Встречи

Алексей Королев НЕЗАБУДКА Рассказ

В этот день мы всей семьей — Марина, Анфиска и я — выходим на высокий берег Камы.

Марина непременно в розовом платье — в память первой встречи.

Наша Анфиска как можно нарядней — во всем цветастом.

«Есть в России цветок незабудка…» — негромко поет Марина, собирая свою маленькую дочь.

Видать, Марине очень по душе эта песня. Я слышу, как много раз она повторяет: «Незабудку, незабудку, незабудку вспоминай…» А я беру старенькую авторучку, и вспоминаются слова из другой песни, которая уносит меня в прошлое: «В сорок первом далеком, в сорок первом неблизком…»

И стрелковая рота, и взвод разведки, и санинструктор Морозова…

Ее звали Ириной. Многих солдат и командиров, раненных на поле боя, вынесла она и спасла. И надо же представить, сколько она своими руками перемотала белых бинтов, перевязывая раненых, истекающих кровью, — и все-то, бывало, под огнем, когда воздух вокруг гудит от пуль и осколков, на дыбы встает земля от взрывов снарядов.

Легко ли ей было? О том тогда не спрашивали — война…

А в дни затишья, когда у разведчиков случался час-другой свободного времени, я и мой фронтовой друг Руслан Гулин шли в санчасть к Ирине, жаловались ей на головную боль.

Она давала нам крупные белые таблетки, приятно охлаждающие все во рту, которые мы с удовольствием жевали, — и сразу вроде бы становилось веселее на душе.

— Эх вы, разведчики, отчаянные головушки! — смеясь, говорила Ирина, поглядывая своими черными глазами то на Руслана, то на меня.

А сама-то она разве была не отчаянная — под огнем, под пулями спасала раненых бойцов.

И не только с нами двоими была Ирина приветливой, — в нашей стрелковой роте она для всех была как своя. Не зря же солдаты звали ее: «Сестричка наша!» И реже: «Товарищ сержант».

Ее статную фигурку, перетянутую солдатским ремнем, я и Руслан узнавали издали. Не скрывая друг от друга, мы скучали по Ирине — нам постоянно хотелось быть с ней близко, разговаривать с ней о чем угодно, лишь бы слышать ее голос.

Но только чаще случалось так, что по неделе мы не видели Ирину Морозову, выполняя одно задание за другим. Измученные, добравшись до своего блиндажа, с ходу валились с ног и засыпали мертвецки.

Дорог отдых солдату на войне, тем более на передовой, если приходится работать по ночам. Но как только мы, отоспавшись, выходили из блиндажа на волю, — не сговариваясь, шли в санчасть.

Над нами, как всегда, сияло солнце, а на уме у меня была Ирина. Я думал: «А понимает ли она, что не таблетки ее нам нужны, а дорого хоть немного побыть с ней вместе…»

— Знаешь, какое-то обостренное желание видеть все вокруг, — сказал Руслан.

— Так со мной тоже бывает, — ответил я. — Это когда целым выходишь из опасности.

— Только на войне так бывает, — согласился Руслан. — Это потому, что не знаешь, будешь ли завтра видеть все это… и пойдем ли мы опять в санчасть…

Ирина открыто радовалась нашему приходу, но кто из нас был ей желанней, трудно сказать — она была ровна к нам обоим. И мятные таблетки тому и другому поровну, чтобы без обиды…

И что-то такое хорошее между нами, как все хорошо бывает при свете солнца… Кроме, конечно, войны с грохотом взрывов и воем осколков.

Но в то время больше всего нас радовало, что мы гнали врага на запад, освобождая родную землю.

После окружения и ликвидации минской группировки врага мы вышли к реке Нарев в районе Остреленка и Новогрудка. Здесь проходила наша временная оборонительная линия. Враг — за водной преградой. Вскоре наша передовая часть форсировала реку и захватила плацдарм на другом берегу Нарева под Остреленком, надежно там окопавшись и закрепившись в обороне.

Может, кому-то и была оборона, хотя и временная, а для нас, разведчиков, продолжалось непрерывное наступление: я и Руслан часто уходили в ночной поиск, чтобы добыть «языка».

Зато днем никто нас не беспокоил, разве только когда позовет лейтенант Волнушин, наш командир, прислав за нами своего связного.

— Гулин и Бурков, к командиру взвода разведки!

Мы быстро выскакивали из блиндажа и спешили на вызов.

Лейтенант ставил нам задачу: найти скрытый подход в расположение врага. Мы понимали, что опять нам туда — за «языком».

— Надо появиться там, где вас не ожидают, — сказал лейтенант Волнушин.

— Я приметил заброшенный окопчик, — оживился Руслан.

— Гулин, ты будешь старшим, — назначил его лейтенант и сказал нам обоим: — Очень нужен «язык», готовьтесь на эту ночь.

Вернувшись в свой блиндаж, я предложил Руслану:

— До вечера еще далеко… Сходим пока в санчасть.

Взглянув на меня, он подумал и сказал:

— Я хочу автомат почистить.

— Он же у тебя и так чистый, — возразил я.

— А еще надо сходить на КП, понаблюдать за передним краем немцев, пока солнце не село.

— Ну, как хочешь, а я все-таки схожу, — сказал я и пошел к Ирине. Она встретила меня не так, как обычно, когда мы приходили сюда вдвоем. В ее взгляде я заметил тревогу и настороженный вопрос: «А где твой друг? Почему сегодня ты один?»

В этот раз я даже не успел пожаловаться на головную боль, как она сама предложила мне таблетки.

— Может, еще? — спросила Ирина.

— Пока хватит… Кажется, мне уже лучше, — промолвил я.

Ирина чему-то усмехнулась, а я сказал, что до войны мятные таблетки были крупные, их продавали у нас в магазине по копейке штука — кому сколько надо.

Видя, что Ирина меня слушает, я стал рассказывать, что в детстве, когда мне было лет пять-шесть, я повадился ходить за мятными лепешками в наш магазин, каждый раз находя в ямочке у прилавка пять копеек. Я брал с пола пятак и клал на прилавок, а продавец, молодой человек, давал мне пять штук мятных лепешек… И так каждый день — непременно я находил пятак, думая: «Кто-то теряет…» Только много позднее я узнал, что это была безобидная шутка самого продавца, который, оказывается, в то время дружил с моей старшей сестрой, а потом стал нашим зятем. Он погиб где-то на войне.

Будто между прочим, я спросил:

— А у тебя, Ирина, кто есть дома-то из родных?

— Мама есть, а еще сестренка младшая, — ответила она. — Отца нет, под Курском погиб.

На всякий случай я спросил ее домашний адрес.

— О, мой дом отсюда далеко, — сказала она. — Сначала надо добраться до Москвы, потом на пароходе вниз по Волге, затем вверх по Каме — до пристани Соколки.

— Я запомню, Ирина, — сказал я подчеркнуто серьезно.

— Ну что ж, — усмехнулась она. — А случится после войны быть в нашем краю, — пожалуйста, заглядывай к нам.

— А если и в самом деле загляну?

— И очень бы хорошо, — кивнула она согласно. — Будешь первым гостем. Вспомнить нам, пожалуй, будет о чем.

— Спасибо, Ирина, — поблагодарил я, обрадованный ее приглашением, и подумал: «Только бы не забыть — пристань Соколки на Каме…»

Я ожидал, что Ирина тоже поинтересуется моим домашним адресом, но она не спросила.

Хорошо с Ириной, и уходить из санчасти не хочется. «Руслана даже не вспомнит», — подумал я, а сам в своем уме искал какую-то зацепку, чтобы хоть немножко здесь задержаться. А что, если «махнуть не глядя»?

У нас в каждой роте была распространена такая игра — чем-то друг с другом обменяться на память, не посмотрев даже, что за вещь, это не имело значения. Порой ведь и солдату в минуту досуга надо чем-то позабавиться. Я воспользовался этим предлогом и сказал Ирине:

— Махнем не глядя!

— А чем? — усмехнулась она.

Я тоже усмехнулся и достал из кармана вороненный зауэр — небольшой пистолет с запасной обоймой, полной патронов. И лишь взглянула Ирина на мой трофей, я уже понял, что понравилась штучка — да и как быть ротному санинструктору без оружия!

— Я тебе зауэр, а ты мне эту авторучку, — показал я на ее столик. — Идет?

— Авторучку? — недоверчиво усмехнулась Ирина. — Так ведь она не пишет.

— По правилам игры, Ирина, ты не должна мне этого говорить.

— Интересная игра, — рассмеялась она.

И мы «махнули не глядя»: мой зауэр пошел за авторучку, которая не пишет.

Я даже не заметил, как Ирина успела куда-то припрятать пистолет, и весело улыбалась — вот, мол, какая неожиданная удача. Да и сам-то я был очень доволен этой сделкой, видя, что угодил Ирине.

— Только чтоб мен — не размен! — зачуралась она.

— Ну что ты, Ирина! — успокоил я ее. — Раз «махнули» — баста. Твой навсегда — стреляй до победы, как кончится война.

— Да когда же она кончится? — припечалилась Ирина. — А как мне хочется взглянуть на маму…

Признаться, у меня было такое же настроение — нестерпимо хотелось скорее побывать в родном доме, но вспомнив, что я солдат да еще и разведчик, приободрился перед Ириной.

— Самое трудное позади, — сказал я и заверил: — «Еще напор — и враг бежит!»

— И я так думаю, — подтвердила Ирина, взглянув на меня уже веселее. — Неужели дождусь?

— И ждать-то осталось совсем немного, — утешал я Ирину.

Она совсем уж разговорилась:

— А как приеду домой, да нагляжусь на свою маму, — надену самое лучшее розовое платье и выйду на высокий берег Камы…

И с ее слов я представлял такую картину, что будто уже нет войны, и мы вместе с Ириной идем по берегу полноводной реки, и такая вокруг тишина, что слышно, как бежит ключик меж камней, и небо безоблачное… Ирина в розовом платье, как утренняя зорька, отражается в воде…

А как только я вернулся в свой блиндаж, Руслан сразу же мне напомнил, какая вокруг нас действительность.

— Сегодня в ночь за «языком»! — сказал он и пошел из блиндажа, прихватив свой автомат.

— Куда ты? — спросил я.

— К оружейному мастеру, — ответил он на ходу. — Переводчик на автомате заедает.

— Ну, раз так, сходи, — сказал я.

Оставшись в блиндаже один, я опять предался думам о будущем. Прошел час, потом другой, а Руслана все нет. «Долго ли поправить переводчик?» — подумал я.

Руслан пришел уже в сумерки.

Мы стали спешно собираться на ночное задание. И как бы между прочим Руслан мне сказал:

— Уже успел, подсунул Ирине свой зауэр.

— Как подсунул? — взглянул я на Руслана.

— А ты лучше знаешь, как… — усмехнулся он.

Я понял, что он тоже побывал в санчасти и все уже знает. Стало неловко, я опустил глаза, точно провинившийся.

— Да просто «махнул не глядя», — промолвил я, оправдываясь.

— Зря «махнул»: такой пистолет и разведчику не лишний, — с упреком проговорил Руслан. — А к чему тебе авторучка?

— Авторучка? — переспросил я. — Да так, может, пригодится…

— А ее домашний адрес тоже может пригодиться? — усмехнулся Руслан, поглядывая на меня своими неулыбчивыми глазами.

На это я смолчал, только с обидой подумал: «Зачем ему-то она сказала? Могла бы и потаить…»

А Руслан, махнув рукой, положил конец этому разговору:

— Ладно, замнем для ясности… Поважней есть дела.

В ночь мы ушли на поиск «языка».

Слившись с осенней темнотой, долго добирались до вражеских окопов, каждый миг готовые к броску.

Руслан, как старший, продвигался вперед, а мне было задание прикрывать его на случай. Так что я, за ним двигаясь, больше работал коленями, держа в руках автомат на изготовку к стрельбе…

Кажется, мы ползем уже вечность, и нет тому конца… Но все-таки добрались до того заброшенного окопчика и на ощупь один за другим сползли в него. Как вдруг справа и слева открылась стрельба.

— Ну, началась свистопляска, — шепнул Руслан.

— Теперь на всю ночь, — подтвердил я.

В черное небо одна за другой стали взлетать яркие ракеты. Со стороны нашей обороны, чтобы отвлечь внимание от нас, дали ответный огонь.

Видимо, немцам уже надоело, что на этом участке у них из окопов таскают «языка», и они насторожились, применив сигнализацию: натянули тонкий проводок, на который, вероятно, мы и наткнулись, выдав себя.

И только я подумал: «Не повезло, придется убираться восвояси…» — как Руслан мне скомандовал:

— За мной! — и метнулся по ходу сообщения окопа, а я — за ним.

За первым же поворотом мы напоролись на вражеского автоматчика — он внезапно, почти в упор, дал по нам очередь. Руслан свалился. В тот же миг я дал очередь по врагу.

Я оттащил Руслана обратно в тот тупичок окопа. Он был безжизненно-отяжелевшим…

— Эх, Руслан, Руслан… — шептал я. — Как же мне теперь быть?..

Чтобы не оставить врагам тело друга, я нес его, точнее, полз с ним до наших позиций. Вернулся к своим где-то уже за полночь, выбившись из сил. Опустив на бруствер окопа Руслана, я прошептал:

— Ну, вот, кажись, и дома… — и сам бессильно опустился рядом.

Ко мне подошли лейтенант Волнушин и его связной. Не вставая, в нескольких словах я доложил командиру о случившемся.

— Понятно, — сказал командир взвода, присев около меня. — Что же, братцы, на этот раз вы оплошали?..

Но что я мог сказать, если не повезло, а сил у меня хватило вымолвить одно лишь слово:

— Пить…

В эту ночь я так и не заснул. Все мне казалось, что это не на самом деле, а кошмарный сон, и только бы мне проснуться, как все это исчезнет. И как обычно бывало, встанет Руслан и скажет: «Ну, друг, и припухнули… солдат спит — война идет!»

Но утром все подтвердилось, и опять у меня на уме был один терзающий сердце вопрос: «В чем же была у нас оплошка? Как будто все было правильно…»

О том я и сказал нашему лейтенанту Волнушину.

— Вот именно так: все было у вас правильно, — ответил он. — А надо бы придумать что-то такое неправильное… Ну, проще сказать, нельзя разведчику ходить проторенной тропой.

Да, пожалуй, лейтенант был в этом прав.

Когда же стали собирать разведчика Гулина в последний путь, в нагрудном кармане его гимнастерки обнаружили фотокарточку, на оборотной стороне которой была краткая надпись: «Руслану на память от Иры».

«Вон оно как! — подумал я. — Значит, для Руслана она была Ира, а для меня Ирина, сержант Морозова». И мне все стало ясно — не я, а Руслан был ей желанным, когда мы приходили в санчасть…

Похоронили Руслана Гулина на высоком берегу реки Нарев. Простившись с ним, мы медленно уходили к своим блиндажам. Над нами изредка пролетали шальные пули, напоминая о постоянной опасности.

А там, на высотке у братской могилы, осталась одна Ирина Морозова.

Лейтенант Волнушин, оглянувшись, сказал:

— Как бы под артналет не попала. — И добавил: — Вот так и живем — один шаг до смерти.

— На то она и передовая, — промолвил кто-то.

— Уж скорее бы в наступление, — договорил лейтенант. — А то немец все укрепляется, думает здесь зимовать…

Вскоре на нашем участке фронта сложилась другая обстановка. Пришло время как следует потеснить врага за рекой Нарев. С занятого плацдарма под Остреленком мы еще глубже вклинились в позицию немцев, чтобы ввести большие силы для будущего наступления.

В том бою я был ранен в бедро. Как будто кнутом хлестнув, осколок прошел навылет. И с передовой меня отправили в тыл.

Тишина и покой в госпитале — даже дальнобойные сюда не достают… Война уходит все дальше на запад. И этот прифронтовой городок стал теперь тыловым. «Вот где отосплюсь», — думал я. Но удивительно быстро затянулась моя рана.

И продвигаясь на попутных машинах в западном направлении, я думал о своих фронтовых друзьях. Скорее бы встретиться с ними! А еще увидеть санинструктора Морозову, взять из ее рук несколько мятных таблеток, а там — хоть опять в разведку…

Да только в ту часть, где воевал до ранения, я уже больше не попал — у войны свои суровые законы.

Пожалуй, на реке Нарев у нашего фронта была последняя временная оборона. А когда я прибыл в полк по назначению, все было в движении — одно сплошное наступление, и снежная зима не удержала. Сначала двигались на север — на Пруссию, чтобы сомкнуться с другим фронтом, а потом опять повернули на запад, форсировали реку Одер.

Вот уже все дорожные указатели своим острием направлены на Берлин. Веселей поглядывают вокруг солдаты — идут по земле поверженного врага.

И опять я вспомнил пушкинские слова: «Еще напор — и враг бежит!» Кажется, лучше этого и не скажешь…

И где-то уже недалеко конец нашего пути.

Идут солдаты и ведут разговоры разные, у кого что на уме. А в глазах каждого — родной дом…

А у меня из ума не выходит Ирина. Эх, встретиться бы с ней где-то на перепутье… Как же хотелось ей скорее увидеть свою мать! А еще-то она мечтала, как бы в розовом платье выйти на высокий берег родной реки.

Ну так что же, война кончается, близка победа — значит, все как по-писаному, сбылись ее желания.

И все-то не дает мне покоя этот адрес: «Вверх по Каме до пристани Соколки…»

И вот я уже демобилизован, куда хочу, туда и еду. Как это хорошо, что я знаю, где живет Ирина — она же приглашала меня к себе в гости, как кончится война, был же у нас такой уговор в тот самый раз, когда мы «махнули не глядя…»

Но это же было тогда — в войну, а теперь-то другое дело… И все-таки, отбросив прочь все сомнения, я решил: «Еду к Ирине, а там будь что будет…»

А дорога и в самом деле дальняя. Впервые в жизни своими глазами я увидел реку, про которую прежде слышал песню: «Волга, Волга, мать родная, Волга, русская река…» Так вот она какая — ее уже не забудешь, если только раз проплывешь по ней.

А потом крутой поворот налево — это уже пошла Кама. Одна за другой попадаются пристани, звучат причальные и отчальные гудки — на восток везет меня пароход. Справа и слева по обоим берегам то разнолесье, то луга широкие, раздольные — и тоже, смотрю, родная наша земля, но только не тронутая войной. И водный путь, — кажется, нет ему конца. Да как-то на этом пути я услышал радостные слова:

— Подходим к пристани Соколки!

Выйдя на берег, я огляделся вокруг и прошептал:

— Соколки, наконец-то…

Поднявшись от пристани в гору, я осмотрелся с высоты и подумал: «Да, где бы ни был человек, но если родился на этом берегу, все равно позовет к себе Кама!.. Ну, а я-то ведь не здесь рожден… а Кама и меня приманила…»

Я задержал проходившую мимо старушку и спросил:

— Где здесь живет Морозова Ирина?

Оглядев меня с головы до ног, бабуся ответила:

— Ступай-ка по этой улице, там люди скажут.

Я пошел узкой улочкой, спрашивая у встречных.

— Вот здесь и живет Морозова Марина, — указали мне дом.

«Но почему Марина?» — в недоумении пожал я плечами, ступив за голубую оградку.

На крыльцо вышла девушка в розовом платье. Я шагнул ей навстречу.

— Ирина! — вырвался у меня возглас.

Вижу, она не узнает меня. Подойдя к ней совсем близко, я спросил:

— Разве ты не Ирина?!

— Я — Марина… — чуть растерянно ответила девушка.

Теперь я и сам видел, что это не Ирина, хотя так похожа она на нее. И притом… в розовом платье.

— А где же Ирина? — спросил я тогда.

— Наша Ирина погибла на войне… — был мне ответ.

Я отступил на шаг.

— Да как же это так?! Санинструктор Морозова…

— Нам было письмо от ее командира, — пояснила Марина. — Заходите к нам в дом, я дам вам прочитать.

«Нет, нет больше Ирины, — думал я. — И не побывала она в Соколках после войны…»

Да, много-много раз еще скажут те, кто вернулся оттуда живым:

— Отзовись, Незабудка, я — Сокол…

Ее младшая сестра Марина подает мне письмо от командира взвода разведки. Я вижу подпись лейтенанта Волнушина…

А годы идут.

И пройдут еще многие десятилетия… но никогда из того далекого прошлого, помеченного годами сорок первый — сорок пятый, не перестанут слышаться позывные Незабудки…