, — продолжил он.

Она подняла руку, призывая его замолчать.

— Ну, тогда выход только один. Так велел доктор!

— Мне не нужны никакие сиделки! — рассердилась Джейми.

— А я и не собираюсь идти к тебе в сиделки, так что мы квиты, — угрюмо бросил он. — Однако и позволить тебе сейчас жить одной я тоже не могу.

— Кендэлл, я не твоя собственность.

Закончив возиться с постелью, он выпрямился.

— Знаешь, что? Когда ты была в больнице, ты нравилась мне куда больше, — сказал он. — С тобою было гораздо легче разговаривать.

— Тогда у меня не было возможности возражать. Особенно когда я не могла двигаться.

— Теперь ты, слава Богу, ходишь. — Он хмыкнул. — Будь добра, скажи, ты ляжешь по своей воле или мне запихать тебя в постель силой?

— Ну ладно, — сдалась она, легла в постель, не раздеваясь, скрестила ноги и сложила руки на груди. — Вот уж не думала, что ты такой тиран.

— Ты тоже не подарок, однако я вожусь тут с тобой. — Он нагнулся и принялся разувать ее.

Впервые она расхохоталась.

— А потом попытаешься стянуть с меня и одежду, Кендэлл?

Он тоже расхохотался.

— За одну попытку винить не стоит.

— Я уже почти доехала, — сетовала Джейми за ужином. — Если бы мне только увидеться с Форрестером, только поговорить… Конечно, вряд ли бы он ответил на все мои вопросы, но кто знает…

— Один раз он отказался разговаривать с тобой, — напомнил ей Николас, потянувшись за салфеткой. — С чего ты взяла, что он вдруг передумает?

— Ну, уж просто так я бы от него не ушла, — решительно ответила Джейми.

— В этом я не сомневаюсь.

В День благодарения они устроили традиционный обед. Николас готовил сам, не пуская Джейми в кухню, пока все не было готово, хотя она умоляла его разрешить ей приготовить хоть что-нибудь.

— Ты не боишься жить под одной крышей с врагом народа? — спросила она, моя после ужина посуду.

— Это ты о себе? — спросил он, обескураженный такой самохарактеристикой. Он вытирал посуду и ставил на край стола.

— Так ведь я живая мишень, — она перехватила полотенце. — Это гораздо хуже.

Самое плохое, что она права, подумал Николас. Она и впрямь мишень.

В Левене он понял это со всей очевидностью.

— Куда ты в такую рань? — сонно спросила Джейми, выползая из спальни и застав Николаса уже в дверях.

— Мне нужно заскочить в посольство, — объяснил он. — Похоже, Госдепартамент удовлетворил мое прошение об отставке.

— Без всяких вопросов?

— Абсолютно.

— Николас, ты правда думаешь, что тебе нужно уйти? — спросила она с сомнением.

Он прикрыл веки.

— Абсолютно.

— И что же ты будешь делать? — спросила она озабоченно, чувствуя свою вину в принятом им решении.

— Вернусь в Штаты — что же еще?

— А сейчас?

Он усмехнулся.

— А сейчас буду действовать в зависимости от обстоятельств.

— Ну, и что же мы празднуем, Кендэлл? — спросила Джейми за ужином. Он пригласил ее в лучший, по общему мнению, ресторан Парижа «Тур дʼАржан». Конечно, столетия не пощадили и эту достопримечательность, и все же кормили здесь превосходно, обслуживали еще лучше, а роскошный обеденный зал, убранством которого, по преданию, занимался сам Людовик Четырнадцатый, был всего лучше. Сидя за столиком, Джейми могла любоваться собором Парижской Богоматери и плывущими по Сене баржами. — Боюсь, что у нас нет ни малейшего повода для празднества, особенно сейчас. Ты остался без работы, а я так и не узнала, что же произошло с моим отцом.

— С одной стороны, я и в самом деле стал безработным, но с другой — я чувствую себя так, как будто обрел наконец желанную свободу, — признался он, обсасывая утиную грудку. — Это как раз то, к чему я давным-давно стремился.

— Вообще-то, никого из нас нельзя назвать свободным, — возразила Джейми, поигрывая своим бокалом. — Как я поняла, все мы узники своей судьбы.

— Откуда ты набралась этой премудрости? — спросил он изумленно, заглядывая ей в глаза.

— От отца унаследовала.

Если раньше Николасу только казалось, что он любил Джейми, то теперь он мог в этом убедиться. Она жила с ним — вернее, делила с ним кров — уже почти месяц, и чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее росла его уверенность, что они созданы друг для друга. Теперь он знал совершенно твердо, что именно об этой женщине он мечтал всю жизнь.

Джейми вполне устраивали платонические отношения, которые сложились у них в последнее время, устраивала, как думалось Нику, их жизнь вдвоем под одной крышей. Для него же эта жизнь стала и раем и адом — быть рядом, знать, что она спит в его постели, и даже не сметь коснуться ее.

— Я ведь понятия не имею, что такое нормальные супружеские отношения, — призналась она ему как-то вечером, когда они мирно сидели перед телевизором. — Мне не с чем сравнивать. Все то, что я видела, было одинаково гнусно.

— А твои родители?

— Тем более, — презрительно бросила она. — Вряд ли их отношения можно назвать достойным примером для их единственной дочери.

— Расскажешь? — спросил он.

Она покачала головой.

— И все же расскажи. Прямо сейчас, — настаивал он, чувствуя, что ей хочется выговориться.

Поколебавшись, она наконец заговорила:

— Мои родители слишком плохо начали. Отец женился на моей матери только из-за того, что ему нужна была «крыша». То есть служба и славная, добрая женушка, которая не будет чересчур раскачивать семейную лодку, когда он будет надолго исчезать за границей. Казалось, моя мать подходила как нельзя лучше для этой роли.

— То есть?

— Ему ведь нужна была не просто женщина, не просто красавица и прекрасная хозяйка, а женщина с большими связями, — холодно сказала Джейми. — Отец ее был сенатором, но оставил политическое поприще, чтобы возглавить семейный бизнес, лакомый, между прочим, кусочек: международную инвестиционную банковскую фирму. Эта фирма пригрела отца, и под видом высокопоставленного служащего он преспокойно разъезжал по всему миру. Но бочка меда не обошлась без ложки дегтя: моя мать не на шутку влюбилась в отца. — Она подтянула ноги к подбородку и крепко обхватила их, глядя на экран невидящими глазами.

— Но ведь тебя отец любил, правда? — осторожно спросил Николас.

Джейми слабо улыбнулась.

— В этом я никогда не сомневаюсь, — тихо ответила она. — Он один в целом мире любил меня, но, к сожалению, даже это не удержало его дома.

— Ты совсем не похожа на свою мать, да, Джейми? — спросил Николас, когда она очнулась от воспоминаний. Она помотала головой.

— Ирония судьбы. Она и сама говорила, что как будто вовсе не принимала участия в моем сотворении, — печально подтвердила Джейми.

— И что ты об этом думаешь? — спросил Николас.

— Боюсь, что у меня никогда не было матери, — призналась она, отводя глаза в сторону.

Рождество они устроили совсем по-американски. Морозным декабрьским утром Николас притащил домой елочку — небольшую, но такую пушистую, что колючие веточки у нее торчали во все стороны, напоминая ему Джейми. Они украсили ее, нажарили кукурузных зерен и, нанизав их на нитки, развесили вместо бус на еловые ветви. Джейми грызла их прямо горстями.

— Это, конечно, не старые добрые времена, но, по-моему, вышло неплохо, — объявила она, когда они любовались украшенной елкой, держась за руки, как дети.

Он нежно поцеловал ее.

— Дорогая, мы получили в подарок на Рождество друг друга, — сказал он.

Ночью Джейми спала плохо и неспокойно. Ей снился отец. Как будто они стояли с ним по разным концам длинного темного тоннеля, и он звал ее. Она кинулась к нему в эту темень. Но чем быстрее она бежала, тем тоннель становился длиннее, и отец, стоявший на другом конце, был дальше. Она слышала его голос, но в темноте не видела, где он, и начала звать его. Какие-то бесплотные призраки, тени носились по темному тоннелю, она их тоже слышала, но не видела. Они смеялись над ней и гнали ее прочь. Громкий, злобный смех… смех злодеев. И вдруг она увидела отца — он качался на виселице! Они казнили его!

— Папочка — нет! — застонала она, просыпаясь в слезах. — Нет! — Она села на постели, дрожа и всхлипывая. — Не-е-ет!..

Николас вскочил с постели, разбуженный стонами и плачем Джейми, и, не обращая внимания на то, что на нем было лишь нижнее белье, пулей влетел в спальню и почти упал в кровать, обнимая Джейми и прижимая ее к себе.

— О Господи, — прошептал он, чувствуя, как она дрожит. — Что случилось?

— Это ужасно… — задыхалась она, — совсем как наяву…

— Тебе приснился сон, — успокаивал он, нежно поглаживая ее по волосам. — Дурной сон — и все.

— Не уходи, — попросила она жалобно, цепляясь за него, — не отпускай меня…

Ее слезы орошали его кожу. Мягкая, нежная, желанная, она была так близко. Дрожа, она прижималась к нему всем телом, и он чувствовал сквозь тонкую ночную рубашку ее трепещущую грудь, его будоражил тонкий аромат ее духов. И хотя он призывал себя к выдержке, он возбуждался с каждым мигом все сильнее. Не сейчас, твердил он себе с укоризной. Не сейчас… Она сейчас так беззащитна, и он, кажется, никогда не хотел ее больше, и все же…

— Останься, — прошептала она, заглядывая ему в глаза, — иди ко мне.

Взглянув на нее, он приложил палец к губам.

— Шшш… Ты расстроена, ты сама не знаешь, что говоришь.

— Нет, знаю, — возразила она. — Я хочу, чтобы ты был со мной. Мне это необходимо!

Он уговаривал себя, что это особый случай, что она слишком напугана и хочет, чтобы он побыл с ней, что он может оставаться в ее постели безо всяких любовных намерений, но в конце концов желание возобладало над здравым смыслом. Слегка приподняв ее над подушкой, он поцеловал ее долгим, глубоким поцелуем, поглаживая ее грудь. Не в силах больше владеть собой, он снял с нее рубашку одним быстрым мягким движением и откинул ее в сторону, дыхание его прерывалось — как она была хороша! Жадно целуя ее, он опустил ее на подушку, поддерживая одной рукой. Обняв его за шею, она отвечала ему со страстностью, удивившей и обрадовавшей его. Она ласково помогла ему раздеться. Ее рука скользила все ниже, все настойчивее, а он, положив голову ей на грудь, губами и языком ласкал ее соски, наливавшиеся от каждого его поцелуя, и от каждого его поцелуя словно волны проходили по ее телу. Наконец он взял ее, успев лишь подумать о том, как он любит ее, как она дорога ему и как долго он ее ждал.

— Я люблю тебя, моя сумасшедшая женщина, — хрипло прошептал он потом, не выпуская ее из своих крепких объятий.

— Я тоже тебя люблю, — призналась наконец она и ему, и самой себе.

— Как я хочу тебя! — твердил он. — Не только сейчас, сию минуту, всегда…

— Я не могу тебе ничего обещать, — выдавила она нехотя.

Только на сегодня она целиком принадлежала ему.