Всего лишь измена

Глава 25

Сегодня погода не очень. Над городом туча, угроза дождя. Так что решил взять машину. По дороге с работы домой звонит Майя. И голос чтеца в гарнитуре прерывает её голосок:

— Папулечка, здравствуй!

— Привет, пчёлка! Как ты? — отвечаю, следя за дорогой.

— Я нормально. Что делаешь? — щебечет она.

На светофоре встаю, и, откинувшись на сидении, продолжаю беседовать с ней:

— Ну, что я могу делать? Домой направляюсь и слушаю всякую хрень. Как говорит твоя мама.

— Ага! Опять своих яйцеголовых? — звенит её голос.

Так Майка зовёт моих умников. Якобы мозг у них столь большой, что делает их похожими на гуманоидов. А мне «повезло»! Моя диспропорция удачно скрывается под шевелюрой волос.

— А то! Ты ж знаешь, что я не могу в тишине, — отвечаю.

Так и есть! Всегда норовлю, когда выпадает минутка, включить подкаст, или лекцию на телефоне. Когда в голове тихо, то ощущаю себя дискомфортно. Вроде как трачу время попусту!

— Музычку бы послушал! Мозгам же тоже нужен отдых, — беспокоится Майка.

— Они итак отдыхают, во сне. Целых восемь часов безделья! Более чем достаточно, — объясняю я дочери.

— Ой, ну, прости, что тебя отвлекаю! И вынуждаю твой мозг заниматься фигнёй, — начинает кокетливо.

— Ты же знаешь, что ради тебя я поставлю на паузу всё! Даже самую нужную лекцию, — тороплюсь убедить.

Майка смеётся:

— Папулечка, тут такое дело… Хотела тебя попросить. Брось на счёт! А то скоро днюха. Нужно обновку купить. А я уже клуб заказала, потратилась.

— Да не вопрос! — отвечаю я, словно Рокфеллер. Хотя, Майка знает, все деньги у нас на счету контролирует мать.

И, словно услышав мои размышления, торопится вставить:

— Только маме не говори, ок? А то ведь увяжется следом! Скажет, «давай вместе по магазинам прошвырнёмся»? А я терпеть не могу с ней ходить! Она всегда критикует мой вкус!

Усмехаюсь. У них с мамой вечные «тёрки», как называет семейные распри наш сын. Нет, Майка с матерью ладит. Уже ладит! Ведь по сравнению с тем, что творилось в её переходном возрасте, сейчас — просто тишь, да благодать. Но разногласия есть. Дело в том, что у Майки такой склад натуры. Летящий, мечтательный. Оттого они с Асей близки! Моя сестрица тоже парит над землёй.

А Вита всегда была рациональной. Даже чересчур! Её перфекционизм лишь усилился с возрастом. И желание всё упорядочить даже меня заставляет бледнеть. Всё же, генетика — дело такое. И кровь — не вода! Как бы она не противилась, но с годами всё больше походит на мать, мою тёщу.

Анфиса Павловна — женщина умная, не отнять. Но расчёт затмевает эмоции! Что не свойственно женщинам. Моя тёща, она не из тех, кто устроит скандал, или топнет ногой. Но её отрезвляющий тон иногда круче всяких истерик. А Вита не так принципиальна. На том и сошлись! Её отношения с матерью очень сложны. Стоит сказать, между ними особая связь, с кучей разных побочек.

Дело в том, что моя Виталина всегда была очень послушной, не хотела расстраивать маму. Которую итак в достаточной мере расстроил отец! Так длилось до тех пор, пока не случилась «любовь». Эта глупая страсть к богатею-женатику. Что разбила её жизнь на осколки! А я их собрал…

Я хочу объяснить Майе суть материнских претензий. Просто матери трудно смириться, что дочь уже выросла. И не нуждается в ней! Ведь нет ничего зазорного в том, чтобы видеться не только в стенах родового гнезда? Прошвырнуться по магазинам, купить что-то, следуя маминой логике. Чмокнуть в румяную щёку и просто сказать ей: «Спасибо за то, что ты есть».

Но в этот момент светофор зажигается ярко-зелёным. Я нажимаю на газ и включаюсь в движение.

— А сколько сбросить? — интересуюсь у дочери.

— Ну, сколько не жалко, — роняет она.

Вот же хитрая! Знает, что мне для неё ничего не жалко. Оставляет на откуп отцу право решать, насколько я сильно ценю наши чувства.

— Пару миллионов хватит? — шучу, совершая манёвр.

— Папочка, более чем! — оценив мою шутку, бросает она.

— Сейчас до дома доберусь, закроюсь в туалете, чтобы мама не видела, и совершу финансовую транзакцию, — обещаю.

Дочурка опять угорает:

— Ой! Только смартфон в унитаз не роняй!

— Постараюсь, — вздыхаю с улыбкой.

Было время. Однажды мой гаджет упал в унитаз. Ещё до появления беспроводной гарнитуры. Когда я бродил по квартире и слушал в наушниках лекции. Он выжил, но был уязвлён и морально подавлен! Ладно, в ведро, или в мойку. Но не в толчок же ронять?

Вечером с Виткой сидим на Кионе. Точнее, лежим на кровати и смотрим Кион. Ещё один новый сериал о проблемах в семье начинается тем, что жена узнаёт об измене. Она плачет, клянёт всех и вся! И размышляет о том, как бы вывалить правду на мужнину голову.

— Представить себе не могу, что могло бы заставить меня изменить, — вырываются вслух размышления.

Вита, чья голова утопает подмышкой, хмыкнув, таращится в стену. Припасённые в миске орешки от неловкого взмаха чуть-чуть не летят на постель.

— Ух, ты ж, чёрт! — собираю упавшие.

— То есть что-то могло бы заставить? — роняет она.

— Чего? — я уже и забыл о чём речь.

— Ну, ты сказал, — Виталина, увы, не забыла, — Что представить не можешь, что бы могло заставить тебя изменить.

— Угу, — отзываюсь, кладу в рот побольше, чтобы дать себе фору.

— Ну, так что-то бы всё же могло? — продолжает.

Рыжие волосы Витки лежат у меня на руке. Расплывчатый запах духов достигает ноздрей. Я вдыхаю:

— Представить себе не могу, — повторяю с такой убеждённостью, которая, стоит сказать, могла убедить и её.

Но не тут-то было!

— И всё же? — звучит настороженный голос.

— Что всё же? — тяну время. Предлагаю Витальке орешек, но она отвергает его.

— Не прикидывайся, Шумилов! Ты сказал, что представить не можешь. А ты возьми и представь!

— Не хочу представлять я такого, — встаю в оборону.

— Какого такого? — пытает она.

— Ооооо, — я вздыхаю, поняв, что уйти от ответа не выйдет.

— Дольская, ну до чего же ты въедлива, — ловлю её в обе руки.

Витка смеётся, боится щекотки. Но всё равно продолжает сквозь смех:

— Нет, скажи! Нет, скажи!

Сжалившись, я отпускаю её. Позволяю улечься удобнее. Она занимает местечко подмышкой и кусает мой голый сосок:

— Между прочим, я жду.

Я смотрю на экран, где сериал продолжается. Кажется, мы пропустили какую-то важную часть. На экране герой и любовница жарко целуют друг друга. Мог бы я изменить этой женщине? Всё равно, что предать себя самого! Ведь она — это я. Не иначе. Столько лет, сколько мы, знать друг друга. Столько лет беззаветно любить…

Да, любовь до какой-то поры оставалась моей. Витка поздно призналась. Но призналась же! Любит. Очень хочется верить, она не врала.

— Наверно, в отместку, — мой голос звучит отстранённо. Как будто не ей говорю, а себе.

— В смысле? — рыжий носик её задирается кверху.

Усмехнувшись, даю разъяснения:

— Если бы ты изменила мне первой, то и я бы тебе изменил. Отомстил, так сказать!

Витка досадливо цокает:

— Так и знала, Шумилов! Ты даже здесь сам не можешь решить ничего. Нет бы, взять и налево пойти от жены. А он разрешения просит.

— А ты? — говорю, убирая со лба её рыжие волосы.

— Что я? — отзывается Вита.

— Ты могла бы мне изменить? — даже просто сказав эту фразу, я чувствую боль в подреберье. Словно сердце сжимается в плотный комок. Изменить, переспать и отдаться другому. Чтобы кто-то другой её трогал, ласкал. Нет! Спустя столько лет нашей близости никому не позволю отнять.

Она, словно чувствуя этот порыв, мою жажду обнять посильнее, жмётся, дышит в подмышку, отвечает на выдохе:

— Нет, никогда.

Мы лежим, утомлённые этим признанием. И слушаем, как героиня клянётся подать на развод.

— Дурацкий сериал, — говорю, когда титры сменяют картинку.

— Согласна, — кивает Виталя.

Беру в руки пульт:

— Вторую серию будем смотреть?

— Да, давай, — с виду небрежно бросает она. Но самой-то охота узнать, что там будет. Подаст на развод, или нет?

Я включаю. Но не проходит и половины, как Витка уже начинает кунять. Её нос утыкается в складку на теле. И мне так щекотно! Но я напряжённо кусаю губу, не хочу шевелиться. Пускай посопит.

Помню, когда в первый раз засыпали вот так, я ещё был никем. Просто другом. Это было давно! И Виталя пришла ко мне в гости. Мама с папой, решив, что у нас намечается «нечто серьёзное», сплыли с ночёвкой на дачу. Я и сам думал, будет серьёзно! Помылся, побрился, нашёл подходящий фильмец. Ну, а Витка заснула. И я, как тупой истукан, сидел неподвижно до тех пор, пока голова её продолжала лежать у меня на плече. Я вдыхал её запах. Дышал ею! Чувствовал силу желания в чреслах. А Витка спала, как младенец.

Шептала во сне:

— Цом, цом, цом.

Сейчас я бужу её ласково, нежно. Когда завершается фильм.

— Виталюсь, сладкий мой, — глажу руку, которой она продолжает сжимать раздобытый орех.

— Ммм, Кося? — кряхтит, — Я уснула?

— Ага, как обычно, на самом интересном месте, — расправляю постель для неё.

Витка елозит, снимая трусы:

— А чем там закончилось?

— Я завтра тебе расскажу, — накрываю её одеялом, целую в горячую щёку, — Люблю тебя, спи.

— Я тебя тоже, — отвечает она сонным голосом, и добавляет, открыв один глаз, — Тошу проверь, небось, снова играет.

Уложив благоверную, я иду к сыну. Играет, как пить дать! Щелчки и бубнение слышно уже в коридоре. Смотрю на часы. Не ругаться. Быть жёстким, но любящим.

Открываю дверь. Вижу, Тоха сидит за компом. Как диспетчер, в наушниках. По экрану снуют человечки, какие-то цифры в углу. Он, как натянутый нерв. Тронь, взорвётся!

Стиснув мышку, пыхтит себе под нос:

— Ды… Кы… Мы…

Я стою за спиной, ожидая, пока кончится раунд и, дотянувшись, решительно жму на «энтер».

— Блин! — Тоха пугается. И колёсико стула совершает наезд на отца. Точнее, на отцовский мизинец.

— Ааааййй, — я сгибаюсь, хватаюсь за ногу.

— Чё, пап? — снимает наушники с рыжей башки.

— Тихо ты! Мать уже спит, — опускаюсь на обе ноги и хромаю к двери, — И ты тоже спать давай, быстро!

Тоха хмурится, чешет в затылке. Кажется, он до утра будет «бить виртуальных врагов», позабыв об учёбе, о сне и еде. Говорит, что в онлайн играх платят! Типа, это не просто игрушки. Стратегии, тактики, уровни. Не для тупых! Утешение так себе. Не хватало ещё, чтобы мой единственный сын стал игроком. Я прочу ему современный технический ВУЗ. Раз уж он тяготеет к прогрессу. То пускай прогрессирует, а не протирает свой тощий задок на компьютерном кресле.

— Па! — шепчет Тоха. В полутьме его спальни остаётся гореть только синий экран.

— Аусь? — стою у двери.

— А мне сёдня Виктор Степаныч сказал, что у меня прирождённый талант инженера, — сын со скрипом ложится. Скоро кровать ему будет мала! Растёт не по дням.

— Ну, кто я такой, чтобы спорить? — отвечаю с усмешкой.

— Па! — окликает.

— Ну, чё? — говорю, не успев закрыть дверь.

Антон, приподнявшись в постели, роняет вполголоса:

— Я, наверное, после девятого класса в технарь поступлю. На фига мне одиннадцать?

Подавляю желание спорить. Не сейчас! А на свежую голову.

— Ты сначала семь классов закончи без троек, а там поглядим.

Тоха тяжко вздыхает, как будто ему каждый год за одиннадцать.

— Па! — слышу снова.

— Ну, чё? — говорю, чуть повысив голос.

— Спокойной ночи, — желает мне сын.

Я смягчаюсь, на сердце теплеет.

— Спокойной, — бросаю ему, — Юный гений!

И, услышав смешок, прикрываю злосчастную дверь.