Всего лишь измена

Глава 38

«Моя милая рыжая девочка! Знаешь, какой момент в своей жизни я считаю самым ужасным? И вспоминаю его с содроганием. Тот раз, когда ты стояла на крыше. Я не помню, зачем я поднялся туда. Просто предчувствие.

Помню летящие рыжие волосы. Ветер вздымал их, как будто маня сделать шаг. И знаешь, чего я больше всего испугался? Не того, что ты прыгнешь! А того, что я должен шагнуть за тобой. Я принял это, как данность. Без вариантов. Но ты же ведь знаешь, я — трус? Я сразу подумал о боли и страхе, которые мне предстоит испытать. Вот только жить без тебя будет намного больнее…».

Ты обернулась, смеясь, когда я встал на колени и начал тебя умолять.

— Шумилов, я что похожа на сумасшедшую? — возмутилась, когда я сжимал твои плечи.

Я посмотрел на тебя сверху вниз. Натянул капюшон на твою бестолковую голову. Мне хотелось убить тебя! И в то же время хотелось любить до потери сознания.

— Ну, есть немного, — ответил.

Ты толкнула в плечо:

— А ты чего выперся?

— Да так, — хмыкнул я, — Подышать захотелось. Побыть одному.

Ты улыбнулась. Глаза с зеленцой излучали такой дивный свет:

— У дураков мысли сходятся!

Я хотел возразить, что я не дурак. Но вдруг эта фраза нас сблизила так, как ничто не могло.

Мы остались одни. Он ушёл. Ты моя. И никто не отнимет.

Я поверил тебе в том, что ты не хотела сводить счёты с жизнью. Но тот ключик от крыши, который сам же однажды вручил, незаметно убрал с твоей связки.

Время текло. Твой животик стремительно рос. Помню, как я напросился с тобой на УЗИ.

— Будет девочка, — объявила нам женщина-доктор.

— Ух, ты! — я уставился в тёмный экран монитора. Где, как в чёрно-белом кино, происходило какое-то странное действо.

— Вот это тело ребёночка, это головка, — врач посмотрела туда, провела указательным пальцем, рисуя изгиб малыша.

«Чудо», — я плотно сжал губы, стараясь не плакать. Но сердце стучало так громко, в унисон с сердцем дочки в твоём животе.

— Ну, что вы, папаша, впечатлились? — грузная женщина вытерла твой перепачканный слизью живот. Протянула сухую салфетку, — Поздравляю! Ваш первенец?

Ты вскинула брови, взглянув на меня:

— Вообще-то он не…, - но увидев в глазах моих слёзы, не стала заканчивать фразу.

— Ничего, с первым всегда так, — сказала врачица, — Если хотите присутствовать на родах, то тренируйтесь сейчас.

— Я хочу! — выдал я без раздумий.

— Ещё не хватало! — в один голос со мной отрезала ты.

— Ну, дело ваше, конечно. Подумайте, — женщина-врач поднялась, — А вообще это очень сближает.

Я посмотрел на тебя и по взгляду уже осознал, что тому не бывать. Усмехнулся, накрыл твой животик ладонью. Шепнул в твой проколотый нежный пупок:

— Майка, Майечка, тебе там не тесно?

— Почему это Майка? — обиделась ты.

— Ну, в мае родится же, — пожал я плечами.

— А если бы в марте, то Марта? А в августе, то Августина? — ты обхватила руками живот, защищая его от моих посягательств.

— А мне нравится Майя, — произнёс я мечтательно. Примерил в уме своё отчество к имени: «Шумилова Майя Константиновна». Звучит!

— Кошмарное имя! Майка, блин! Хорошо, не трусы, — ты насупилась.

Врач с теплотой посмотрела в мою сторону:

— Терпите! Беременность сильно меняет характер.

А ты стала вредной. Нет, ты всегда была вредной, свободолюбивой! Но в период второго триместра твой несносный характер стал практически невыносим.

— Хны-хны-хны! — подтирала распухший нос, когда мы сидели в кино и смотрели комедию.

— Чего ты? — пытался понять.

— Не знаю! Мне котика жалко, — продолжила всхлипывать ты.

— Какого?

— Того, что в подъезде живёт. Давай мы купим ему что-нибудь на обратном пути?

Я утешал, заверяя тебя:

— Обязательно купим!

Мы шли из кино, покупали пять детских сосисок. А пока успевали дойти до подъезда, ты съедала их все.

Твои вкусы менялись так быстро.

— Как ужасно быть беременной зимой, — ты страдала, — Летом, что хочешь есть! Фрукты и овощи.

— Так у нас и зимой в магазинах, что хочешь, — говорил вопросительно, — Что хочешь? Скажи!

Ты стыдливо кусала губу:

— Это не я, это Майя.

В конце концов, ты согласилась с предложенным именем.

— И что хочет Майя? — шептал в твой пупок.

— Ежевику, — по-детски кокетливо ты отводила глаза.

— Ну, желание Майи — закон, — я вздыхал, представляя, что если в ТЦ не найду ежевики, то куплю ежевичное… что-нибудь. Джем, или может быть, йогурт? Хотя, может случиться и так, что пока я вернусь, ты уже перехочешь.

— Мам, ну не хочет она выходить замуж, пока не родит, — объяснял своей матери.

— Не по-людски это, Костя! Ребёнок родится в неполной семье.

Я убедительно врал:

— Мы поженимся после. И мою фамилию дочке дадим.

Хотя не имел никакого понятия, что будет с нами. Позволишь ли ты мне вообще называться отцом? Или нет…

— Чего вы тянули с замужеством? — мама никак не желала понять, — Столько лет вместе, и что? Не могли пожениться сперва?

«Прежде, чем спать», — говорил её взгляд. Вот бы она удивилась, узнав, что не спали.

А мне было всё равно! Я решил для себя, будь, что будет. Одно я знал точно. Не брошу тебя никогда! Только если… сама не уйдёшь.

«Моя милая рыжая девочка! А знаешь ли ты, какой день стал счастливейшим днём в моей жизни? И его, вероятно, ничто не затмит. Это день, когда я стал папой…».

Я не о Тохе сейчас, я о Майке. Когда родился наш сын, я был счастлив вдвойне. Но тогда, на обочине, в пробке из множества разных машин, держа на руках нашу кроху… Я умер, наверно. И тут же воскрес!

Ты кричала, рожая. А я не боялся смотреть. Даже сам удивился готовности видеть всё это. Мне не было страшно, противно. А вот боль была явственной. Я её ощущал, как и ты! Пачкал руки в твою ярко-алую кровь. И пытал акушерку. Той стала случайная женщина-ветеринар:

— А так и должно быть?

— Головка ребёнка большая, порвёт изнутри, — заявила она.

— Боже, — зажмурился.

— Эти порывы не страшно! Они зарастут. А иначе никак, — успокоила Клава.

Всё было как будто в тумане, во сне. Не со мной…

— Ещё одна схватка! Держите её, — завела она вверх твои ноги. Ты упиралась ступнями в проём.

И было уже всё равно, что машину придётся сдавать в таком виде. Что друзья мельтешат позади. Толик курил одну за другой. А Дымцов блеванул с непривычки. Всё исчезло! Остались твои босоногие ступни на уровне глаз. Округлости розовых пяток. Вишнёвые ногти. Точно такие же были у Милки. Вы с ней, в последнее время, частенько встречались. Она занималась твоим внешним видом. Говоря, что беременность — это не повод не следить за собой.

— Костяааааа! — простонала болезненно. Так, что меня окатило горячей волной.

— Я здесь, моя девочка, здесь, — зашептал, обхватил твою щиколотку.

— Ааааааа! — закричали вы вместе с Миланой.

И ребёнок родился на свет. Акушерка по имени Клава поймала его в полотенце. Отёрла, держа на весу.

— Давай, папа, режь пуповину! — сказала она.

— К-как, резать? — оторопел я.

Тёмная нить пуповины тянулась от Майки к тебе.

— Обыкновенно! Ножницами, — бросила Клавдия.

Было стыдно смотреть, как дрожат мои руки. Когда я поднёс их к той самой связующей нити. И, прежде чем резать, спросил:

— Им не больно?

— Им холодно! Режь, — торопливо заверила Клава.

Полукружья сомкнулись. Кусочек отрезанной плоти повис с двух сторон. Она ловко его подхватила, завязала на тельце у Майки большой узелок.

— На, держи! Я займусь её мамкой.

Мне на руки лёг перепачканный кровью комок полотенец. Но даже сквозь эту родильную кровь я увидел такую же светлую кожу, и нежный пушок рыжеватых волос надо лбом.

— Ты красавица, Майя, — потрогал малюсенький нос.

Наша кроха открыла глаза, завопила.

— Покажи, покажи! — подбежали ребята.

Первым сунулся Толик:

— Дай глянуть!

— Гляди, — отодвинул я край полотенца.

— Чур, я крёстный! — он задрал руку вверх.

— Чего это ты? — возмутился Дымцов.

— Потому, что машина моя!

— Не твоя, а отцовская!

— Вот именно, блин!

Майка слегка присмирела. Я плотно укутал её, опасаясь, что дочка замёрзнет. Меня чуть трясло! И, когда отдавал в руки Клавы малышку, чтоб сесть, то сказал:

— Я вам жизнью обязан. Жизнью двух самых близких людей.