Он читает стихи, как идет по площади,
И чеканит строки, как шаг в строю.
Он читает стихи, отметая почести,
Утверждая право на песню в бою.
А когда отзвучит последнее слово,
Кованное из стали и серебра,
Аплодисменты — раскатами — словно
Залом подхваченное «Ура!»
И тогда я завидую ему.
Я читаю стихи, как иду по канату,
И голос рвется на каждом выдохе.
Я читаю стихи, как будто мне надо
Душу свою без остатка выдохнуть.
А последнее слово — как шаг в бездонность.
Гаснет эхо строк в запрокинутых лицах,
И навстречу тянутся сотни ладоней,
Чтобы не дать мне разбиться.
И тогда он завидует мне.
Но выходит девочка, ясная, как улыбка,
И несмело роняет удивительные слова.
И цветет сирень, и играет скрипка,
И кружится, кружится, кружится, кружится голова.
И зал затаил дыхание, ее беззащитностью полон.
В каждой строчке доверчивость, молодость и весна.
А когда уходит она, почти не касаясь пола,
Ее провожает прозрачная, как утренний свет, тишина.
И тогда мы завидуем ей.
Я в эту мансарду уже не войду. Потому
Спокойно и трезво могу рассудить нас с тобою.
Что ты погасил, неизвестно тебе самому,
И я тебе этого даже теперь не открою.
Утешишься просто: о, мало ли памятных встреч,
Взаимных симпатий, соблазнов великих и малых!
О том ли сейчас моя тихая грустная речь?
А что нас роднило, наверно, лишь я понимала.
Что чует душа, потерявшая сон и покой?
К сожженью готова какого мгновения ради?
Белеет листом загрунтованный холст в мастерской.
Белеет холстом на столе моем лист из тетради.
Ты сегодня, город, встревожен.
В рамках рам,
Как норовистый конь, стреножен
Свет реклам.
На стекле дыхания стынет
Тонкий след.
Голубой, оранжевый, синий
Бьется свет.
Он пульсирует в трубках тесных,
Рвется прочь.
Выпускаю, как птицу, песню
Прямо в ночь.
Сомненья душу грешную не жгли:
Ведь так меня еще не называли,
И так меня еще не целовали,
И так меня еще не берегли.
Все, что не ты, существовало вне
Моей души. И потому, наверно,
Раскачивались медленно и мерно
Колокола, гудящие во мне.
Все заглушая, лился красный звон.
И счастье рук твоих — со всех сторон.
И день — как час, и месяц — как неделя!
И только жаль, что это все — слова:
Не прожита — написана глава.
И все совсем не так на самом деле.
Не сотвори себе кумира!
Не сотвори. Не сотвори…
Все дни от сотворенья мира
По одному перебери,
Чтобы понять: через паденья,
Ошибки, заблужденья, тьму,
Душа рвалась к освобожденью —
К предначертанью своему.
Отринув слабость поклоненья
И исцелясь от немоты,
Она пришла через сомненья
К свободе вечной правоты.
Спокойствием наполнись, лира,
Не умоляй и не кори!
Не сотвори себе кумира.
А, может, все же — сотвори?..
О чем ты думаешь? —
О тебе.
Неизменный вопрос — неизменный ответ.
Остановить бы времени бег
И задержать бы рассвет.
О чем ты думаешь? —
Слушаю дождь,
Еще часы на твоей руке…
Судьбу не объедешь, не обойдешь
И не зажмешь в кулаке.
О чем ты думаешь? —
Вот сейчас
Ты — губами в ладонь мою — скажешь: «Пора»
И этот сегодняшний мой час
Уже отошел во «вчера».
О чем ты думаешь? —
О тебе.
Поправляю шарф, говорю: «Иди…»
Остановился времени бег,
Как будто сердце в груди.
А истина, как дважды два, проста,
Ее не спрячешь за семью замками.
А истина, как стеклышко, чиста —
Не запятнать бы грязными руками.
Условна грань между добром и злом,
А выбор обязателен и труден.
Нас пробует на гибкость, на излом
Простая с виду ежедневность буден.
Приходит время строгость обрести,
Приходит время жить всегда в тревоге:
Не обронить бы доброту в пути,
Не потерять бы истину в дороге.
Иногда приснится почему-то:
Старый дом, рябина у плетня.
Страшная последняя минута —
Дуло, что нацелено в меня.
До сих пор он целит, усмехаясь,
Свастика на черном рукаве.
А закат над лесом полыхает
И трещат кузнечики в траве.
Только раз вздохнуть еще осталось,
Прислонясь к бревенчатой стене…
Кланяюсь тому, кому досталась
Пуля, предназначенная мне.
Рассветом взорван горизонт,
День затрубил в веселый рупор.
Раскрылся неба синий зонт
И встал над городом, как купол.
Кругом — сплошные миражи:
Плывут, качаются кварталы,
И тают, тают этажи,
Закрывшись шторами устало.
О, как утяжеляют кровь
Замедленные ритмы улиц!
Иду на чей-то тайный зов,
Завороженная июлем.
Сомкнутся улицы в кольцо,
Я закружусь — и не замечу.
И как удар — твое лицо
В толпе идущих мне навстречу.
С утра пушистым снегопадом
Покрыло сонные дома,
Как будто с белых яблонь сада
Весь цвет осыпала зима.
И стаи белых птиц спустились
И на поля, и на луга,
К полудню тихо засветились
Взлететь готовые снега.
И в этом ласковом сиянье —
Предощущенье перемен.
Затрепетало ожиданье
В поющих линиях антенн.
Под солнцем на карнизе крыши
Проснулась робкая капель.
Февральским синим днем я слышу
Гудит и плещется апрель.