Все, способные держать оружие…

28.04. Около 15 час Константинополь, улица Осман-паши, дом 322

Теперь я видел, что Валерий Михайлович был абсолютно прав: мы с наследником походили друг на друга почти как близнецы. Сейчас, когда опасное и неприятное приключение для него закончилось, он был возбужден, говорил много и громко, часто смеялся коротким резким смехом, обрывая себя, — и чувствовалось, что он сам себе неприятен, но бессилен что-либо изменить. Такое состояние следует переждать, выжечь понемногу, не допуская посторонних до процесса. Но возможности для этого у него не было.

Спасителем наследника оказался Петр. Там, на роковой встрече со студентами, когда все вдруг начали вести себя странно и говорить непонятно что (этот момент Петька упомянул вскользь, Валерий Михайлович, возможно, не заметил, а я засек и решил потом допросить Петьку отдельно и подробно), когда телохранители вдруг будто вспомнили нечто неимоверно важное и исчезли, наш герой испытал что-то похожее на сильное опьянение от хорошего коньяка: голова стала ясной, восприятие четким, мысли — быстрыми и логичными. Правда, почти отнялись ноги. Но когда появились шустрые ребятишки: мальчик с Огромной кошкой и девочка с голой собакой, — Петр вдруг понял, что должен пересилить безволие тела, потому что в противном случае этому телу никогда больше не загорать на пляже. Ментальные усилия, предпринятые им, что-то сдвинули в восприятии: он вдруг обнаружил себя в тугом лабиринте из стен, заборов, решеток и кустов. Почему-то он знал, что лабиринт этот совсем невелик, но в него упакован весь город. Петр несколько раз обежал все закоулки — выхода из лабиринта не было. За поворотами ему попадались то мертвые, то какие-то завороженные люди, но страшных ребятишек он видел только со спины. Он ухитрялся прятаться так, что они его не находили и пробегали мимо.

Это длилось очень долго. Потом ему встретился наследник, озирающийся на перекрестке. У него был вид человека, внезапно попавшего в незнакомое место. Они стали искать выход вдвоем. Лабиринт между тем как бы расправился, развернулся. И в конце одного из проходов наконец обнаружилось темное овальное отверстие…

Они вывалились из этого отверстия и оказались на моей лодке. У Петьки были ключи и от швартового замка, и от мотора. Я давным-давно отдал ему на хранение запасной комплект. Он завел мотор и отплыл на середину бухты. Тут они оба стали понемногу приходить в себя…

Пережитое наследником было примерно похоже: ему казалось, что он заблудился в лесу, где на строго одинаковых полянах стоят одинаковые мертвые дома, в которые нет входа. В конце концов, нашлась деревянная перекошенная дверь, за которой и ждала лодка. Но перед тем, как заблудиться, наследник пережил что-то такое, что изгладилось из его памяти. Он помнил лишь громадное изумление…

Утром Петр предложил принять дополнительные меры предосторожности. Из головы его не шли видения многочисленных трупов, лежавших на дорожках лабиринта. Возможно, конечно, что это был один и тот же труп, но он пугал и тревожил.

После странного разговора между собой (трудно выныривать из многослойного кошмарного сна, вдобавок сдобренного хорошей ложкой реальности) они решили, что следует: первое: как можно больше узнать; второе: при этом не подставиться.

Перебрав варианты, выбрали простейший: перебраться в большую гостиницу в центре — из тех, где сейчас толпятся паломники и туристы, — забиться в номер и плотно усесться перед видео. Они провели более суток, сменяя друг друга, у двух экранов, принимающих всемирные и городские новости, узнали об убийствах в университете и о нападении на полицейский госпиталь (убитого мною террориста почему-то не показали и даже не упомянули о нем, зато кошку снимали со всех сторон), насквозь пропитались атмосферой жути, наползающей на мир, — густой иррациональной жути скорой неизбежной войны, которой никто не хочет, но которая все равно намерена начаться даже против воли генералов, правительств и просто людей, — и вдруг увидели короткий, почти прямой репортаж с площади перед отелем…

В кармане Валерия Михайловича вдруг мурлыкнул телефон, он с неудовольствием поднес трубку к уху:

— М-да?

Там что-то сказали. Лицо Валерия Михайловича стало таким, будто на званом вечере у генерал-губернатора ему за шиворот сунули кубик льда.

— Понимаю. Но только при чем здесь «Трио»? Вообще вне их компе… что? Хорошо, не буду. Пусть приезжает. Когда? Ах, уже… Ладно, мы все тут.

Он внимательно сложил телефон, вернул его в карман и чуть прихлопнул ладонью.

— К нам едет ревизор? — спросил наследник.

— Я бы сказал: рыбнадзор… Не знаю, господа, в чем дело, но похоже, что мы нечаянно забросили удочки на чужую прикормку. Сейчас здесь будет шеф-координатор, а с ним главный опер из охотников за диверсантами.

— Вам что-то грозит? — спросил наследник.

— Вряд ли. Натыкают носом…

В дверь деликатно стукнули, и просунулась Зойка. В руке у нее был мой телефон.

— Простите, — сказала она. — Миша, это тебя. Я сказала, занят, но…

Взглядом испросив у Валерия Михайловича позволения, я взял телефон. Это был лейтенант Наджиб.

— Михаил Игоревич?

— Да, лейтенант.

— С вами все в порядке?

— Более или менее. Что-то случилось?

— Я хочу убедиться, что говорю именно с тем человеком…

— Понял. Сейчас… Я вам интересен, потому что принимаю мир таким, каков он есть.

— Вы все еще верите в идеал?

— Да. И потому не хочу работать в полиции.

— Отлично. Я рад, что вы в полном здоровье. До свидания.

Гудки. Я мысленно почесал в затылке. Отдал Зойке телефон. На какой-то миг задержал ее руку в своей. Вернулся на стул. Он был еще теплый.

— Ты… прочитал? — наклонился ко мне Петька.

— Да, — сказал я. — Но ни черта не понял. В смысле: к чему все это?

Петька набрал воздуху, чтобы разом все объяснить, но в дверь снова стукнули, и вошли двое: маленький турок или татарин, уменьшенная копия Саффет-бея, а с ним — представьте, мой отец.

Выглядел он бодро. Как егерский поручик. Такая бодрость давалась ему тяжело, и расплачиваться за нее приходилось долгой черной депрессией.

Я вздохнул. Он посмотрел на меня, потом на наследника. Потом опять на меня. Лицо его передернулось. Казалось, он борется с желанием заорать.

— Так, — сказал он. — С вами все понятно… — это наследнику. — А вот что здесь делаете вы, сир? — и прищурился на меня.

Валерий Михайлович приоткрыл рот. Некоторое время сидел так. Потом повернулся к отцу.

— Господи, Пан, — сказал он.

— Я вам не Пан, — оборвал его отец. — Я вам господин бригадный генерал. А вот этому парню я — Пан, — сказал он мягче и встал перед наследником. — Сиди, бедолага. Приплыли. «Блажен, кто ожидает и достигнет тысячи трехсот тридцати пяти дней; а ты иди к твоему концу, и упокоишься и восстанешь для получения твоего жребия в конце дней». — Он произнес это медленно, без выражения, четко, до буквы, выговаривая слова.

Наследник судорожно вздохнул и чуть выгнулся, запрокидывая лицо. И тут же обмяк.

Потом — резко встряхнул головой.

— Ф-фу, черт, — сказал он тихо. — Уже все? Где мы? — он огляделся. — Пан, что произошло? Я… прокололся?

Нет, — сказал отец. — Успокойся, Марат. Ты ни при чем. Ты молодец. Просто кое-чего мы не учли.

— Подожди… — тот, кого все мы считали наследничком, сел прямо и стал, нахмурясь, всматриваться в наши лица. — Подожди, командир…

Игорь Зденович, — Валерий Михайлович встал. — Не соблаговолите ли объяснить, что сие означает?

— Да, конечно… Простите, полковник, за резкость. Это от внезапности событий.

Когда я вдруг увидел… здесь… думаю, вы меня поймете.

— Буду вынужден понять, — вздохнул Валерий Михайлович. — Так все-таки: что происходит?

— Разрешите, я объясню, — решительно и бодро сказал турок. Или не турок: уж больно чисто он говорил. — У нашего уважаемого бригадного генерала сорвалась тщательно подготовленная операция. Не столько по чьей-то вине, сколько по стечению обстоятельств… — голос его вдруг замедлился и утратил всю бодрость. — Вообще-то… мне не хотелось бы обсуждать детали в присутствии посторонних… — он посмотрел на меня, а потом на Петьку; полковник и отец тоже на нас посмотрели; потом отец махнул рукой. — Под вашу ответственность, уважаемый Пан?

— Хотите записать мой голос? — неприятным тоном произнес отец. — Да. Я разрешаю вам, господин советник Габдрашидов, изложить основную канву операции «Зеркальный щит» в присутствии невольных свидетелей и участников событий. У которых, вполне возможно, возникнут юридические претензии к нашей службе…

Он был очень напряжен, я это чувствовал. Будто прислушивался к чему-то важному, но очень далекому, еле слышному.

— Хорошо, — сказал советник. — Итак, около трех лет назад нам стало известно, что в демилитаризованной зоне, вероятно, в Измире или Манисе, существует некое тайное общество «Бродячие псы». Достоверной информации о них не было, только слухи. Слухи, правда, достаточно зловещие, но достоверность их вызывала сомнение…

— Секунду, — сказал Валерий Михайлович. — Создание сиротских приютов и какие-то мистические экзерсисы? Ориентировка по ним проходила около года назад, если я не ошибаюсь.

— Да. Год назад мы еще ничего по-настоящему о них не знали. Как выяснилось в последнее время, это общество насчитывает в своих рядах около трех тысяч активных членов, контролирует более половины объема транзита наркотиков в зоне черноморских проливов и почти монополизировало сбыт опиатов глубокой переработки в Восточной Турции и в демилитаризованной зоне. Ядром общества, как это ни покажется странным, являются не турки, а мадьяры. В силу глубокой обособленности они практически недоступны…

— Извините, советник, — перебил его отец, — давайте лучше я — в трех словах.

Полторы сотни убийств только за последний год. Доход за этот же год более тридцати миллиардов марок. Подготовка из детей квалифицированных убийц-террористов. Совершенно невероятные эксперименты на животных. Опережающие исследования в области модификации поведения человека. Ближайшая цель: взятие государственной власти в Восточной Турции, отторжение от Рейха Месопотамии, от России — зоны проливов и Кавказа. Механизм действий не вполне ясен, предположительно — некие нетрадиционные методики. Причем, не исключено, вкупе с традиционными: они уже захватывали с целью шантажа двух помощников премьер-министра и нескольких депутатов парламента. Хотя — подозрительно легко отпустили… В начале этого года мы получили неподтвержденные сведения о том, что «Бродячие псы» намерены похитить кого-то из влиятельных политиков России. Мы решили не ждать, когда это произойдет, и произвести встречный поиск. Константин Павлович, — вежливый поклон в мою сторону, — любезно согласился нам помочь…

Отец не мог меня не узнать. И если он видит во мне наследника… так тому и быть. Но неужели Валерий Михайлович попадется так легко?.. только бы Петр ненароком не выдал. Не должен бы — догадливый…

— То есть… вы хотите сказать… — Валерий Михайлович даже не пытался скрыть растерянность. — Почему вы мне не сказали? — он наклонился и даже как-то выгнулся в мою сторону.

Секунды мне хватило, чтобы обо всем подумать.

— Я не должен был раскрывать свою личность до получения указаний от Игоря Зденовича. А отказаться от участия в вашей операции просто не хватило духу.

Надеюсь, это была не та самодеятельность, от которой вы меня предостерегали, генерал? — я повернулся к отцу.

— Почти та, — сказал он сухо. — Впрочем, данная конкретная операция закончилась абортом — не по вашей вине…

— Пан, — вдруг перебил его экс-наследник. Голос его был пуст. — Пан, они ведь меня… брали. Я у них… был. Да. Помню… что-то такое помню…

— Спокойно, Марат, — отец неуловимо быстро оказался рядом с ним, нагнулся, приподнял веко. — Давай руки. И ноги согни…

Двумя парами наручников он приковал запястья Марата к лодыжкам — так что Марат сидел теперь в кресле, обняв колени. Поза казалась совершенно непринужденной. Из карманчика на рукаве отец извлек обойму разноцветных шприцев, выщелкнул зеленый, прямо сквозь рукав воткнул иглу в плечо скованному оперу. Отошел на шаг. Лицо Марата вдруг побледнело, яркий румянец треугольниками вспыхнул на скулах. Видно было, как вздуваются мышцы. — Потерпи, — сказал отец. — Скоро пройдет. Вовремя заметили. И — говори, что помнишь.

— Помню… черное дерево. Собака… большая. Пахнет смолой. Собака. Девочка.

Половина лица. Морщинки глаз. Потом двое. Один в шляпе… О-о… не могу больше. Пан…

— Дыши. Дыши ртом. Глубже.

— Х-хаа… О-о… О-о-о… Да. Легче. Дым. Был дым. Пчелы. В банке. Я видел.

Белое платье. Большая. О-ох… Паа, отпусти… больно… ой, как больно-то…

— Держись, малыш. Держись. Осталось чуть-чуть. Сейчас расслабишься.

Марат уже кричал просто от боли. Давился криком, но сдержаться не мог. Его корчило самым немыслимым образом. Это продолжалось с минуту. Мы все буквальна оцепенели. Потом послышался громкий треск.

И наступила тишина.

Отец стоял, обхватив Марата руками. Спина его тряслась.

— У… мер? — сглотнув, спросил Валерий Михайлович.

— Нет, — отец выпрямился. — В обмороке. Плечо сломано. Есть здесь медики?

Медики здесь были. Два парня совершенно докерского вида и тот щуплый, в очках, что стерег дверь.

Марата осторожно освободили от наручников, усадили, придерживая. Он тихонько застонал. Правая рука торчала неестественно. Щуплый в два движения выправил ее, согнул в локте, прижал к туловищу и держал, пока накладывали повязку.

Отец оттеснил меня к двери. Ему явно хотелось мне что-то сказать — не обязательно информативное. Скорее даже наоборот. Но не мог же он наследника престола обложить на чисто русском…

— И каковы ваши дальнейшие планы, сир? — процедил он вместо этого.

— В вашем распоряжении, генерал.

— Первым же рейсом в Петербург, — сказал он. — В женском платье и с наклеенной бородой!.. — хотел добавить что-то еще, но загнал себе мысленный кляп.

— Как скажете, — пожал я плечами.

Маленький татарин в противоположном от нас углу что-то втолковывал Валерию Михайловичу. Петр с совершенно потерянным видом рисовал загогулины пальцем на столе. Марата наконец забинтовали и поставили на ноги…

Оконные стекла, оклеенные изнутри пулестойкой пленкой, вдруг стали простынно-белыми и вздулись, как паруса. Какой-то миг они держались, потом исчезли. За окнами было черно, и в этой черноте змеились багровые жилки. Меня вдавило в дверь, а потом комната как-то мгновенно уменьшилась и отдалилась, я видел ее будто через прямоугольную трубу. Труба эта вдруг покосилась, накренилась… я понял, что упал. Но это падение вернуло мне чувство тела.

Голова все еще гудела от удара, к ушам приложили то ли подушки, то ли исполинские раковины, но руки и ноги были при мне и мне подчинялись. Я поднялся на четвереньки, встряхнулся, встал на ноги. Осмотрелся. Меня вынесло в холл вместе со створкой двери. Она послужила мне чем-то вроде парашюта. Из комнаты, где мы все были, валили клубы дыма. Потом в этих клубах возник человек. Спиной ко мне. Он пятился, волоча что-то по полу. Я оказался рядом. Отец тащил Марата.

Осторожно, сказал он. Я не слышал ничего, но понял по губам. Да и что еще можно было сказать?.. Он передал Марата мне и медленно погрузился в дым.

Крик снизу. Чудовищный крик снизу, пробивающий всю ватную завесу. Я невыносимо медленно поворачиваюсь в сторону лестницы. Грязно-белая тень (именно так я вижу: белая тень), перечеркнутая пополам неровной смоляной полосой рта, взмывает над лестницей. Красный глаз смотрит мимо. Это еще страшнее той кошки, а пистолета у меня нет… Падаю на спину, скрестив руки, перекатываюсь от удара. Чудовище, не встретив сопротивления — и опоры, — перелетает через меня, скребет когтями, почти лежа на боку и клацая зубами в воздухе… Выстрел и второй. Визг. Чудовищу больно и страшно. Это огромная белая собака. Пасть ее окровавлена. Это не моя кровь, я цел.

Кого-то из тех, кто был внизу…

Стрелял отец. Он в проеме двери, за спиной его дым и мрак. Что-то говорит. Не понимаю. Он говорит еще и еще, а я все не понимаю…