Время легенд

Глава 2

С окончанием войны СУ прикрыло свои операции, и Линд вернулся в Вашингтон безработным. Раньше он не особенно задумывался над тем, что будет с ним дальше, но теперь, когда наступил мир, отпала нужда и в разведчиках, вроде него, и потрясенный Линд осознал, что спрос на безработных шпионов невелик. По крайней мере, в его собственной стране. Разумеется, у него был диплом, который он успел получить как раз перед войной, столь резко переломившей его жизнь, но теперь он вовсе не был уверен, что сможет просидеть оставшиеся дни в какой-нибудь скучной конторе, отрабатывая положенные часы. Возможно, когда-нибудь, но не сейчас, когда он еще не остыл от напряженной схватки с немцами, где все решала изворотливость и смекалка, от нескольких лет, проведенных в оккупированной Франции, когда он все время ходил по краю пропасти. Ему нравилась такая жизнь, и понял он это только сейчас.

Как и многие американцы, сотрудничавшие с секретным управлением, Линд пришел в СУ с романтическими представлениями, что он борется за правое дело, что такие разведчики, как он, работают для того, чтобы изменить мир к лучшему. Хотя он и не был прекраснодушным идеалистом, как некоторые знакомые ему агенты, Линд тем не менее всегда считал себя патриотом. Он верил в американские идеалы и ценности. Но война основательно изменила взгляды тех, кто испытал все ее ужасы, ожесточила души. Для большинства из них война постепенно перестала быть ареной борьбы добра и зла — они просто должны были победить, чего бы это ни стоило. Победа — вот единственное, что имело смысл.

Для многих из них не было дороги назад.

За участие во французском Сопротивлении Линду вручили крест «За выдающиеся боевые заслуги». В тот день он впервые осознал, как много людей — состоятельных, влиятельных людей — готовы были жизнь положить за свою страну. Там были и отпрыски известных фамилий, вроде Квентина Рузвельта, внука самого Тедди, служившего особым представителем у Чан Кайши; звезды кино вроде Стерлинга Хейдена — как и Джон Гамильтон, он переправлял оружие югославским партизанам; были люди самых необычных профессий и свойств, вроде голливудского карлика Рене Дюссака по прозвищу Человек-муха, который сражался во французском Сопротивлении.

— Похоже, я в отличной компании, — тихонько шепнул Линд подошедшему к нему Гарри Уорнеру.

— Ты был одним из самых ценных наших агентов во Франции, — взглянул на него Уорнер. — Возможно, самым ценным.

— Н-да, — усмехнулся Линд, — думаю у СУ было немного таких безумцев, как я, которые выкидывали подобные фортели.

Уорнер умехнулся в ответ:

— Клянусь, ты заставлял меня подпрыгивать на стуле так часто, что я мозоль натер на заднице. В штаб-квартире СУ в Лондоне поговаривали, что по Единорогу плачет смирительная рубашка. Сколько раз мы волновались, что будет, если тебя схватят!

— Почему? — удивленно взглянул на него Линд.

— Было чертовски трудно догадаться, что ты замышляешь, какие идеи зреют в твоей голове, что ты совершишь в следующий раз. Для всех нас было загадкой, как ты ухитряешься каждый раз выпутываться. — Уорнер помолчал. — Ты нужен правительству, Джим.

— Зачем? — спросил Линд. — Война окончилась. Здесь, в Вашингтоне, не очень-то большой спрос на шпионов.

— СУ, видимо, будет восстановлено. А если так, ты должен вернуться в команду.

Морщины глубокими бороздами прорезали лоб Линда.

— Почему же…

— Есть сведения, что русские работают над созданием собственной атомной бомбы, — понизив голос, пояснил Уорнер. — Нам нужно знать их планы.

Линд вытаращил на него глаза.

— И вы хотите заслать агентов в Россию? — ошарашенно спросил он. — И при этом считаете сумасшедшим меня!

— Уже если кто и способен проникнуть в Россию и добыть необходимую информацию, так это ты, Джим, — подтвердил Уорнер. — Многие ли могли вырядиться в форму гестапо и отправиться прямехонько в его штаб? Если тебе удавалось одурачивать немцев, готов биться об заклад, что ты проделаешь то же самое и с русскими.

— Ты готов биться об заклад, ставя на мою жизнь, точно? — рассмеялся Линд. — А знаешь что, Гарри? Я недооценил тебя — нервы у тебя куда крепче, чем я думал.

— Признайся, Джим, — настаивал Уорнер, — ведь ты ничего так не хочешь, как снова оказаться в деле — в России или нет, безразлично.

Линд немного поколебался:

— Вот тут ты меня поймал. Я начинаю убеждаться, что клерка из меня не выйдет.

— Тогда мы записываем тебя?

— Что ж, записывай. Только скажи-ка мне одну вещь — что мне делать, пока дядюшка Сэм не решит, где и когда Единорог должен возобновить свою работу?

Уорнер с минуту подумал.

— Как ты полагаешь, временная работа в какой-нибудь конторе устроит тебя? — наконец спросил он. — Сотрудники прежнего управления анализа и исследований сейчас разместились в старых зданиях, где когда-то были лаборатории Национального института здравоохранения. Я, конечно, понимаю, это не совсем то, что нужно, но они могли бы помочь…

— Ты прав — это не совсем то, — кивнул Линд. — Но делать я могу все, что потребуется. Главное, чтобы это ни в коем случае не стало постоянным моим занятием, ладно?

Уорнер усмехнулся.

— Этого ты можешь не бояться, — успокоительно сказал он. — Я уже сказал тебе: ты очень нужен нам.

В последующие два года Стратегическое Управление сменилось вновь созданным Национальным разведывательным управлением, а затем Центральной разведывательной группой. Пока появлялись и исчезали эти организации, Линд оставался в Вашингтоне в тисках ненавистной службы, злясь на Уорнера, который словно забыл о своих обещаниях. Возложенная на него работа была хуже всего, что он мог себе представить, вернувшись в Штаты. Он не только не мог использовать то, чему его учили в разведшколе, — он не мог применить и знаний, полученных в колледже, где его готовили к карьере предпринимателя.

Вопрос был только в одном: что он ненавидит больше — торчать каждый Божий день в конторе или перебирать злосчастные бумажки? Боже, как он ненавидел канцелярскую работу! При этом в Управлении никто и не догадывался о его терзаниях, в служебных делах он вполне преуспевал, но еще больше преуспевал он в искусстве скрывать свои подлинные чувства и мысли. «После трех лет войны на боевом участке — уж этому-то я должен был научиться», — думал он в ожесточении.

Но сколько еще ему ждать, пока Уорнер не извлечет его отсюда, хотел бы он знать.

В 1947 году, озабоченные нарастанием «холодной войны» и усилением враждебности между Соединенными Штатами и Советским Союзом, чиновники административного аппарата задумались о возможности нового Перл-Харбора. В этом году конгресс принял Закон о национальной безопасности, которым создавалось новое ведомство — Центральное Разведывательное Управление, в чьи задачи входил сбор и анализ разведывательной информации. Новому ведомству разрешалось вмешиваться во внутренние дела иностранных государств, если это признавалось необходимым, но в то же время ему дали ясно понять, что заниматься подобной деятельностью в самих Соединенных Штатах они не имеют права.

«Похоже, что они не доверяют собственным сотрудникам», — подумал изумленный Линд.

Одной из первых акций ЦРУ была поддержка партизан в Восточной Европе, пытавшихся сдернуть Железный занавес. Линд влился в ряды партизан и занимался почти тем же, чем во времена французского Сопротивления. Через агентов ЦРУ партизаны получали оружие и финансовую помощь. Линд разрывался между Западной Германией и Италией, где ЦРУ начало выделять средства Христианско-демократической партии, стремясь обеспечить ей победу над коммунистами на выборах 1948 года. Тогда ему казалось, что правительство США готово пойти на все, лишь бы не допустить распространения в мире коммунизма.

Разъезжая по всей Европе, Линд приобрел новые привычки: полюбил дорогие вина, отменную еду и экзотических женщин, пусть и не всегда в таком порядке. Он обнаружил, что гораздо проще иметь дело с женщиной, которую он, скорее всего, никогда больше не увидит, которая уйдет от него без сожаления, чем с той, которая ожидает от него больше, чем он хочет — или может — дать. Ни с одной женщиной у Линда никогда не завязывалось продолжительного романа. Поскольку особых склонностей к анализу своих чувств — или их отсутствию — у него не было, он частенько подозревал, что эта его особенность связана с тем, что он вообще не знал женского, материнского тепла. Даже в детстве он рос без матери, без сестры, воспоминания о которых могли бы смягчить увлечения молодости. И когда он возмужал, он воспринимал женщин лишь как нечто, приносящее наслаждение, и вряд ли большее.

«Все только к лучшему», — думалось ему теперь. Ни времени, ни желания стать семейным человеком у него не было. Ему никогда не удавалось даже представить себя женатым, с парочкой детей где-нибудь в живописном предместье, в монотонной череде дней. Кроме того, почти вся его жизнь проходит за границей, а это не способствует укреплению семейных уз.

Лучше, решил он, жить холостым. Лучше и проще.

В Вашингтон Линд вернулся в феврале 1949-го, куда вызвал его Гарри Уорнер.

— Пора налаживать регулярные поездки в Россию, — сказал ему Уорнер. — Как стало известно, русские приступили к испытанию своей бомбы, и нам следует взять это под контроль.

— Попасть в Россию не так уж просто, Гарри, — возразил Линд. — НКВД держит под подозрением всех американцев, приезжающих в СССР. Если вдруг им покажется, что человек не является тем, за кого себя выдает, они тотчас выставляют его под любым предлогом. Нам едва-едва удается удерживать там наших лучших агентов.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы обзавестись сносным прикрытием? — спросил Уорнер.

Линд пожал плечами.

— Я пока не думал над этим. Но во всяком случае оно должно быть безупречным. И абсолютно убедительным на случай, если русские вздумают прислать сюда своего человека для проверки.

Уорнер после некоторой заминки согласился:

— Я оставляю это на твое усмотрение. Но помни, время поджимает. Ты должен отправиться туда сразу же, как только найдешь подходящее прикрытие и сможешь им воспользоваться.

Линд кивнул. У него не было ни малейшего представления, с чего начинать.

Несколько недель Линд тщательно обдумывал предложение Уорнера. Ему нужна была «крыша», которая позволяла бы ему легально ездить в Советский Союз, «крыша», укладывающаяся в рамки законной деятельности, чтобы ни одна проверка не раскрыла бы его. Ему нужно было занятие, положение, оправдывающее необходимость частых поездок в Советский Союз. У него был диплом бизнесмена, и воспользоваться им было всего легче. Но какой род занятий дал бы ему необходимые возможности и позволил бы находиться вне всяких подозрений? Общественные связи? Но… ни у одной американской организации в этой сфере не было представительства в СССР, так что под этим предлогом он вряд ли сможет передвигаться по стране. Производственные фирмы? Возможно, но многие ли американские промышленники имеют дело с Советами? Немногие. Средства массовой информации? Едва ли. Вероятнее всего каждый американский журналист у них на учете. Авиакомпании? Тоже немного шансов. Финансы? Вот это более реально. У ряда международных банков есть свои представительства в Нью-Йорке и в Москве. Их сотрудники разъезжают по всему миру, подолгу живут за границей. Они ведут бизнес во всем мире — вот и прекрасно, подумал Линд.

Он изучил списки международных фирм, конторы которых находились в Нью-Йорке или где-нибудь на Восточном побережье, и обнаружил, что их довольно много. Но он не стал терять время, пытаясь устроиться в какую-нибудь из них. К сожалению, пришел он к выводу, трезво поразмыслив, огромное количество молодых, образованных молодых людей вроде него возвратились с войны и ищут работу. Вакансий мало, а претендентов слишком много. Место подыскать было невероятно сложно.

Но проблема разрешилась совершенно неожиданно. Еще с тех пор, когда он был первокурсником в университете Джорджа Вашингтона, он выработал в себе привычку каждый вечер просматривать прессу — от первой страницы до последней, причем делать это каждую ночь, то есть триста шестьдесят пять ночей в году. И вот, во время такого почти ритуального чтения в феврале 1949-го года, он наткнулся на одну заметку в разделе светской хроники. «Сегодня утром, — говорилось в заметке, — сенатор от штата Нью-Йорк Гаррисон Колби объявил, что не намерен баллотироваться на новый срок, так как предполагает вернуться в свой дом на Лонг-Айленде и полностью отдаться делам Международной банковской фирмы, основанной его тестем в начале века. Некоторое время назад тесть умер, а сыновей у него не было».

Рядом с заметкой была помещена фотография сенатора в кругу семьи: жены Коллин О’Доннелл Колби и двух дочерей, Фрэнсис и Кетрин. Старшая, недавняя выпускница вассарского колледжа, была привлекательной блондинкой двадцати с небольшим лет. Ее младшей сестре Кетрин, учившейся в Вэлсли, было всего двадцать, она была брюнеткой и тоже очень привлекательной. Пока Линд разглядывал фото, в его мозгу шевельнулась мысль. Сколько раз он слышал, что легче всего пробиться в бизнес, женившись на дочке босса? Жена сделает его «крышу» более чем убедительной. Ни в одном правительстве не заподозрят человека, который находится на службе тестя. Никому и в голову не придет, что отец позволит своей дочке стать «крышей» для шпиона — да папаша об этом и не узнает. Черт, даже американцы смотрят косо на человека его возраста, который все еще не женат!

Он долго изучал двух девушек на фотографии, прикидывая, кого из них выбрать объектом своего внимания. Кетрин была слишком молода для него. Хорошенькая, конечно, но рядом с двадцатилетней девушкой он плохо себя представлял. Ведь ему уже стукнуло тридцать один! Фрэнсис Колби было примерно двадцать два — двадцать три. Эта подходит больше. Значит, он должен очаровать Фрэнсис.

Ночь он провел без сна, обдумывая свой план. Он понимал, что собирается поступить безнравственно, что не имеет права использовать невинную девушку в качестве дымовой завесы в своей игре. Не имеет права использовать Фрэнсис Колби для того, чтобы получить место в фирме ее отца. Однако он был разведчиком и своим главным нравственным долгом считал службу правительству, возложившему на него определенные обязательства. Поэтому он решил оправдать свой замысел тем, что поступает так во имя интересов Соединенных Штатов.

К тому же, напомнил он себе, ему предстоит вести себя настолько естественно, чтобы каждый поверил в чистоту его помыслов. И прежде всего сама девушка не должна даже заподозрить, что он вовсе не влюблен в нее и женился на ней совсем по другой причине. Брак должен выглядеть безукоризненным — со всех точек зрения.

«Я и впрямь создан для этой работы, — думал Линд, лежа в темноте. — И эта задача будет потруднее, чем убедить нацистов, что я из гестапо».

Если ему удастся осуществить этот план, все прочее будет сделать несложно.

На следующее утро он позвонил Гарри Уорнеру.

— Нам нужно поговорить, — сказал он без предисловий. Это важно.

— Ты нашел «крышу», — догадался Уорнер.

— Да, но есть некоторые сложности, — сказал Линд. — Мне нужна твоя помощь.

— Я же говорил тебе, что ты можешь рассчитывать на нашу поддержку, — напомнил Уорнер. — Любую.

— Это может оказаться твердым орешком даже для парней из ЦРУ, — предупредил Линд.

— Только не бейся об заклад.

— Когда мы увидимся?

— Сегодня после обеда тебя устроит? — предложил Уорнер.

— Вполне, днем я свободен.

— Отлично. Давай в половине четвертого, — предложил Уорнер. — Что бы там ни было, мы пойдем тебе навстречу во всем.

— Расскажи мне все, что тебе известно о сенаторе Гаррисоне Колби.

— О сенаторе Колби? — рассмеялся Уорнер. — Да нечего рассказывать. Он чист до омерзения.

— Меня интересует его личная жизнь.

Уорнер внимательно посмотрел на него:

— Может быть, ты сразу скажешь, что ты задумал?

— Ты не видел вчерашнюю газету? — спросил Линд.

Уорнер отрицательно покачал головой.

— Я был на званом ужине — разумеется, эта счастливая мысль принадлежала моей жене, — пояснил он. — А что? Почему ты спрашиваешь?

— Похоже, сенатор Колби не собирается переизбираться на новый срок. Его тесть недавно умер, и он планирует вернуться в Нью-Йорк и заняться семейным бизнесом в Международной банковской фирме.

— Так вот ты где нашел возможность для прикрытия, — заключил Уорнер.

— Да. Знаешь ли ты, что у сенатора есть две прехорошенькие, но недоступные дочери?

— Так, — задумался Уорнер. — Ясно, что у тебя в голове: обольстить одну из дочек Колби, чтобы папаша пристроил тебя в фирму.

— Точно, — ухмыльнулся Линд.

— Превосходная мысль! — одобрил Уорнер. — Джим, я горжусь тобою, — ты, как всегда, все рассчитал.

— Мне нужно знать все о семье Колби — о каждом из них. И, конечно, об их ближайшем окружении, о друзьях и подругах.

— Изволь, — начал Уорнер. — Колби происходит из хорошей семьи среднего достатка. Все состояние принадлежит жене. Действительно, отец Коллин Колби сделал своего зятя сенатором двадцать с лишним лет назад. Думаю, именно поэтому сенатор чувствует себя обязанным взять в свои руки дело старикана после его смерти.

— Так миссис Колби из богатеньких?

— Из самых богатых, — кивнул Уорнер. — Сливки общества Лонг-Айленда.

— А их дочери? О них ты можешь что-нибудь сказать?

— Ну… Фрэнсис — старшая. Ей двадцать один — двадцать два, мне кажется. Она только что кончила Вассар. Очаровательная блондинка с голубыми глазами, как я слышал, возвышенная, художественная натура. Очень сдержанная и благовоспитанная. А вот ее младшая сестра Кетрин — сущий чертенок. Из трех частных школ ее уже выгнали и вот-вот вышвырнут из Уэллсли. Жизнь ей кажется сплошным праздником, Колби весьма озабочены ее судьбой — и не без основания.

— Ясно, — в раздумье произнес Линд.

— И на какую из девиц ты положил глаз? — поинтересовался Уорнер. — Или лучше не спрашивать?

— Ну почему, — усмехнулся Линд. — Думаю, Фрэнсис Колби подходящая жена для начинающего молодого банкира.

Гарри Уорнер пообещал представить Линда челозеку, который познакомит его с Колби. Больше Линда ничего не интересовало. У Уорнера были связи и контакты, и пусть и не сразу, но он сделает все, что необходимо. А Линд тем временем изучал фотографию и размышлял о принятом им решении. Он славный парень, но не будет ли у него здесь осечки?

Неужели он и впрямь осуществит свою затею?

Гарри Уорнер позвонил Линду в четверг вечером и пригласил его на следующее утро в свой офис.

— Я нашел человека, который представит тебя Колби. Завтра я познакомлю вас.

— Я непременно буду, — ответил Линд.

Льюису Болдуину было примерно столько же лет, сколько и Линду. Это был высокий, привлекательный молодой человек с вьющимися черными волосами и темными глазами, похожий на богатого молодого ученого. Выглядел он так, словно Уорнер позвонил в какое-нибудь театральное бюро по найму и сказал: «Подыщите мне молодого человека с внешностью и манерами члена Лиги Плюща,[1] привлекательного, но в меру, аристократичного и с отличными зубами». Линд с трудом сдержал усмешку, пожимая ему руку. Да нет, пожалуй, он все-таки окончил вполне приличный университет в одном из Восточных штатов.

— Льюис работал на СУ, — сказал Уорнер. — Кстати, он был во Франции в то же время, что и ты. Только на юге, в Провансе.

— Вы были в СУ? — поразился Линд.

— А вас это удивляет? — улыбнулся Болдуин.

— Если честно, то да. Я считаю, что едва ли… не так уж много было… да, в то время…

— Льюис, между прочим, добрый друг семейства Колби, — продолжал Уорнер. — Один из бывших поклонников Кетрин Колби.

— Да? — Линд вновь повернулся к Болдуину. — И вы хорошо с ней знакомы?

Болдуин хихикнул:

— Лучше некуда. — Он достал пачку сигарет и предложил Линду закурить.

«Поддерживает имидж члена Лиги Плюща», — подумал Линд.

— Нет, спасибо, — сказал он громко. — Я не курю.

— С каких это пор? — поинтересовался Уорнер.

— С Франции, — усмехнулся Линд, — слишком уж это было опасно. Бросишь спичку или окурок и ненароком взорвешь что-нибудь.

— Колби понятия не имеют, что Льюис работает на нас, — пояснил Уорнер. — Они знают только, что он был в армии и воевал во Франции — уже после высадки в Нормандии.

— Я скажу им, что там мы и встретились, что воевали в одном батальоне, — подхватил Болдуин. — Представим Колби дело так, что мы добрые друзья, и потому нам следует обсудить, какие байки мы будем им рассказывать.

— Звучит довольно убедительно, — согласился Линд. — Пусть Гарри займется разработкой легенды.

— Давайте приступим к делу немедленно, — предложил Болдуин. — В конце концов у нас не так уж много времени.

— Когда и где вы меня представите? — спросил Линд.

— В следующую субботу. — Болдуин закурил. — Вам приходилось когда-нибудь бывать в загородном клубе «У лесного озера»?

— Нет, — покачал головой Линд.

— Это один из самых престижных частных клубов в Вашингтоне. Да и в Джорджтауне, — объяснил Болдуин. — Чтобы стать его членом, нужно по меньшей мере быть отпрыском одного из основателей клуба. Или жениться на его дочке.

— Тусовка высшего света, — заключил Линд.

— Точнее не скажешь, — со смешком кивнул Болдуин.

Линд уже ненавидел всю эту затею. Элитарный клуб… закрытые рестораны… сливки общества… все это было частью того мира, который он отверг давным-давно. Он глубоко вздохнул.

— Ладно, приятель, — взглянул он на Болдуина. — Считай, что мы начинаем прямо сейчас. Какие планы у тебя на сегодня?

— Я встречаюсь со старым другом, — усмехнулся Болдуин.