Рабочий Кировского машиностроительного завода имени XX партсъезда Сергей Худяков (1932—1971) прожил недолгую жизнь. Обо всем, что он видел, пережил, — писал искренние, непосредственные стихи. Большой цикл их посмертно был напечатан в сборнике «Старт» 1973 года. Некоторые еще не печатавшиеся стихотворения мы публикуем.
В небесах тяжелых, темных
Будто рвется динамит.
Туча ржет, как конь огромный,
Да телегою гремит.
Ты смотри и слушай, друг мой,
Дождь стучит с раскатом в лад.
С неба капли больше клюквы
Вертикально вниз летят.
То весна на север едет
С птичьим хором, с говорком,
Чтобы холод спал медведем
За полярным пояском.
Сядь, мой друг, да ешь досыта,
Пиво пей, да вёдро жди.
А пока что — бьют копытом
Вертикальные дожди.
От дождей растут посевы,
Словно тесто на дрожжах.
От дождей суровый север
Весь озоном перепах!
Горит печурка, пламя — рыжей гривой.
Щенками блики тычутся в пазы.
Свеча на подоконнике игриво
Показывает вечеру язык.
А возле печки — розовые руки,
Босые ноги тянутся к теплу.
Кудрявый пар спокойно лижет брюки
И сапоги сырые на полу.
Но все еще мороз щекочет спину,
Хотя лицо сияет от огня.
И шевелится веская корзина
От мягких щук, язей и окунья.
Сосен много гладкоствольных,
Кроны сосен — в облаках.
Я улыбчивый, довольный,
Я с гитарою в руках.
Только струны онемели, —
Ни к чему в лесу играть.
Сосны мне поют да ели,
Так, что хочется плясать.
То они кричат желною,
То бьют дятлом в барабан.
Хорошо в лесу весною
Возле вымытых полян!
Там сосёнка есть такая:
Снизу — ствол, повыше — два,
И на лире той играет
Коготочками сова.
Пошел встречать я в городе весну, —
И вспомнил снег в деревне,
Возле дома,
И белой ночи сон и тишину,
И запах леса,
Выжженной соломы.
И первый луч с небес —
Начало дня,
Тетеревов разливистые песни,
И дятла стук у розового пня,
И журавлей заоблачные вести.
А сам стою
И слух вострю слегка,
И наблюдаю за гусиной стаей,
И цепкая мальчишечья рука
К цевью ружья мгновенно прирастает.
И все сильней весны моей разбег,
И писк синиц, как писк походных раций.
Ах, город, город!..
Тает грязный снег,
Да воробьи чумазые ершатся.
Голос чистый,
Голос звонкий, —
Запьянел с того ли я?
Пляшет «Барыню» девчонка —
Зазывалочка моя.
И частушки вылетают
Соловьями из груди,
А приезжие вздыхают:
Погоди ты, погоди!
Только разве остановишь,
Коль гармошка душу рвет.
Северяночка готова
Петь весь вечер напролет.
Ах, девчонка,
Ах, она ли
В платье пляшет кружевном?
У приезжих все печали
Словно выбила кнутом.
И поет:
«Смотрите, люди,
И у нас веселье есть!
Скоро, скоро клуб здесь будет,
Пораздвинет кроны лес».
Голос чистый,
Голос звонкий…
Запьянел с того ли я?
Пляшет «Барыню» девчонка —
Согревалочка моя!
Я лес рубил, кряжистый и смолистый,
В руках дымя, тряслась бензопила.
А вот теперь смотрю на всплеск искристый —
Судьба меня в матросы привела.
Корабль — мой дом, и порт просторный рядом.
Здесь сопки вырастают из земли.
А в бухте — исключительный порядок:
Стоят в кильватер наши корабли.
Грустить о доме вроде бы не к спеху —
Суровой службой заняты все дни…
Но в сумерках чернеющие кнехты
Напоминают на делянке пни.
Севастополь врылся в сопки,
Бухты ласково обняв.
Отдыхают пляжи, тропки
После яростного дня.
Солнце — в море,
Ночь — на якорь.
Небо — темная эмаль.
А маяк цветочком мака
Заморгал в ночную даль.
И огни рядами, в грудах —
Где-то гаснут,
Где-то нет.
Теплый ветер служит людям —
Подметает парапет.
А прожектор пароходы
Оглядел — и в сопку прочь,
И луна вползает в воду,
Чтобы греться в ней всю ночь.
Дремлют бухты, сопки, город —
Без тревоги спать всем,
Спать…
Мой корабль прибавил скорость,
В море следует опять.