Все Здесь Хорошие Люди

ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Крисси, 1994

Интервью с Сэнди Уоттерс обернулось неудачей. Не реабилитировав имидж Джейкобсов, оно послужило оружием, с помощью которого американский народ заявил о своей вине. Билли сильно вспотел, говорили люди. Джейс был жутким ребенком, который выглядел так, будто знал что-то, о чем не говорил. А Крисси была непригодной матерью. СМИ так часто разбирали кадры, на которых она нехотя обхватывает Джейса рукой, что трехсекундный ролик стал знаменитым. Лиза и Боб в "Утре" показывали снимки лица Крисси, когда она это делала, ее глаза были жесткими, челюсть отвисла. "Я не говорю, что это лицо убийцы", — сказала Лиза. "Но оно определенно похоже на лицо человека, который что-то скрывает". Крисси не нужно было больше пищи для ее обиды на Билли, но он, конечно, дал ей ее, заставив пойти в "Headline" с Сэнди Уоттерс. В одночасье запеканки перестали появляться на пороге их дома, письма с сочувствием перестали приходить по почте. Когда Крисси шла в продуктовый магазин, люди, которые раньше называли себя ее друзьями, холодно отводили глаза.

Детективы, напротив, были настойчивы, как никогда. Таунсенд особенно подозрительно относился к Крисси, его холодный голубой взгляд постоянно следил за ней. Однажды он и Лэкс попросили ее прийти в участок для разговора, где они сообщили, что их служебные собаки наткнулись на ее багажник, обнаружив запах тлена. Когда позже криминалисты обыскали его, они нашли волокна от ночной рубашки, которая была на Януарии в ночь ее смерти.

Крисси почувствовала, как вспотела, когда рассказывала детективам, что часто клала в багажник детские вещи, особенно вещи Януарии для танцев. На жаре они становились грязными, что, возможно, объясняет запах. Что касается волокон, то, как она только что сказала, одежда ее дочери постоянно находилась в багажнике. "Я продолжаю говорить вам", — добавила она дрожащим голосом. "Я не имею никакого отношения к смерти Януарии. С кем вам следует говорить, так это со всеми теми мужчинами, которые таскались вокруг ее соревнований". С того первого дня расследования Крисси никогда не отступала от своей версии. Это был злоумышленник, незнакомец, плохой человек.

В последующие дни после допроса Крисси, как туго закрученная пружина, ждала, что детективы Таунсенд и Лэкс постучат в их дверь с ордером на ее арест. Но они так и не пришли. Дни превращались в недели, и в конце концов срочность, с которой детективы говорили о деле, переросла в нечто более близкое к смирению. Таунсенд перестал смотреть на нее, как на животное, которое он пытался поймать, и стал смотреть на нее, как на животное, которое сбежало. Месяцы проходили без каких-либо новых событий, а затем, в мгновение ока, мир перешел в новое столетие, и дело заглохло.

Для Крисси годы прошли под действием валиума и снотворного. Она продолжала одеваться в церковь и краситься, выходя из дома, но ее разум был вечно пуст, оцепенение было единственным облегчением от горя потери дочери и мучений жизни с мальчиком, который убил ее, и мужчиной, который никогда не был тем, в ком она нуждалась.

И вот в 2004 году, через десять лет после потери Януарии, произошло нечто, что снова сделало эти дни терпимыми. Впервые в жизни Крисси влюбилась.

Все началось в четверг днем осенью. Крисси провела день, как обычно, бегая по делам, бездумно выполняя рутинные обязанности, из которых состояла ее жизнь, и когда около пяти она подъехала к фермерскому дому, то обнаружила, что не может выйти из машины. Она сидела, не шевелясь и не двигаясь, пока шли минуты. Мысль о том, чтобы отстегнуть ремень безопасности, открыть дверь и войти в дом, который она делила с Джейсом и Билли, показалась ей физически невозможной. Не думая о том, что она делает и куда едет, она повернула ключ в замке зажигания и выехала с подъездной дорожки.

Через полчаса Крисси оказалась в Саут-Бенде и заехала на парковку первого попавшегося бара. Когда она вошла в дверь, то впервые за долгое время не почувствовала жара на лице, когда все обратили на нее свои взгляды, не услышала знакомого шепота в след. Это было заведение с приглушенным освещением и музыкальным автоматом на дальней стене. Единственной настоящей попыткой украсить помещение был потолок, который был утыкан зубочистками, концы которых были обернуты разноцветным пластиком. Крисси это понравилось.

Она скользнула в одну из кабинок, красный пластик прилип к ее джинсам, заказала у официантки пино гриджио и погрузилась в непривычное облегчение от того, что ее не узнали. Правда, это чувство длилось недолго — она уже пригубила второй бокал вина, когда услышала свое имя.

"Крисси?" — раздался голос рядом с ней. "Крисси Джейкобс?"

Сердце упало, Крисси подняла голову. Она просто хотела одну ночь, свободную от осуждающих, испытующих взглядов других людей, одну ночь, когда она сможет дышать. Она полагала, что если ее узнали в Саут-Бенде, значит, кто бы это ни был, он видел ее в новостях, а незнакомцы могут быть еще хуже, чем люди в Вакарусе. Но когда она увидела перед собой лицо, Крисси с удивлением поняла, что оно не принадлежит незнакомцу. "О", — сказала она. "Привет".

"Джоди". Женщина прикоснулась рукой к своей груди. "Из школы Нортлейк? Сейчас моя фамилия Палмер, но тогда я была Джоди Дьеннер".

" Да, да. Я вас помню".

Джоди открыла рот, чтобы что-то сказать, и Крисси приготовилась к неизбежному. Ты так хорошо выглядишь, говорили ей люди в течение нескольких месяцев после того печально известного телеинтервью, их голоса были яркими и полными осуждения. Если бы я прошла через то, что прошла ты, я бы никогда больше не смогла встать с постели, не говоря уже о том, чтобы накраситься. Или когда она отворачивалась, она слышала их шепот: "Не могу поверить, что у нее хватило наглости показать свое лицо".

Но когда Джоди заговорила, она лишь сказала: "Боже мой, ты выглядишь точно так же".

Крисси искала лицо Джоди, но оно выглядело бесхитростным и открытым. "Это не так", — сказала она. "Ты выглядишь… потрясающе". Крисси помнила Джоди как затворницу. Она всегда была высокой и худой, но то, как она держала себя, слегка ссутулив плечи, заставляло людей смотреть прямо на нее. У нее были светлые волосы, которые свисали вокруг лица, и она никогда не красилась и не одевалась так, чтобы это можно было истолковать как попытку привлечь внимание. Сейчас женщина, стоявшая перед Крисси, выглядела преображенной. На ней была кремовая шелковая рубашка на пуговицах, заправленная в облегающие синие джинсы, и, хотя ее лицо по-прежнему оставалось голым, за исключением туши, а волосы были убраны за уши, казалось, что она больше не прячется от мира. "Я не имела в виду, что ты плохо выглядела в школе", — поспешила сказать Крисси. "Прости".

Но Джоди только рассмеялась. "Нет, нет. Я знаю, что ты имела в виду". Она открыла рот, потом закрыла его. "Эй, ты не против…" Она кивнула на свободное место напротив Крисси.

"О, нет. Пожалуйста". Крисси не хотелось принимать гостей, но она давно усвоила, что если ее считают детоубийцей, то манеры должны быть безупречными.

Джоди поставила пиво, которое держала в руках, на стол, затем опустилась в кресло. "Итак, ты сейчас в Саут-Бенде?"

"Нет. У меня просто были кое-какие поручения. Мы все еще в Вакарусе".

Джоди подняла брови. "Правда? Ничего себе. Я просто предполагала, что после всего, что произошло…" Крисси снова ждала какого-нибудь ехидного замечания, но его так и не последовало.

"Мы думали о переезде", — сказала она, пожав плечами. "Но Вакаруса — это дом". Она заставила себя улыбнуться, чтобы скрыть хорошо заезженную ложь. Правда заключалась в том, что она умоляла Билли позволить им уехать. Переезд не привлекал ее так сильно, как развод, но она не знала, как выжить в одиночку. Она никогда не работала, если не считать летней работы на элеваторе все эти годы. И она не знала, что будет делать с Джейсом, если они с Билли расстанутся. Она не могла смириться с мыслью, что оставит сына, и не хотела жить с ним одна. Поэтому она попросила о переезде. Ей хотелось жить в городе, где-нибудь в большом и безымянном месте, но Билли отказался. Он сказал, что в случае их вины они именно так и поступят. Если они невиновны — а они были невиновны, — то останутся в Вакарусе с гордо поднятой головой.

Глаза Джоди скользнули по лицу Крисси, но она лишь мягко улыбнулась. "Знаешь, о чем я недавно думала? Помнишь тот случай в шестом классе, когда Дасти Стивенс баллотировался в капитаны класса и произносил речь в кафетерии, и все это время его толстовка была надета задом наперед?". Они с Крисси оба начали ухмыляться при воспоминании. "Как ты думаешь, он знал? Это было специально? В чем был смысл?" Джоди засмеялась, и Крисси не могла не присоединиться. Вскоре они обе дрожали от смеха.

До конца этого бокала и до конца другого обе женщины вспоминали свое общее прошлое, и Крисси чувствовала себя легче, чем когда-либо за последние годы.

"Тебе нужно идти?" — спросила она в какой-то момент, когда Джоди бросила взгляд на часы. Ее голос был непринужденным, но мысль о том, чтобы закончить эту ночь сейчас, вызывала у нее неприятные ощущения. Прошло очень много времени с тех пор, как она чувствовала себя так хорошо. "Не позволяй мне удерживать тебя".

"Прости, но я, наверное, должна. Мне нужно что-то приготовить на ужин. Мой муж уже должен быть дома, но он ничего не стоит без меня, чтобы держать его за руку". Она закатила глаза, смеясь.

Крисси улыбнулась, но улыбка получилась натянутой. "Конечно, без проблем".

"Но, может быть…" Джоди колебалась. "Может быть, мы могли бы сделать это снова как-нибудь?"

В ее голосе прозвучал малейший намек на нервозность, и сердце Крисси опустилось. Возможно, ее старая знакомая была добрее, чем большинство других, но Джоди явно все еще думала, что сидит напротив убийцы. "Спасибо. Но тебе, наверное, не стоит ходить по городу с убийцей". Она пыталась говорить беззаботно, но ее глаза колюче блестели.

Джоди посмотрела на нее долгим взглядом. "Я не думаю, что ты убила свою дочь, Крисси".

Слезы так неожиданно покатились по щекам Крисси, как будто ей дали пощечину. Слова Джоди были словно солнечный свет на ее коже после долгой, темной зимы. "Хорошо, тогда", — сказала она, проводя пальцами под глазами. "Я дам тебе свой номер".

На следующей неделе обе женщины снова выпили по стаканчику, через два дня — по чашечке кофе, и вскоре они встречались почти каждый день. Из всех их разговоров Крисси узнала, что Джоди тоже провела свои школьные годы, пытаясь сбежать из Вакарусы. После окончания школы она переехала в Саут-Бенд на осенний семестр в Нотр-Дам и больше не уезжала. Там она изучала испанский язык и историю искусств — так практично, да? — и встретила своего мужа. Они поженились через несколько лет после окончания колледжа, и хотя Джоди мечтала о карьере в искусстве, вскоре после этого она забеременела своим первенцем. Второй ребенок появился только через год, а к моменту рождения третьего она стала мамой на полный рабочий день, и ее мозг был слишком забит расписанием кормления и сна, чтобы вместить что-то еще. С годами Джоди и ее муж отдалялись друг от друга все дальше и дальше, пока ей не стало казаться, что они — дружелюбные коллеги, лишь иногда пересекающиеся по сменам. Я все еще люблю его, — сказала она однажды Крисси. Но я уже давно не влюблялась. История Джоди была слишком знакома Крисси, и это заставило ее сочувствовать своей новой подруге. Какими маленькими трагедиями обернулись их жизни.

В Джоди было что-то открытое и непритязательное, что позволяло Крисси расслабиться рядом с ней так, как она ни с кем не расслаблялась уже очень давно. Когда она находилась рядом с ней, стягивающие ее грудь путы ослабевали. Ее плечи и челюсть разжались. В течение многих лет она натягивала натянутые улыбки, навязывала радушие, терпела комплименты за спиной. Но с Джоди она смеялась. Иногда она даже забывала.

Однажды утром, примерно через три месяца после их первой встречи в Саут-Бенде, Крисси была на кухне, когда на ее телефон пришло сообщение от Джоди. В эту субботу у детей ночевка, так что я устраиваю себе отпуск! Хочешь поужинать в отеле в тот вечер? Может быть, после этого сделать маски для лица в номере?

К этому моменту у Крисси выработалась почти павловская реакция возбуждения при виде имени Джоди на своем телефоне, и она почувствовала, что сдерживает улыбку, когда печатала ответ. Да! Я принесу маски и вино.

Всю оставшуюся неделю, каждый раз, когда она думала об их планах, Крисси испытывала небольшой прилив возбуждения, а когда наступила ночь, когда они ужинали в ресторане отеля, воздух был словно наэлектризован. Последние несколько месяцев Крисси чувствовала, что между ними что-то происходит, но что именно, она не знала. Последний раз она чувствовала нечто подобное летом после окончания школы — не с Билли, а с Дейвом. Ее дружба с Джоди была похожа на трепет, головокружение, буквально искру. Но каждый раз, когда ее мозг двигался в этом направлении, он останавливался. Она не была лесбиянкой. Так что, возможно, это было просто то, что она чувствовала, когда у нее был настоящий друг. Возможно, ей так долго не хватало общения, что она не могла отличить его от романтики.

В тот вечер за ужином они разделили бутылку вина, а после, хихикая и подвыпив, поднялись на лифте на этаж Джоди. Когда двери с грохотом распахнулись, Джоди вышла, но Крисси, которая только что заметила, что пуговица на ее блузке расстегнута, остановилась.

"О нет", — сказала она, смеясь. "Неужели так было всю ночь?" Она подняла глаза, возившись с кнопкой, и увидела Джоди, ее пальцы были прижаты к губам. Когда они встретились взглядами, Джоди фыркнула от смеха. "Боже мой", — сказала Крисси сквозь хихиканье. "Так и есть!"

Джоди подняла руку. "Я не заметила этого, клянусь". Но затем она разразилась еще одним приступом смеха, который перерос в вопль, когда двери лифта начали закрываться. "Двери!" Она выкинула руку, схватила Крисси за руку и перетащила ее через порог.

Они прошли к комнате Джоди и ввалились в нее, задыхаясь от смеха, их пальцы все еще были переплетены. Тяжелая дверь захлопнулась за ними, и они привалились к ней, пошатываясь. В конце концов, смех замедлился, и они перевели дыхание, улыбки задерживались на их губах. Наступил момент, когда было бы естественно отпустить руки друг друга, но никто этого не сделал, и вскоре этот момент прошел, а затем еще один и еще.

"Хм…" Джоди повернулась к Крисси, ее плечо все еще было прижато к двери, глаза были опущены. "Ты не против, если я попробую…" Ее голос прервался, и вдруг она наклонилась вперед, прижавшись губами к месту между челюстью и ухом Крисси.

Дыхание Крисси вырвалось из нее в быстром порыве. Ее тело плавилось, мысли вихрились. "Ты…" Ее голос был хриплым и бездыханным. "Ты делала это раньше? С женщиной, я имею в виду?"

Джоди откинула голову назад, чтобы посмотреть ей в глаза. Она кивнула. "А ты?"

Крисси сглотнула и покачала головой.

"Ты… ты хочешь этого?" Глаза Джоди пробежались по лицу Крисси, задержавшись на ее губах.

Но Крисси не могла говорить. Она просто кивнула, и вдруг рот Джоди оказался на ее губах, и Крисси больше не волновало, что она не лесбиянка или что у нее нет названия для того, что она чувствует к этой женщине. Искра между ними разгорелась в пламя, и теперь она просто сдалась.

Когда они увиделись в следующий раз, на обеде в Саут-Бенде несколько дней спустя, Джоди пригласила Крисси к себе, и они целовались, как только за ними закрылась входная дверь. Для Крисси их связь казалась магнетической и безопасной, и когда месяц спустя Джоди призналась ей в любви, Крисси без колебаний ответила ей взаимностью.

Хотя поначалу она боялась, что Билли узнает ее тайну, оказалось, что скрыть от него роман относительно легко, если только он был однополым. Она просто сказала ему правду — что она снова встретилась с Джоди Палмер в школе, и у них завязалась дружба. Пока она была дома, когда он просыпался утром, и пока в холодильнике была еда, он ничего не подозревал. Тем временем Джейс превратился в непостоянного подростка, иногда угрюмого, иногда сердитого, постоянно попадающего в неприятности. Крисси, которая часто задавалась вопросом, правильно ли она поступила все эти годы, защищая его, уже давно поняла, что лучший способ справиться с ним — это путь наименьшего сопротивления. Казалось, если она не задает вопросов о его жизни, он не спрашивает о ее. Однако они с Джоди знали, что не все будут так слепы, поэтому они следили за тем, чтобы входить и выходить из гостиничных номеров раздельно. Они прикасались друг к другу только за закрытыми дверями.

Шли годы, и вскоре их роман перерос в нечто прочное. Хотя они не жили вместе, именно с Джоди, а не с Билли, Крисси теперь делила свою жизнь. Единственное, чем она не делилась, так это своими секретами.

Но затем, в 2009 году, произошло нечто, что изменило все.

Это было субботнее утро, Билли работал на ферме, а Крисси стирала и убиралась. Она только что достала почту, бросила небольшую стопку на кухонный стол и уже собиралась выйти на лестницу, чтобы переложить белье из стиральной машины в сушилку, когда ее внимание привлек конверт. Обратный адрес был абонентским ящиком. В центре аккуратными наклонными буквами было написано ее имя. Ее сердце сильно забилось в груди. Она не видела почерка Джейса уже много лет.

Четыре года назад, когда Джейсу было семнадцать, он спустился по лестнице и сказал ей, что бросает школу и переезжает. Куда именно, он не сказал. К обеду он собрал вещи, и когда Крисси смотрела, как его старый хэтчбек удаляется по подъездной дорожке, ее колени чуть не подкосились от облегчения. Она не знала, как стать матерью для этого странного призрачного существа, мальчика, убившего свою сестру. Неожиданно в ее груди расцвело другое чувство, похожее на сожаление. Она не знала, как могла бы поступить лучше, но чувствовала, что сделала что-то не так.

Теперь Крисси стояла на кухне и долго смотрела на почерк сына на конверте. Затем дрожащей рукой она потянулась вниз и взяла его с места в стопке. Письмо внутри было написано от руки синими чернилами.

Мама,

Когда я уезжал несколько лет назад, я не думал, что когда-нибудь снова захочу разговаривать с тобой или папой. Но сейчас я прохожу программу и должен искупить свою вину. Хотя, если быть честным, я не думаю, что мне действительно нужно твое прощение. Все, что я сделал тебе, никак не может уравновесить наши весы. Да, я знаю, я все испортил, но я был ребенком. Ты была взрослой. Ты должна была поступить лучше.

Я знаю, что потеря Януарии была тяжелой для тебя — она была твоей дочерью — но для меня это тоже было тяжело, и я никогда не понимал, почему ее смерть означала, что я должен был потерять свою маму. И пожалуйста, не делай вид, что ты не понимаешь, о чем я: Одиннадцать лет ты даже не смотрел мне в глаза. Неужели я должен говорить тебе, как это несправедливо? Я был жив. Но единственное, что тебя волновало, это Януария.

Я знал, что ты любишь ее больше, чем меня, задолго до ее смерти. Все эти уроки танцев для нее, пока ты загоняла меня в угол. А после ее смерти я словно перестал существовать. Папа был таким же плохим, не пойми меня неправильно. Но он никогда не понимал меня, потому что я не был похож на него. Ты была другой. У нас был шанс, но ты его упустила. И нет ничего хуже, чем быть нелюбимым собственной матерью.

Я знаю, что этим письмом я провалил шаг "заглаживания вины", но мне все равно. Я не был хорошим в своей жизни, но я думаю, что ты нуждаешься в моем прощении гораздо больше, чем я в твоем.

J

Письмо вылетело из рук Крисси и упало на стол, открытое, как рана. Она думала об этом дне годами, о дне, когда ее сын сможет нарушить молчание. Теперь он настал, и она не знала, как реагировать. Она не знала, что он имел в виду, когда сказал, что "все испортил". Говорил ли он о всех тех случаях, когда у него были неприятности — трава, пожар в школьном туалете, когда он ударил другого мальчика так много раз, что тот попал в больницу, потому что мальчик сказал, что его семья — убийцы? Или его "неприятностью" было убийство собственной сестры? Может быть, он был прав, подумала Крисси. Возможно, ей действительно нужно его прощение, но она без тени сомнения знала, что и он нуждается в ее прощении.

Медленно сложив письмо, она спрятала его в задний карман джинсов. Весь день, пока она в оцепенении занималась домашними делами, ее рука продолжала касаться ткани джинсов, словно письмо сына было живым, пульсирующим существом. Затем, поздно вечером, после того как Билли лег спать, Крисси села за кухонный стол, взяла в руки ручку и начала писать.

Дорогой Джейс,

Спасибо за письмо. Его было тяжело читать, но я рада, что ты его прислал. Я всегда буду твоей мамой, и, в отличие от того, во что ты, кажется, веришь, я всегда буду любить тебя.

Как ты мог поверить в обратное, когда все, что я сделала той ночью, все, что я сделала для тебя? Чтобы защитить тебя. Я думала, что тебя заберут у меня и бросят в какую-нибудь колонию для несовершеннолетних, а если нет, то я думала, что тебя заклеймят убийцей на всю оставшуюся жизнь, и я не могла этого вынести. Это было худшее, что я когда-либо делала, и я бы сделала это снова. Ради тебя.

Я признаю, что после этого я больше не знала, как быть твоей мамой. Каждый раз, когда я смотрела на тебя, я думала о том, что ты сделал с Януарией, и это разбивало мне сердце. Я закрылась, но не только потому, что потеряла дочь. Потому что я потеряла и своего сына. И все же, на протяжении всех этих лет, я не переставала любить тебя. Так что, пожалуйста, не говори, что я не любила, когда моя жизнь — это свидетельство моей любви к тебе. Я совершила много ошибок, и за них я прошу прощения, но не любить тебя никогда не было одной из них.

Могу я как-нибудь позвонить тебе или, может быть, мы даже встретимся? Я была бы рада увидеть тебя. По крайней мере, пожалуйста, напиши мне ответ.

С любовью,

Мама

На следующее утро Крисси опустила письмо в почтовый ящик в городе и в последующие дни стала навязчиво проверять их почтовый ящик. Она так отчаянно хотела узнать, что он ответит, что это было физически ощутимо, так же реально и жгуче, как голод. И все же ничто не могло подготовить ее к тому, что он написал в ответ на следующей неделе, всего несколько строк, которые перевернули ее мир.

Мама, твое письмо не имело для меня никакого смысла. Что ты сделала для меня той ночью? Почему ты думаешь, что люди поверят, что я убийца? Я не знаю, что, по-твоему, случилось с Януарией, но это не я ее убил.