Все, способные держать оружие…

Год 2002. Михаил 27.04. 01 час 30 мин Константинополь, район Золотых Ворот

Мы взобрались на городскую стену: двое журналистов, я никак не мог запомнить их имена, Зойка, Тина и я. Остальные где-то зацепились. На стене было тихо и безлюдно. Прохлада все не наступала, воздух был тяжел и давил на грудь.

Городские огни не собирались гаснуть, веселье только-только вступало в самый разгар. Мне хотелось покоя. Я отошел на несколько шагов и потерял всех из виду.

Была та стадия опьянения, когда все воспринимаешь чересчур обостренно. Чужое слово, отсутствие слов, нечаянный взгляд… Собственно, стадии при таком режиме пития легко сбиваются, и трудно бывает контролировать себя. Слава Богу, я не из тех, кто во хмелю буен или слезлив. Сейчас мне просто нужен был глоточек-другой, чтобы не впасть в минор. Но бутылка с коньяком находилась у журналистов, а меня вдруг заклинило: я не знал, как к ним обратиться. Они же называли свои имена…

Неразрешимая проблема. Еще одна неразрешимая проблема.

Я обхватил железный поручень ограды, сжал пальцы — будто мышечное усилие могло просветлить память. Ни черта, конечно, не получилось. Подошла Тина и встала рядом. Темный силуэт на фоне светящегося неба над городом.

— Как здесь красиво.

— Да. Вам, наверное, скучно быть трезвой? — Тина, по моим наблюдениям, не выпила и глотка.

— Нет. Мне хорошо. Я люблю, когда весело.

— Когда столько людей веселятся, заражаешься.

— Скорее, заряжаешься.

— Можно сказать и так. И все равно… — я замолчал. Не мое дело. Не пьет человек — и пусть его не пьет. В смысле: ее. — Вас не затруднит добыть у ваших друзей капельку коньяка для меня? Мне почему-то неловко просить самому…

— Конечно. — Я почувствовал, что она улыбается. Я вдруг вспомнил, что мы так и не посетили заседание монархического общества… То есть Зойка порывалась пойти сама и затащить журналистов — могло получиться смешно, — но я уперся. Даже не знаю, почему. Просто так. Сейчас я уже жалел об этом.

Над морем, неподалеку от нас, в небо взлетела ракета, лопнула со звоном, разбросав широко синие и белые мерцающие звезды.

Вернулась Тина с пластмассовым стаканчиком в руке.

— Пойдемте туда, к ним, — сказала она. — Боюсь, мальчишки… завелись. Они неправильно истолковали ваш уход.

Понятно, подумал я. Эта стерва их раздразнила. Инциденты такого рода случались сплошь и рядом.

— Пойдемте… — я отхлебнул коньяк. Стаканчик — в нем оставалось две трети — поставил на парапет.

Снова взлетела ракета — совсем рядом. С шипением заскользили над головами огненные змеи…

На мой взгляд, ничего особенного не происходило. Троица стояла и смотрела в небо. Может быть, они стояли слишком тесно, но — не более того.

— Зойка, — сказал я. — Не рвануть ли нам… Я все-таки ошибся в оценке ситуации.

Парни действительно перевозбудились. Один, повыше, — Раим, вспомнил я некстати его имя — полушагнул ко мне.

— Я думал, ты ушел, — сказал он. — Я думал, ты догадливый. А ты не ушел.

— Я не догадливый, — сказал я. — В некоторых вопросах я очень-очень тупой.

— Придется объяснить.

— Дружок, — сказал я. — Такой хороший вечер. Зачем ты хочешь его испортить?

— Это ты все портишь. Девушка не хочет с тобой. Ведь так? Не хочешь, Зоя?

— Что ты делаешь? — сказал я ей. — Тебе мало развлечений? Хочется гладиаторских боев? Раим, она ведь специально вас дразнит, ты что, не понимаешь? Она ведь только этого и добивается, волчица…

Я был по-настоящему зол на нее.

— А вот это ты зря сказал, шакал, — он ссутулился и расставил руки. — Эти слова я вобью обратно в твою глотку.

Его друг — Валентин, я все вспомнил, вообще в голове была теперь кристальная ясность — неуверенно сдвинулся влево, примеряясь, как правильно встать.

— Зря вы это, ребята…

Раим ударил — выстрелил ногой. Таким ударом можно убить. Он, похоже, ничего не понимал. В меня он не попал. В меня вообще трудно попасть. Потом он ударил еще и еще — упрямо и все более жестко. Уходи от трех ударов, учил отец, потом бей сам.

Но я почему-то медлил с ответом. Сам не знаю, почему. Наконец Раим потерял равновесие и бухнулся на четвереньки. Валентин стоял в стороне, не шевелясь. Я на всякий случай предупредил его жестом: не лезь. Раим вскочил. Он был разъярен.

— Трус! — рявкнул он. — Трус!

— Да, — сказал я. — Мне есть чего бояться.

Он снова бросился на меня, забыв все, чему его где-то когда-то учили. Тут уж я просто вынужден был его коснуться: перехватил руку, нырнул под мышку — очень низко, — резко выпрямился… Он сделал неловкий кульбит и грохнулся спиной. Под затылок его я успел подставить ногу — чтобы не разбил о камни. Валентин дернулся, но на месте устоял. Благоразумие в нем было. Раим застонал, медленно повернулся на бок и подтянул колени к животу. Потом распрямился и выгнулся. С минуту он пролежит…

Я повернулся к Зойке. Мне очень хотелось ей врезать. Рядом с ней стояла Тина — стояла так, будто хотела прикрыть. Господи Боже мой, подумал я, как же ей все это удается…

Зазвонил телефон. Зойка зашарила в сумочке. Звонки продолжались. Наконец, она выловила трубку.

— Да! Те… что? Да… Да, это тот… Почему? Что? Приехать? Зачем? Почему нельзя сказать нормально? Я… конечно… хорошо…

Она сложила трубку и беспомощно посмотрела на меня.

— Из полиции, — сказала она. — Просят приехать… сороковой участок, Иени-Махалле. Ты знаешь, где это?

— Знаю, — сказал я.

— Можно, я с вами? — сказала вдруг Тина.

— Можно, — сказал я.

Раим встал на четвереньки. Встряхнул головой.

— Дружок, — сказал я. — Ты просто ошибся, понимаешь?

— Я тебя все равно добуду, — сказал он. — Считай себя мертвым.

— Позаботься о нем, — сказал я Валентину. — Сумеешь?

Он кивнул.

Снова взвилась ракета. Над нашими головами вспыхнули три огненных цветка. В этом свете я вдруг увидел, что мы не одни: мимо, прижимаясь к ограждению противоположного края стены, протискивались трое: крупная пожилая женщина — как мне показалось, в парике; а если это была прическа, то одна из самых неудачных, какие мне встречались, — маленький мужчина в темном глухом костюме и котелке, натянутом по самые уши, и девочка, которую они держали за руки. Девочка была совсем обычная, в светлом платьице и светлых гольфах, — но взгляд ее я поймал и будто споткнулся. Что-то совсем непонятное было в этом взгляде. Ее уводили, но она, повернув голову, смотрела на нас. Потом свет померк. Когда взлетела следующая ракета, семейки уже не стало видно.