Всего лишь измена

Глава 36

В перерыве между парами я решаю не покидать аудиторию. Сейчас сюда придёт новый поток. Буду рассказывать им про инфляцию. Да уж! Кто б говорил о росте цен, как ни я? Тот, кто понятия не имеет, сколько сейчас должен стоить десяток яиц. Я — теоретик! А Витка у нас занимается закупом. Часто любимая тёща приносит дары. Не она сама, а служба доставки, прямо к порогу. Доставляют всё то, что у них в ТЦ не продалось. Витка говорит, наоборот! Мама даёт ей всё самое свежее. Выходит, залежалое они оставляют покупателям?

Помню, одна из дипломных работ прошлогодних студентов заключалась в обзоре динамики цен. Основой был борщ! Точнее, рецепт борща, продукты для которого были заверены мною. А по правде сказать, я взял Виткин рецепт. Такой борщ, как готовит она, не умеет никто! Разве что мама?

Так вот, задачей студента было следить за динамикой цен на протяжении полугода. И далее рассказать нам, насколько подорожала, или подешевела кастрюля борща. Само собой в комиссии заседала сама госпожа ректор. Вот тут-то и вылез побочный эффект половой принадлежности.

— Вы что, добавляете в борщ уксус? Впервые слышу! — сказала она.

Студент растерялся. Он, очевидно, как я, не имел понятия, как готовится борщ.

— Ну, — замялся он, — Это в поджарку, для вкуса.

— В поджарку? — Инесса Васильевна возмутилась ещё сильнее, — Вы готовите очень вредный борщ!

Тут уже я вступил:

— А как без поджарки, позвольте узнать?

— Ну, как? Обыкновенно! — вскричала Инесса Васильевна, — Вы режете овощи, в том числе и свеклу, трёте морковь, и отправляете всё это прямо в бульон. Свекла даёт цвет, и этого достаточно. Получается очень вкусный борщ.

— Борщ для диабетиков, — усмехнулась с другой стороны от меня психологиня.

— Моя жена готовит с поджаркой. Я потому и одобрил рецепт, — объяснил.

Ректор хмыкнула:

— Поджарка, пожалуй! И то на любителя. Но уксус, извольте! Зачем?

Я пожал плечами, припоминая, как Витка готовит поджарку на борщ. Сначала трёт овощи. Точнее сказать, просит меня потереть! Тут уж и я пригождаюсь на кухне. Затем режет лук очень мелко. Отправляет разноцветные кучки друг за другом на сковороду. Далее, когда овощи чуть подрумянятся, вливает томатную пасту. Туда добавляет всего пару капелек уксуса, для консервации. Острый перчик для нас с Тохой. И сахар, для вкуса. Я, признаться, готов есть эту массу прям так, ложкой! Но она отправляется в борщ.

— Опять же! Если это рецепт универсальный, то здесь должна быть томатная паста, а не какие-то там перетёртые томаты, в соку, — возмущалась Инесса.

— Так вкуснее, — ответил.

— Константин Борисович, — деликатно добавила ректор, — Я хочу уточнить, вы у нас экономист, или повар?

— Я — муж, — дал ответ, — А жена варит борщ.

Инесса поджала губу:

— Что ж, не знаю, какой уж там борщ варит ваша жена. Я привыкла к другому.

— Так вы приходите к нам в гости? — сказал, — Попробуете и оцените. Обменяетесь с Витой рецептами.

— Простите… А мне продолжать? — смущённо прибавил студент, до сих пор стоявший у кафедры вместе с дипломом.

Вот такие вот споры случаются в нашей среде. Совсем не научного толка.

Наливаю из термоса чай, достаю бутербродик с ветчинной колбаской, сырком и капустным листом. Закрываю глаза и уже собираюсь вкусить эту прелесть. Как вдруг позади открывается дверь.

— Ой! Константин Борисович? Вы тут? Я так рада! — на пороге Светлана. Студентка. Моя лекция завтра. Их курс — мой любимый. Ребята весёлые, дружный состав.

— Да, Моисеева? — говорю, отложив бутерброд и посмотрев на него с сожалением.

— Константин Борисович, вы не посмотрите мой доклад для конференции пятничной? — она держит листочки, смущённо прижимая к груди. Как будто там у неё нечто сверхценное.

— Ох! — я вздыхаю, ведь пятница скоро, пускай и не завтра. Но не гнать же её под предлогом того, что я ем?

Убеждая себя в том, что моя задача учить, я сожалею, что мой чай остынет. Но, тем не менее, прячу своё сожаление за деликатной улыбкой:

— Да, конечно, давайте сюда ваш доклад. Напомните тему?

— Патте́рны поведения в офисной среде, — произносит она и даёт мне бумаги.

— Па́ттерны, — я исправляю её, — Ударение на первый слог.

Светлана вздыхает испуганно, опускает глаза:

— Ой! Как хорошо, что вы мне сказали! А то бы я так опозорилась там.

— Да, ну, бросьте! — пытаюсь шутить, — Это не повод для того, чтобы стыдиться. Вы не обязаны знать всё.

— Я же не вы, — улыбается Света. И на щеках проступают забавные ямочки.

Она миловидная, стоит сказать. Голубые глаза и прозрачная кожа, сквозь которую видно все венки на тонком запястье. Она опирается возле меня на учительский стол. Я стою, изучая печатные буквы. Пробегаю глазами:

— Паттерн — это повторяющийся шаблон, стиль, образец поведения человека. В деловой среде паттерны имеют свойство трансформироваться в определённую модель взаимодействия с коллегами. Рассмотрим на примере коллектива риэлтерской фирмы…

— Там дальше пять типов поведения, — произносит она, становясь ещё ближе ко мне, — Нытики, грубияны, бездельники, сплетники, паникёры.

— Далеко такой коллектив не уедет! — я тихо смеюсь, изучая их бегло.

— Это только негативные, — улыбается Света, и пальчиком тычет в свой лист, — А вот тут дальше позитивные.

— Так, — вздыхаю я, — Мотиватор, педант, генератор идей, аналитик и… душка?

Последний типаж звучит ненаучно. Света смущённо кусает губу:

— Это вы.

— Что? — хмурю лоб. Поднимаю глаза на неё и встречаюсь с пронзительным взглядом. Как в омут, небесная синь её глаза, погружает меня, что не выбраться…

— Вы — душка, — вздыхает Светлана, и в какой-то момент сокращает дистанцию быстро настолько, что я успеваю понять, что к чему, с пребольшим опозданием.

На моих губах розовый привкус помады, и сладость её чуть разжавшихся губ. Я так и стою, продолжая смотреть на неё ошалело. А Света закрыла глаза, и когда я, схватив за плечо, отстраняю достаточно грубо, она открывает их резко и смотрит испуганным взглядом:

— Простите, К-онстантин Бо-рисович, Костя…

Она собирается снова податься вперёд, только я отступаю:

— Светлана! Вы что? Вы… с ума сошли? Света?

Она опускает свои голубые глаза:

— Я люблю вас, — и жалобный тон не даёт закричать, возмутиться.

— Свет, — я вздыхаю, дрожащей ладонью веду по лицу, — Вы неправильно поняли. Мой интерес к вам исключительно преподавательский. Я ваш учитель, Светлана! Не более.

— Я знаю, — вздыхает она, её голос срывается, а по щеке пробегает слеза.

— Ну, вот, — я шепчу, — Только этого нам не хватало.

Беру её руку в свою. Она хрупкая, нежная. Просто ребёнок. Девчонка! Глупышка. Напридумала что-то в своей голове.

— Светлан, — говорю и склоняюсь, пытаясь поймать её взгляд, — Я женат. У меня двое деток. Дочка моя совсем чуть-чуть старше тебя. Я тебе в папы гожусь, понимаешь?

Она быстро кивает, но всё ещё плачет.

— Светлан, — продолжаю я мягко, — Ты очень хорошая девочка. Просто пойми, я не пара тебе. Ну, никак! Даже будь я свободен, я всё равно бы не стал заводить отношения с юной студенткой.

— Деловой этикет? — шепчет Света.

— Нет, не только, — я думаю, как обозвать то, что я ощущаю, — Скорее, ответственность. Ты мне как дочь. И не только по возрасту.

Света обиженно шмыгает носом.

— Найди себе парня-ровесника. И прекрати изводить свой хорошенький мозг.

Её щёки краснеют. Пожалуй, достаточно умных речей.

— Вы подаёте надежды, Светлана, — перехожу я на «вы», дабы снова создать между нами границу, — И я не хочу, чтобы это негативным образом отразилось на вашей учёбе.

Моисеева быстро кивает:

— Уверяю вас, Константин Борисович, это не скажется.

— Вот и отлично! — ободряюще я улыбаюсь, ловлю её влажный, обиженный взгляд. Моя ладонь до сих пор у неё на плече. И я нервно одёргиваю руку, теряюсь, сую ей обратно бумаги, — Отличный доклад! Уверен, вы выступите с ним достойно.

Она смотрит с надеждой:

— Вы будете там?

Пожимаю плечами:

— Не знаю. Если получится, я непременно приду, чтобы вас поддержать.

Света, вытерев щёки, кивает:

— Спасибо! Простите… меня.

— Что ты, Света? — опять опускаюсь до фамильярности, захваченный этим стыдом, — Юность на то и нужна, чтобы влюбляться не в тех.

Сам улыбаюсь своей искромётнейшей фразе. Так и есть! Это свойственно девушкам. На ком их глаза распахнулись, в того и влюбилась. Да так, что трава не расти! Как было у Витки… Надеюсь, у Светы не так?

Она собирает бумаги, опять прижимает к груди. И вроде не скажешь, что что-то не ладно. Если не влага в глазах, что уже почти высохли.

— Спасибо вам, Константин Борисович! Вы замечательный педагог.

Я, обрадованный таким поворотом, киваю:

— И вам спасибо, Светлана. Вы очень способная студентка! И я уверен, у вас ещё всё впереди.

Когда Света уходит, я долго стою неподвижно. Смотрю на закрытую дверь. Будто сейчас в эту дверь войдёт кто-то и скажет: «А я всё видел!». Но никто не заходит. Мандраж постепенно проходит. Я делаю вдох. Вот так-так… Проскочил! А ведь мог бы и вляпаться? Не зря Моложаев меня убеждал, что главное — это дистанция.

Чай остыл. Я выливаю его в умывальник. И плещу себе свежего. Бутерброд, оказавшись во рту, вынуждает забыть обо всём. Закрываю глаза, наслаждаюсь обедом. Осталось всего пять минут. И нагрянут студенты.

«Душка», — вспоминаю я голос Светланы. Да, уж! Тут не поспоришь. Я — душка. Вот уж точно, чего не отнять.