Все, способные держать оружие…

Зден

Этот день, последний день мира, тянулся бесконечно. Солнце никак не хотело опускаться, стрелки часов замерли. Небо, затянутое вечерней дымкой, было цвета светлой начищенной бронзы, и на его фоне совершенно сказочно чернел силуэт города: дворцы, минареты, островерхие крыши, исполинские деревья… Небо было таким из-за недавних взрывов в Рангуне и Томске, но вспоминать об этом не хотелось.

Молодых обвенчали в маленькой и очень красивой Святомихайловской церкви, стоявшей на самом берегу бухты. Батюшку, уже запиравшего ворота, ошеломило появление нашей шумной и пестрой компании, где все мужчины имели боевые отметины и открыто носили оружие, а женщины… да что там говорить — наши женщины были просто великолепны. И вопреки всем и всяческим церковным и светским правилам, уступая горячим мольбам как самих молодых, так и родителей, батюшка ворота отпер и обряд произвел…

Теперь мы сидели в кофейне — там же, неподалеку от церкви, — смотрели на закат и негромко пировали. Господин Хачик, владелец этого замечательного заведения, выставлял все новые и новые вина. Похоже, у него имелся свой настоящий погреб.

Многие бутылки были покрыты паутиной и пылью.

Когда он в очередной раз возвращался из погреба, я заметил прислоненный к стойке многозарядный дробовик.

Господин Хачик проследил мой взгляд.

— Мне восемьдесят шесть лет, — сказал он тихо, — но я помню, что моя мама говорила: отец перед смертью проклинал себя только за то, что не купил ружье.

Мне было шесть лет, когда она тоже умерла. Я плохо помню ее лицо, но эти слова я помню. Поэтому у меня всегда было ружье. Сегодня я его достал и почистил.

Говорят, оно может понадобиться.

— Может, — кивнул я. — Даже — наверняка… Я обвел глазами сидящих за столом.

Точнее, за сдвинутыми вместе легкими кофейными столиками. Мишка и Зоя. У них все непросто, но это, наверное, уже не имеет значения. Мать Зои, странная дама, художница-домохозяйка. Мать Мишки, напротив: дама деловая, ненадолго отвлекшаяся от важных дел на пустяки. Сам Игорь. Его нынешняя жена и шестилетняя дочка. Если я все правильно помню, эта Вероника вполне способна за себя постоять. Группа Игоря: пятеро ребят и девушка. Очень хорошие бойцы. Мумине, до сих пор не очнувшаяся. А может быть, она всегда такая, живущая в полусне. Наподобие незабвенной Кончиты. Эта девушка, конечно, балласт, но… мы в ответе за тех, кого приручаем, не так ли? Наконец, Мишкины друзья: Тина и Саффет-бей.

У нас не так много шансов. Но не так уж и мало. Вон стоит неприметный грузовичок, в кузове которого тридцать пять хороших стволов и восемьдесят тысяч патронов. По городу таких грузовичков немало: Хижняк и комендант позаботились. В некоторых омерзительных методах, которыми владеют темпомигранты, есть своя прелесть. Неслышно «нашептать» человеку любую чушь — и он это сделает и лишь через несколько дней спохватится: да что же это я натворил?! И начнет привлекать учение доктора Фрейда или Маркса, чтобы оправдаться перед собой и потомками… а на самом-то деле, это я велел ему сделать, а потом заставил все забыть.

И хотя я всегда принципиально возражал против подобных методов воздействия (никто меня, разумеется, не слушал), сейчас все это применял сам без малейшего зазрения совести. Потому что совесть у меня дубленая…

Как говаривал, по поводу и без, капитан Горелов — «Водка не пахнет!»

На том берегу бухты уже зажигались огни, небесная феерия не добавляла света в домах, ранние сумерки — редкость в этих широтах. Солнце вдруг нижним краем показалось из сияющей пелены. Огненная чаша висела над далекими башнями.

Наверное, я слишком долго на нее смотрел, потому что стали мерещиться письмена в небе. Я зажмурился, тряхнул головой, посмотрел опять. Это были не письмена.

Шестерка самолетов, волоча за собой подсвеченные шлейфы, проходила над городом.

Может быть, ночью от них будет немного толку, но сейчас вид их внушал уверенность. Плотный гул турбин накрыл нас, и на время другие звуки исчезли.

Игорь смотрел на меня, и мне казалось, что все еще можно будет исправить.

Покончить с намеченным делом… вернуться назад, в шестьдесят первый… Это был наивный бред. Мигранты так часто и охотно пластали время, что живого места на нем почти не осталось, одни рубцы и шрамы. Если нам удастся пережить вторжение… я знаю все входы в «темпо». Их не так много, тридцать два.

Информация о входах уже подброшена во многие умы, еще чуть-чуть — и она сработает. Неизбежно возникнет догадка, вторжение осуществлялось именно из этих непонятных подземных сооружений. Дальнейшее представить легко…

Самое смешное, что догадка эта, ложная поверхностно, в сути своей правильна и справедлива.

Мне более по душе те, кто добывает победу своими руками и не заслоняет себя специально созданными для боя людьми.

Безумный закат…

Я был благодарен Игорю за то, что он ни разу ни о чем моем со мною больше не говорил. Просто как бы забыл сразу и навсегда.

Если будем живы… расскажу все.

Зачем?

Не знаю. Зачем вообще нужны исповеди? А кроме него, мне в моих злодействах исповедоваться некому.

Золотая рябь исчезла с воды, и теперь бухта была подобна темному зеркалу. Огни другого берега отражались в ней с неподвижностью замерших маятников, и лишь длинные четверные полосы волн от проходящих медленно и строем артиллерийских мониторов приподнимали и опускали эти отражения, заставляя мигать и дробиться, но потом все возвращалось к покою.

Месяц едет, котенок плачет…

Небо пылало.

Мы азартно кричали «Горько!» и готовы были целоваться сами.