Все, способные держать оружие…

Год 1961. Зден 07.09 Ночь База «Саян». Командный бункер

Нас преследовали галлюцинации. Шум работ. Голоса. Удары. Скрежет. Я так и жил у двери. Эльга приносила Мне воду. Мы почти не разговаривали. О чем? Все, что Могли, мы уже рассказали: она — о своей несчастной любви к поэту из Москвы предшествующего десятилетия, она сидела там резидентом, прожила довольно долго… ничего не могло получиться из той любви… А я вдруг выложил свое: о такой же несчастной жизни с Кончитой, о том, что уже все, край, и даже двухлетний Игорешка меня не удержал бы… о дикой ее ревности, в которую вдруг обратилась дикая же страсть, о трех попытках самоубийства — истерических, на людях…

Мы с Эльгой даже не пытались утешить друг друга. Это было как-то странно, но вот — факт. Говорят, близость смерти обостряет чувственность. Но, наверное, это должна быть близость какой-то другой, более романтической смерти.

Наконец я понял, что спасения извне ждать не следует.

Говорят, заживо похороненные ногтями процарапывают крышки гробов…

Откуда-то взялась ясность в голове.

Я принес свежие поглотители углекислоты — последний комплект. Полосками лейкопластыря приклеил эти жестянки, похожие на коробки от старых противогазов, к стальной двери — внизу, там, где (я надеялся) не было препятствия с наружной стороны. Если дверь плотно прикрыть, а потом резко толкнуть, то неясный звук соприкосновения с чем-то возникал вроде бы вверху. Хорошо бы не ошибиться…

Потом я собрал все тяжелое, что мог. Койки легко снимались, наволочки мы набили папками с документами, и я даже мельком подумал, что в крайнем случае можно будет воспользоваться трупами из шкафа… но это была, конечно, мысль из тех, которые никогда не реализуются. Самыми тяжелыми предметами были трансформаторы, обеспечивающие питание вычислителя, и сам вычислитель — действительно расположенный под пультом. Но если трансформаторы вытащить было легко, то с машиной пришлось по-настоящему повозиться, Потом я приступил к изготовлению взрывателей. Их я сделал из лампочек, которых на пульте было достаточное количество, и пистолетных патронов, которых у меня было еще больше. В цоколях лампочек я протирал о шершавый бетон стены дырку, потом, если нить оставалась цела, всыпал внутрь порох из патронов. Заклеивал дырку пластырем. И так двенадцать раз…

Патрончики для ламп я добыл оттуда же, из пульта, а достаточной длины проволоку отмотал от трансформаторной обмотки. Долго и тщательно зачищал концы проводов, которыми соединял взрыватели в «букет». Сделал. Взрезал капроновые сетки в банках поглотителей. Рассовал по банкам взрыватели, осторожно углубив их в массу гранул. Руки вздрагивали, хотя умом я понимал, что сам по себе реактив «К» не опаснее простой бертолетовой соли.

Вот и все. Я протянул провод в каютку, где мы жили, приладил к концу его обычную электрическую вилку от бритвы. Кто-то из дежуривших здесь любил содержать себя в должном порядке… Заряд в аккумуляторах аварийного питания был еще приличный. И лампочки горели как надо, и вентиляторы гнали воздух… Теперь начиналось основное. Спирт я уже нюхал и пробовал на язык, да и на зеркальце он, испарившись, почти не оставлял следа. И все же… если там есть хоть следы ацетона…

Нет. Не думать ни о чем. Все, хватит. Отключился. Тонкой-тонкой струйкой я стал наливать спирт в банки поглотителей, стараясь, чтобы гранулы пропитывались равномерно. По восемьдесят граммов на банку. Одна… вторая… третья…

Кажется, залитые банки начинали теплеть. Но это могло и показаться.

Будем считать, что показалось.

Шестая.

Теперь — тщательно прижать их. Без зазора. Выломанные из шкафа-могильника полки… так, хорошо… теперь койку плашмя, подложить железный табурет, чтобы образовался наклон к двери, и на койку — оба трансформатора, в каждом килограммов по девяносто, и вычислитель — под семьдесят…

Эльга наблюдала молча, не делая попытки помочь. Ее как будто не было здесь. Ну и…

Отставить.

Поверх я набросал вообще все, что можно было перенести с места на место. Еще бы пару-тройку мешков с песком…

Почему-то стало смешно. Слабяще-смешно, как от щекотки.

На подламывающихся ногах я дошел до каютки, сел на пол — там, где раньше была моя койка, Боже, какое чувство территории, а? — и дал себе отсмеяться. Ну что ты, ну что? — спрашивала Эльга, а я только отмахивался и вполне слабоумно хихикал. Потом вытер морду и стал разминать занывшие скулы. Нормально, все нормально, нормально… это так, реакция…

Потом я встал, прицепил на пояс фонарь, прикрыл дверь (она открывалась наружу), всунув предусмотрительно ломик в щель (так меньше шансов на то, что ее заклинит), и стал затыкать правое ухо бумажным жгутиком. Левое я заткну пальцем…

— Ну, все, — и улыбнулся Эльге. Она сидела в углу, сосредоточенная и мрачная. — На всякий случай… вдруг не увидимся… — я наклонился и поцеловал ее в щеку.

Она судорожно вздохнула.

— Посильнее зажми уши и широко открой рот. Она кивнула. Заткнула уши большими пальцами, раскрыла рот и закрыла глаза.

Я сделал так же и воткнул вилку в розетку.

Очнулся я с ощущением, что меня протаскивают в какое-то очень узкое отверстие. В игольное ушко. Происходило это внутри гудящего барабана. Кто-то тянул за руки, а кто-то подпихивал под задницу. Некоторое время я принимал это как сон, как данность. Но потом что-то острое стало впиваться между ребер — с каждым рывком сильнее…

— Эй! — сказал незнакомый голос над головой. — Не дергайся.

— Пустите, я сам.

Руки мои тут же освободились, я осторожно поворочался, приспосабливая тело к дыре, подался назад, изогнулся — и пролез, разодрав, правда, пижаму и бок. Меня осветили фонарем и хлопнули по плечу:

— Молодец.

— Рад стараться. А… Эльга?

— Здесь, здесь. Все хорошо, солдат.

— Я тут, Зденек, — сказала она сама. Голос доносился сквозь гул, но я его узнал.

В голосе была тревога. — Иди сюда.

Я повернулся. Луч фонаря последовал за мной. Световые пятна не слишком быстро складывались в нормальные изображения. Но — сложились…

Эльга стояла рядом с двумя офицерами войск связи. На ней была все та же пижама, на плечи наброшена шинель.

— Харитон, — сказала она, продолжая глядеть на меня, — я знаю все, что ты сейчас скажешь. Я бы и сама сказала это, если бы не видела… Он нам нужен, Харитон. Он лучше Малкинена. На порядок лучше. Понимаешь? Если мы хотим чего-то по-настоящему добиться… Я все ему рассказала.

— Что — все? — один из офицеров спросил это, глядя на меня, а второй повернул голову к Эльге со странным выражением на лице. Если бы можно было одновременно прищуриться и вытаращить глаза, получилось бы именно это.

— Все, что могла.

— И?..

— Я очень хочу, чтобы он был с нами. Помоги мне, Харитон.

— Господи, Эльга. Об этом говорено тысячу раз… Он человек этой реальности. Ты представляешь, как он воспримет… все то, что мы делаем?

— Представляю. Но рискнуть стоит. Зден, ведь ты… будешь с нами?

Я долго смотрел на них. Люди как люди…

— Что сейчас делается наверху? — спросил я.

— Кровавая каша. Мятеж. Там сошлись интересы сразу трех… как бы это правильно сказать… групп заговорщиков. Каждая группа была уверена, что проводит собственную операцию. Так что… всяческие вторичные эффекты…

— А заговорщиков вы знаете?

— Большей частью. Кстати, вы их тоже знаете.

— Это как раз понятно. Но прекращать эту… кровавую кашу… не в ваших интересах?

— В наших. Она будет прекращена. Достаточно скоро.

— Ага…

Я вдруг понял, что мне нечего сказать. Дурацкое чувство.

— Харитон, ну скажи же ему… — едва ли не умоляющий шепот Эльги.

Долгое молчание в ответ.

— Хорошо. Сударь, я делаю вам официальное предложение: вступить в ряды нашего подразделения корректировщиков истории. Я сразу хочу сказать главное. Это очень жестокая профессия. Она потребует такого напряжения совести, что вы много раз пожалеете о своем согласии. Мы ею занимаемся вынужденно… Эльга объяснила вам, почему.

— Да, — сказал я. — Объяснила. Но… в это очень трудно поверить.

— В принципе, вы уже поверили. Детали же… что детали?

— Детали всегда наиболее интересны, — сказал я. — Вот, например, такая: а если я откажусь?

— Ради Бога, — сказал Харитон. — Путь наверх свободен. За собой же мы дорогу завалим…

Это был не аргумент, я это понимал хорошо, и он тоже. И вообще мы говорили не о том… — …Но если вас волнует судьба ваших детей… у вас есть дети?

В две тысячи двенадцатом Игорешке будет пятьдесят четыре года. И у него, наверное, тоже будут дети. А то и внуки. Куча детей и внуков…

Да нет, и это все не то. То есть, конечно — это тоже. Наряду с прочим.

Что же тогда? Почему я твердо знаю, что соглашусь? И почему он твердо это знает?

Знает, я же вижу… Неужели просто любопытство? Или желание вырваться из колеи, сменить судьбу?..

Нет, что-то еще. Об этом будет время подумать.

— Есть, — сказал я. — В смысле — приказывайте.