Время легенд

Глава 5

Нью-Йорк, май 1956 года

Глядя, как его дочь пересекает зал ресторана, Гаррисон Колби вспомнил про их последний совместный ленч и поморщился при мысли, что Фрэн вновь будет давить на него, жаловаться на Джима Линда, что он чаще бывает за границей, чем в собственном доме. Но Фрэн благоразумна, рано или поздно она поймет, что значит быть женой бизнесмена; да и мать должна была повлиять на нее — так он, по крайней мере, думал. И все же Фрэн так безрассудно и упрямо стоит на своем, требуя разгрузить Джима, что Колби не могло это не беспокоить, ее состояние по-настоящему его волновало.

Он поднялся, когда она подошла. Выглядела Фрэн прекрасно, куда лучше, чем обычно, можно сказать, сияла. На ней был элегантный белый костюм и белая шляпа с широкими полями, золотистые волосы были собраны сзади в тяжелый пучок; подкрашена она была лишь слегка, и это только подчеркивало ее привлекательность, из драгоценностей на ней была лишь скромная нитка бирманского жемчуга, которую он когда-то подарил ей. Прежде чем сесть, она ласково обняла его.

— Спасибо, папа, что ты сразу согласился встретиться со мной, — сказала она. — Я ведь знаю, как ты занят.

Он тоже сел, улыбаясь.

— Для того, чтобы пообедать с тобой, у меня всегда найдется время, ты же знаешь.

— На прошлой неделе я получила длиннющее письмо от Кейт, — сказала она.

— Правда? — Брови его высоко поднялись. — Она все еще в Европе?

— Да, — кивнула Фрэн, — но скоро собирается вернуться.

— Я за нее тревожусь, — признался Колби.

Фрэн удивилась:

— Но почему? Ведь она уже взрослая!

— Я-то надеялся, что она наконец угомонится и выйдет замуж, — нахмурился Колби, — но она, похоже, сопротивляется этому изо всех сил.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — возразила Фрэн.

— Возможно, конечно, но что-то здесь не то.

— А от Джима у тебя нет вестей? — спросила она.

— Представь себе, есть. Он сказал, что не смог тебе дозвониться, — объяснил Колби. — Ты ходила за покупками?

Она покачала головой:

— Я была у доктора.

— Разве ты нездорова?

— Нет, у меня все прекрасно, лучше быть и не может. Так, обычный осмотр.

Подошел официант, и Колби попросил еще мартини — один стакан он уже выпил, дожидаясь Фрэн. Но Фрэн от аперитива отказалась.

— А как же дайкири? — удивленно переспросил ее отец.

— Вряд ли мне сейчас стоит его пить. — Фрэн помедлила. — Потому я и хотела видеть тебя, папа. У меня будет ребенок.

Колби смотрел на нее с явным недоверием:

— Ты и вправду беременна? Солнышко, да это же прекрасно! А Джим уже знает?

Она отрицательно покачала головой:

— Я и хотела у тебя узнать, что ты знаешь о Джиме. Когда он собирается вернуться домой? — Какое-то время она колебалась, потом все же сказала: — Конечно, его не было всего четыре недели, но для меня они тянулись, как долгие-предолгие месяцы. И он опять не вернулся к нашей годовщине — это после всех моих приготовлений! — он отправился из Парижа в Лондон. Ах, папа, я знаю, что это необходимо, но я не могу, не могу смириться с этим. Вот теперь он должен стать отцом — а он даже не знает об этом. И я иногда думаю — да увидит ли он своего ребенка до того, как тот окончит колледж?

— Фрэнни, мы столько раз говорили с тобой на эту тему…

— У тебя одни и те же отговорки! — воскликнула Фрэн. — Папа, я не могу быть теперь одна, Джим должен быть рядом со мной. Я должна знать, что он будет в соседней комнате, когда сестра выйдет сказать, кто у меня родился — мальчик или девочка. Как бы ты ни был занят, но ты же был, когда мама рожала нас!

— Да, детка, — согласился он, — но у политиков жизнь не такая, как у бизнесменов.

— Я уже не знаю, что и думать, папа, — призналась Фрэн. — Ты только скажи мне — может, Джим не хочет жить со мной и сам просится в эти поездки на другой конец света?

— Фрэнсис! Надеюсь, ты и сама прекрасно знаешь ответ! — Казалось, его поразил ее вопрос.

— Я боюсь, папа, — продолжала она, — боюсь рожать одна, боюсь, что Джим давно разлюбил меня и только делает вид, что я нужна ему, что я разочаровала его, как жена. Я твержу себе, что мое дурное настроение из-за беременности, но, сказать по правде, все это я чувствовала уже давно.

Он перегнулся через столик и успокаивающе погладил ее по руке.

— Через несколько дней приедет Джим. Подожди, посмотри. Да он с ума сойдет от радости, узнав о ребенке, и все твои страхи рассеятся сами собой. Знаешь, рождение ребенка способно потрясти не только женщину.

— Надеюсь, ты прав, — попыталась она улыбнуться.

— Уверен, что прав, — убежденно сказал он. — Подожди и посмотри.

Предсказания Колби не сбылись — известие о беременности Фрэн не изменило Линда. Он попытался изобразить радость, когда Фрэн сказала ему о ребенке, но она почувствовала его безразличие.

— Разве ты не хочешь ребенка, Джим? — спросила она, лежа рядом с ним в ночной темноте.

— Ну, разумеется, хочу, — принялся уверять он. — Что это пришло тебе в голову?

— Не знаю. Просто ты совсем не кажешься счастливым, вот и все, — тихо сказала она.

— Я не умею шумно выражать свои чувства, — ответил он, — к тому же мне еще не доводилось быть отцом. Я даже не знаю, как нужно обращаться с детьми. Ведь это чертовски большая ответственность! Но я счастлив, правда, счастлив.

— Знаю. Просто мне казалось, что ты больше обрадуешься.

Он приподнялся в темноте и поцеловал ее.

— Ну что ты, конечно, я счастлив, — повторил он. — А скажи-ка… доктор не говорил тебе, можно ли… — Он запнулся и, просунув руку под ночную сорочку, начал поглаживать ее грудь.

— Он сказал, что до семи месяцев можно, если, конечно, не будет осложнений. — Фрэн не была расположена заниматься сейчас любовью — она устала и была сильно раздосадована тем, как он воспринял весть о ее беременности. Но ей так хотелось быть ближе к нему, как угодно, но только ближе. Лежа на спине, она вдруг с мучительным чувством обнаружила, что ей неприятны его ласки. Она пыталась ощутить хоть какое-то удовольствие от его прикосновений, но напрасно, он был уже сверху, нетерпеливо стягивал ее ночную сорочку, и она вздрогнула, когда он вошел в нее. Она хотела было сказать ему, что она еще не готова, но он уже овладел ею, с непреклонностью, которая была для нее совершенно неожиданна.

Хорошо, что он не видел в темноте ее лица, в ее глазах стояли слезы.

Ребенок должен был родиться в декабре, и несколько месяцев, оставшихся до родов, показались Фрэн Линд целой вечностью. Она считала, что Джим бывает дома еще реже, несмотря на ее настойчивые просьбы побыть с ней побольше. Хотя из своих поездок он всегда возвращался с подарками для будущего малыша, Фрэн была убеждена, что ребенок ему не нужен, что он поступает, как положено в таких случаях, не испытывая чувства радости. «И прекрасно, — уговаривала себя Фрэн, — у меня будет ребенок, и с ним я буду счастлива».

Не зная, кто родится — мальчик или девочка, — Фрэн отделывала детскую в розовых и голубых тонах. Несколько раз она ездила на Манхэттен за покупками для новорожденного и однажды купила у Тиффани серебряную ложечку. «Разве плохо? — думала она, расплачиваясь. — Я сама родилась с серебряной ложкой во рту — пусть и у моего ребенка она будет». Она решила позднее выгравировать на ней имя и дату рождения ребенка.

Линд не проявлял никакого интереса к имени ребенка, и Фрэн решила обойтись без его советов. Если родится мальчик, она назовет его Джеймсом, в честь отца, а девочке даст имя Аманда. С этим именем у нее ничего не было связано — просто оно звучало красиво и всегда нравилось ей.

Как бы она хотела узнать, какие имена нравятся ее мужу!

Линд отправился в Рим в понедельник, теплым июльским утром, пообещав вернуться в пятницу. В четверг он позвонил Фрэн.

— Послушай, солнце мое, страшно не хочу огорчать тебя, но тут кое-что произошло, и я смогу вернуться лишь на следующей неделе.

— Хорошо, дорогой, — ответила она, безутешно борясь со слезами. — Но когда ты вернешься, мы устроим настоящий семейный праздник, ладно?

— Обязательно!

Звонил он ей из римского аэропорта Леонардо да Винчи. Через полчаса его самолет взял курс на Москву.

Через неделю он позвонил ей снова.

— Я обещал тебе быть дома завтра вечером, — сказал он извиняющимся тоном. — Знаешь что? Открой бутылочку «Дом Периньон», и мы устроим настоящее празднество — ты понимаешь?

Он звонил ей из аэропорта Даллеса в Вашингтоне, где у него была кратковременная остановка.

Так продолжалось все время, пока Фрэн была беременна. Линда никогда не бывало дома в назначенный срок, а едва приехав, он тут же уезжал снова. «Такое чувство, будто он меня избегает», — угрюмо думала Фрэн, сидя в своей машине в аэропорту и наблюдая, как взлетает лондонский самолет.

Приступы депрессии беременность только усилила. Когда Фрэн пожаловалась доктору, тот объяснил, что ничем не может ей помочь, никакие лекарства тут ничего не сделают. Он рассказал ей о гормональных изменениях, которые происходят в организме женщины, ожидающей ребенка, что для них характерны спады настроения и даже приступы жестокой депрессии. Он только посочувствовал ей и посоветовал набраться терпения до рождения ребенка.

К тому времени, когда она должна была ощутить себя счастливейшей женщиной на земле, Фрэн стала думать, что мир вокруг нее рушится. Она одинока и нелюбима, муж ее бросил — и душевно и физически — именно тогда, когда он был нужен ей больше всего на свете. Она сводила себя с ума страхами, что он не вернется к рождению ребенка, что он окажется в какой-то далекой стране, когда у нее начнутся роды. Мысль о том, что ей придется рожать в одиночестве, без мужа, который обязан поддержать ее в самую ответственную минуту ее жизни, казалась ей непереносимой.

Фрэн часто безо всякого повода плакала, расстраивалась от малейшего пустяка. Она рыдала подолгу, доводила себя до истерик, и напуганная и растерянная Сейди, экономка, бегала звонить Кейт или Коллин Колби, чтобы те приехали в Саунд-Бич как-то успокоить Фрэн. Коллин во всем винила Джима, хотя муж и доказывал, что Джим выполняет в Европе ответственное задание. Ведь не нарочно же, защищал зятя Колби, Джим покидает свою жену, просто он человек долга. Кейт, озабоченная состоянием сестры, по-прежнему уговаривала ее посоветоваться с психиатром. По ее мнению, он помог бы Фрэн справиться с необоснованными страхами и подозрениями.

Вот был бы для них удар, узнай они, что он делает в Европе на самом деле!

Фрэн почувствовала приближение родов в полночь шестого декабря, в четверг. Она испугалась и потому позвонила единственному человеку, который мог ей помочь в эту минуту, — своей сестре.

— Кейт, — сказала она прерывающимся голосом, — у меня начались схватки. Джим в Риме, и я не знаю, что мне делать.

— Главное успокойся, — посоветовала Кейт, — я уже выхожу. А ты позвони доктору Эллерману и скажи ему, что я сейчас привезу тебя в клинику. Пусть он встретит, ладно?

Фрэн молча кивала, потом едва выговорила:

— Я позвоню.

Кейт приехала довольно быстро.

— Хорошо, что на дороге не было полиции, — сказала она легкомысленно, спускаясь по лестнице с сумкой Фрэн. — Ах, если бы было можно, я ездила бы куда быстрее!

— Ты сказала папе с мамой? — спросила Фрэн.

— Ну конечно, — ответила Кейт, — и когда уходила, отец как раз пытался дозвониться Джиму в Рим.

— Он не вернется раньше следующей недели, — мрачно заметила Фрэн.

— Да что ты говоришь, он сразу вернется, как только услышит о ребенке, — уверенно сказала Кейт, усаживая Фрэн в машину.

— Сомневаюсь, — покачала головой Фрэн. — Не думаю, чтобы он хотел ребенка.

— Чушь! — Кейт захлопнула дверцу и повернула ключ зажигания. — Даже если сейчас он не проявляет большого интереса, то все переменится, стоит ему впервые взять ребенка на руки. Вот увидишь.

— Джим не похож на других мужчин, — возразила Фрэн. — Он никогда не выказывает своих чувств.

— Но он же всегда был с тобой, ты должна его знать, — сказала Кейт, заводя мотор.

— И я так думала. Но видишь ли, что я вдруг поняла? Он никогда не рассказывал мне о своей семье, о своих родственниках, я даже не знаю, живы ли они…

— А может, и рассказывать нечего? — предположила Кейт, и, видя изумление Фрэн, пояснила: — Ну, ты же сама говорила, что он никогда не встречается с ними — кроме того дядюшки, который был на твоей свадьбе. Может быть, он хочет забыть о них.

— Может быть, — угрюмо отозвалась Фрэн. — Я только хотела бы знать, что он на самом деле чувствует.

Фрэн пробыла в клинике почти четырнадцать часов, когда в час сорок пять у нее родилась девочка, весом в семь фунтов три унции. Девочка, вступив в этот мир, тотчас закричала и тут же начала засовывать свой крошечный кулачок в рот.

— Она хочет есть, — сказала Кейт нянечке родильного отделения.

— Ну что вы, это невозможно, — возразила нянечка. — Новорожденные не испытывают чувства голода почти шесть часов после рождения.

Кейт лукаво улыбнулась:

— Ну, это вы расскажите ей. Моя племянница хочет есть.

Первый раз Фрэн позволили подержать девочку только вечером. Хотя она и собиралась назвать малышку Амандой, но, увидев дочку, передумала.

— Вылитый Джим, — сказала она, вглядываясь в ее крошечное личико.

— Действительно, — поддакнула Кейт.

Фрэн долго-долго смотрела на дочку.

— Я назову ее в честь Джима, — решила она наконец.

— Джимми? — обескураженно спросила Кейт.

— Нет, — улыбнулась Фрэн, — Джейми Виктория Линд.

Гаррисон Колби встретил Линда в аэропорту и повез в клинику.

— Хорошо, что ты успел на ранний рейс, Джим, — облегченно вздохнул он. — Ты же знаешь, что творилось с Фрэн последнее время. Она убедила себя, что раньше следующей недели ты не вернешься, что ребенок тебя не интересует.

Какая ерунда, — поморщился Линд. — Я пытался втолковать ей, пытался убедить ее, что и мне самому не хотелось бы оставлять ее в такое время, но что поделаешь? Я говорил с доктором, он сказал мне, что так часто бывает при беременности. Я, право, не знаю, что и делать, — остается только бросить фирму, не ходить на службу и сидеть дома.

— В этом нет никакой необходимости, Джим, — доверительно сказал ему Колби. — Теперь, когда родился ребенок, Фрэн успокоится и будет заниматься им с утра до вечера. За это я ручаюсь. Нет менее домашней женщины, чем Коллин, но и она оказалась превосходной матерью.

— Может быть, когда она придет в норму — физически, я хочу сказать, — депрессия перестанет ее мучить, — вслух подумал Линд. — Доктор Эллерман говорит, что это все из-за гормонов.

— Все будет в порядке, Джим, вот увидишь.

Линд приехал в клинику, когда Фрэн отдыхала. Он тихонько подошел к кровати и коснулся губами ее лба. Она открыла глаза:

— Джим… А я думала, что ты не вернешься раньше…

— И я пропущу появление на свет моего первенца? — усмехнулся он, стараясь говорить с тем энтузиазмом, которого она от него ждала и которого он совершенно не испытывал. — Тут уж ничто не могло меня задержать. — «Кроме КГБ», — подумал он подавленно.

— Ты уже видел ее? — спросила Фрэн.

— Я только что приехал, — покачал он головой. — Твой отец встретил меня в аэропорту.

— Она так похожа на тебя — ну, просто вылитый ты, только крохотный. Надеюсь, ты не будешь возражать — я решила назвать ее в твою честь. Джейми Виктория. Ну как, ничего звучит? — спросила она обеспокоенно.

— Потрясающе, — признал он. — Я польщен.

— Ну, в конце концов, это твоя дочь, — сказала Фрэн. — Да и похожа она на тебя.

Он слегка взъерошил ей волосы.

— Вот ведь ужас, а?

— Мало того, — улыбнулась она, — Кейт говорит, что она закричала во все горло, увидев свою тетку. И родилась она голодной.

— Ну тогда, — усмехнулся он, — это точно моя дочь.

В дверь заглянула нянечка.

— Миссис Линд, вам сейчас принесут дочку. — Она увидела Линда: — А это ваш муж?

— Да, — широко улыбнулась Фрэн.

— Мистер Линд, если вы собираетесь остаться, вам нужно надеть халат и хирургическую маску. Таковы требования в нашей клинике, — сказала она извиняющимся тоном.

— Ладно — я могу подождать за дверью… — начал было Линд.

— Ах, нет, только не это! — быстро перебила его Фрэн.

Ты должен познакомиться с дочкой. — Она повернулась к нянечке: — Принесите ему халат и маску.

— Хорошо, мэм.

Линд чувствовал себя нелепо в хирургической маске и в мешковатом халате, с завязочками на спине, но ему хотелось доставить Фрэн удовольствие. Он подержит ребенка, если ей так уж этого хочется, сейчас он готов был повиноваться всем ее капризам. «Главное не уронить ребенка», — думал он с беспокойством. Дети всегда раздражали его.

Минут через пятнадцать нянечка внесла маленький розовый сверток, подала его Фрэн, а затем повернулась к Линду.

— Теперь понятно, чей это ребенок, — весело произнесла она.

— Это мне уже говорили, — усмехнулся Линд.

Фрэн кивнула ему, чтобы он сел рядом, и отвернула край одеяльца. Он взглянул на крошечное личико. «О Господи, подумал он, — как она похожа на меня!»

— Можно я подержу ее? — услышал он свой голос.

— Разумеется, — Фрэн передала малютку ему, показав, как надо ее держать. — Не бойся, — сказала она, — не уронишь. Она куда крепче, чем кажется; к тому же вспомни, она переживет нас с тобой.

Но Линд не слушал. Он смотрел на крошечное, сморщенное личико, которое бессмысленно таращилось на него с абсолютной доверчивостью. Это было его лицо, с твердыми чертами, его темно-зеленые глаза, похожие на еловую чащу, его волосы. Маленькая головка была покрыта каштановыми завитками. До этой минуты Джима Линда не занимали мысли о смерти и о продолжении рода. У него не было потребности в семье и детях. Но сейчас, глядя на личико своей новорожденной дочки, он был преисполнен чувств и сам был потрясен силой собственной любви, любви, на которую, ему всегда казалось, он был не способен. Все, что накопилось в его душе за долгие годы замкнутой жизни, вдруг вылилось сейчас на крохотное создание, которое он держал на руках. На какое-то мгновение для него перестал существовать весь мир — Фрэн, Колби, персонал клиники, Гарри Уорнер, ЦРУ, КГБ. Все для него исчезло — кроме крошечного существа, которое он с бесконечной нежностью держал в своих руках. Ни за что на свете он не хотел бы его теперь выпустить.

Джейми, думал он, смогу ли я рассказать тебе когда-нибудь, как сильно я тебя люблю?