Встречи

Тамара Николаева В НОЧЬ МОЛОДОГО МЕСЯЦА Рассказ

В очередное воскресенье наконец-то компания сотрудников четвертого отдела собралась за город. Анюта Голубева уговорила всех идти на дачу своего дальнего родственника, какого-то Кузькина. Дача была довольно далеко, стояла в стороне от дачного поселка, на самой опушке леса. Ни электричества, ни печей на даче не было — Кузькин летом любил отдыхать от всей цивилизации сразу. Но зато, по словам Анюты, на даче имелись свечи в тяжелых глиняных подсвечниках — Кузькин был самодеятельным художником; и еще — медвежьи шкуры вместо ковров и лосиные морды с рогами вместо вешалок: Кузькин не был охотником, он был просто предприимчивым человеком. Все это обещало романтичный отдых, о котором можно будет долго потом вспоминать.

Руководила сборами энергичная Светлана. Впрочем, энергия уходила у нее в голос, и это не привело бы ни к чему хорошему, если бы не Витя Мощаков. Высокий, очкастый, очень умный, он был молчалив и удивительно умел находить себе дело. Кучу вещей, уложил он в рюкзаки и кучу вещей оставил, спрятав за шкаф от бдительного взгляда Светланы. И в самом деле: ну, зачем, например, в лесу эта лакированная желтая сумочка? Не в театр ведь идти.

Собирались долго. Ждали то одного, то другого. Бегали в магазин то за одним, то за другим. Устали от сборов, чуть не перессорились, и вышли из города, когда начало уже темнеть. Утих ветер, снег больше не крутился по улицам. Небо понемногу покрывалось звездами, и тонюсенький месяц поднимался над крышами. Рассерженные долгими сборами, все понимали, что надо срочно перейти в хорошее настроение — иначе что же это за отдых? Смеялись, толкались, взвизгивали, громко говорили, пытались даже петь. И не заметили, что с каждым часом становилось все холоднее. Морозец только прибавил краски на городские серые лица и пощипывал то за нос, то за щеки. Замерли деревья, застыл воздух. Вокруг месяца поблескивало серебристое колечко.

Пришли к даче уже когда небо окончательно заполнилось звездами, и мороз лютовал так, что смерзались ресницы и захватывало дух. От тропки до крыльца пришлось брести по целине. Женщины опять взвизгивали, падали, отряхивались и падали снова. Мужчины, нагруженные рюкзаками, лезли молча, иногда чертыхнется кто-нибудь в сердцах, и все.

Высокий, очкастый, очень умный Витя Мощаков добрался последним и, осторожно спуская рюкзак на снег, сказал:

— Надо было бы выяснить вопрос с прогнозом погоды. Не исключено, что мороз усилится, и без печки ночевать будет некомфортно.

— Ви-и-итя, — в один голос укоризненно протянули Анюта и Светлана.

— Нет, лично я холода не боюсь, — сказал Витя.

Чтобы открыть дверь, надо было сгрести снег с крыльца. Перед началом такого ответственного дела решили перекурить. Мужчины затянулись и с наслаждением пускали дым вверх, притопывали, примеряясь, с какой стороны лучше начать. Женщины судачили, пытались заглянуть в щелочку двери.

— Неужели он оставляет все свои богатства здесь на зиму? — изумлялась Софья Сергеевна, кругленькая, коротенькая и подвижная. Муж ее, Николай Алексеевич, тоже кругленький, коротенький, но флегматичный, не курил.

— Волки, что ли, съедят? — ворчал он.

— Воры. Говорят, воровство на дачах некоторые считают даже благородным — вроде как кулака раскулачить. Эти, как их? Хиппи.

— Хиппи в Америке. Нужны им твои дачи.

— В Америке американские хиппи, а у нас свои. Наши, конечно, не такие, как у них. Наши лучше. Но на даче лично я бы ничего ценного не оставляла.

Анюта вытащила шарф из-под пальто и закутала им рот, нос и щеки.

— У него дача наглухо забаррикадирована, — сказала она, на минутку приоткрыв рот.

— А все равно опасно, — Софья Сергеевна поежилась. — Место глухое. Зимой ни души.

— У него, что же, и лопаты в доме? — спросил Мощаков, тщательно раздавив окурок сигареты. — А как же мы снег счистим?

— Ручками, ручками, — ответила Света и стала варежкой кидать снег в сторону. Попробовали было и другие присоединиться, но перила крыльца стукали по бокам и локтям.

— Ну, хватит, — сказал, наконец, начальник отдела Юрий Иванович. — Женщины, забирайтесь в снег, вытопчите себе берлогу и скройтесь. Мы уж сами.

И они действительно довольно скоро очистили крыльцо.

Юрий Иванович, похлопывая себя по бокам, крикнул:

— Анюта, ключ!

Анюта снова приоткрыла рот:

— У кого в рюкзаке моя желтенькая лакированная сумочка? Доставайте. Там ключ.

— Желтенькая? — внезапно охрипнув, переспросил Витя.

— Ну да, маленькая такая…

— А я ее… того… оставил. Решил, что это абсолютно ненужная вещь. Я ее… в отделе… за шкаф.

И тут все почувствовали, что ветер и не прекращался вовсе. Он дул не сильно, но уверенно, залезал под шапки и в шубы, резал лицо. Витя поднял крошечный воротничок своего роскошного демисезонного пальто и пытался залезть в него как можно глубже.

— Ну, философ, натворил! — угрожающе сказала Света.

Анюта потерянно глядела на всех:

— Наверное, я виновата. Надо было положить ключ в варежку. Я боялась потерять…

— Ты-то при чем? — наступала Света. — Этот, этот… недоделок какой-то, честное слово, а не человек.

— Я бы попросил… — не совсем уверенно попытался защищаться Витя.

— Молчи уж!

— Ладно, вам, — примирительно сказала Софья Сергеевна. — Совсем уж вы его затюкали. Ключа-то все равно нет. Надо решать, что делать будем.

Она не пряталась в шубу. Щеки, подбородок у нее раскраснелись, и даже открытая шея была красной.

— Была бы печка, я бы в трубу залез, — серьезно сказал Николай Алексеевич.

Софья Сергеевна взвизгнула и дробно раскатилась смехом.

— Ну, что, Анюта, даешь санкцию на то, чтобы дверь сломать? — спросил Юрий Иванович.

— Не сломаете, — грустно ответила Анюта.

— Ну, тогда окно.

— Ничего не получится. Вы не знаете Кузькина.

— Что же ты предлагаешь? — начальник уже и уши у шапки опустил, и руки под мышки засунул. Мороз нарастал с каждой минутой. Казалось, что если так пойдет и дальше, то к утру будет сто градусов.

— Не знаю, — ответила Анюта. — Давайте, я пойду к Кузькину и возьму другой ключ.

— С ума сошла, — сказала Софья Сергеевна. — Ночью по лесу?

— Я не боюсь.

— Зато я боюсь. И не пущу ни за что.

— Это крайне неразумно, — вставил было Мощаков, но Света так на него посмотрела!

— И что это все носы повесили? — Софья Сергеевна пробиралась от утоптанной площадки к крыльцу. — Подумаешь, проблема! Я предлагаю сесть на крылечке, выпить, закусить, костерок разложить. Посидим, песни попоем — и домой.

— Фу, как все глупо, — Николай Алексеевич даже отвернулся от жены. — Кому это надо — костер, песни. Пошли домой. Для сугреву раздавим пол-литра, и в путь.

— Ишь ты, в путь! Нашелся указчик! — Софья Сергеевна основательно устроилась на перилах. — Мне вот, например, не дойти! Я устала. Да и девчонки разве дойдут? С ума сойти!

— Разумеется, — поддакнул Мощаков.

— Хватит рассуждать, — сказала Света. — Давайте делать что-нибудь. У меня руки закоченели. И ноги.

— У нее варежки мокрые, — сказала Анюта.

— Я мог бы предложить свои. У меня меховые. Но каждое мое предложение встречается почему-то с недоверием, — очень тихо проговорил Витя.

— Заткнись ты! — буркнула Света.

— Витя, дай ей перчатки, она же замерзнет. Ей руки нужны. У Кузькина гитара есть.

Пока все галдели, ругали жмота Кузькина, топали по крыльцу сапогами и валенками, тоненький месяц забрался на верхушку неба и сыпал оттуда семена лютой стужи. Воздух погустел от мороза, становилось тяжело дышать. Даже Софья Сергеевна поеживалась и покряхтывала.

Все-таки попытались сломать дверь, потом попробовали отодрать ставни, кто-то предложил содрать крышу, но сил уже ни у кого не было.

— Надо идти. Всем надо идти домой, — начальник отдела еле шевелил замерзшими губами.

— Выпить надо, — Николай Алексеевич тер нос воротником.

— Нельзя пить, — севшим голосом заметил Витя. — Это только временно помогает, потом будет еще хуже.

— Потом можно еще.

— Это может погубить нас, — Витя тер нос заскорузлой Светиной варежкой.

— На привале выпьем, — начальник решительно тронулся с места. Застывшие ноги не всегда попадали в лунки следов. Все поплелись за ним.

По тропе, скрипучей и чуть искрящейся от слабого света месяца и звезд, идти было легко. Стали попрыгивать, подталкивать друг друга. Казалось, что вот сейчас удастся поймать за хвостик то самое хорошее настроение, к которому все так рвались. Но подойдя к лесу, с ужасом увидели, что тропа растраивается.

— Куда? — грозно спросил Юрий Иванович.

Все молчали. Вот когда мороз достиг своего апогея. Лес стоял черный, абсолютно неподвижный, словно окаменевший. Надо было идти. Но куда? Рискнуть? А вдруг не та тропа? Нет, уж лучше зарыться в снег и спать на манер тетеревов.

— Я мог бы предложить воспользоваться сеном. Вероятно, в стогу несколько теплее, — сказал Мощаков.

— А где сено? — Софья Сергеевна, разогретая ходьбой, опять раскраснелась, но дышала все-таки в воротник.

— Сено вот, смотрите, направо.

— Что же ты разглагольствуешь? — Света сердито направилась к стогу сена. — Тебе бы только разговаривать.

Раскопали стог, залезли внутрь. Там оказалось действительно теплее. Быстро распаковали рюкзак, появилась водка, мороженая закуска, заледенелый хлеб. Пить и есть начинали с ужасом. Казалось, что глотать лед — значит начать мерзнуть не только снаружи, но и изнутри.

Мощаков не пил.

— Я принципиально не могу этого делать, — сказал он.

— Да брось ты, пей! Замерзнешь, заболеешь, — уговаривал его Николай Алексеевич.

— Нет, не могу, да мне и не холодно вовсе, — говорил Витя и при этом дрожал всем телом.

Света, оттаявшая, презрительно взглянула в его сторону и продолжала уплетать за обе щеки.

— Костерок бы, — мечтательно сказал Николай Алексеевич.

— Сходи, — еле выговорила Софья Сергеевна. Она отогревала во рту крутое яйцо.

— Нет уж, молодежь затеяла это приключение, ей и карты в руки.

Анюта отложила надкусанный кусок колбасы и сказала тихо:

— Я пойду.

— Я тоже, — Витя встал с трудом. Ноги его не слушались. Анюта замотала головой:

— Что ты, что ты? У тебя же ботинки. Я одна справлюсь.

— Одной в лес идти нельзя. Правила техники безопасности…

— Сиди уж, правила… — Света встала рядом с ним. — Я пойду с Анютой.

— Тебе нужно будет подготовить площадку для костра, примять снег.

— Хитрый какой. Я, значит, на ветру стой, а ты в лес пойдешь?

— Я оставлю тебе свой шарф.

Он сунул шарф Свете в руки и побежал вслед за Анютой.

Света замоталась шарфом и стала трамбовать снег. Она вдыхала незнакомый мужской запах мощаковского шарфа и думала: «Черт их разберет, этих умных! Перчатки отдал, теперь шарф, а ведь зануда — ужас. У него, правда, глаза вроде ничего, только когда взгляд не извиняющийся. И руки у него красивые. Это я еще в отделе заметила. Чем это от шарфа пахнет? Духами? Не похоже. А приятно».

Она топала, топала, кружилась. И уже ей стало казаться, что мороз ослаб, ветер стих, и месяц стал потолще и подобрее. Вокруг расстилалось волнистое мягкое поле. Такое плавное поле бывает в сказках. Округлые стога сена в мягких белых беретах как будто медленно брели по полю, так медленно, что и не приметишь сразу. Тихо-тихо вокруг. «Как давно я не слышала такой тишины, — думала Света. — И такого плавного текущего пространства давно не видела — с детства. А звезды? Когда я смотрела на них в последний раз? Вот Кассиопея. А это Орион. Орион… В детстве мы верили, что когда на небе Орион, ничего плохого произойти не может».

Из стога донесся мелкий дробный смех Софьи Сергеевны.

— Молодому месяцу надо показать кошелек с какой-нибудь денежкой, — сказала она. — Тогда до следующего молодого месяца кошелек не опустеет. Коля, ты тоже не взял кошелек?

Потом начальник спросил:

— Светлана, вы там не окочурились?

Софья Сергеевна опять рассмеялась.

И Света улыбнулась.

…Костер грел так, как будто добывал тепло не из жалких веточек, а прямо из центра Земли. Попели песни, рассказали анекдоты, съели почти все закуски, добрались до кильки в томатном соусе. Банки открывали большим охотничьим ножом, и это вызывало смех. Поджаривали кильку на костре и тоже смеялись. А когда стали прыгать через костер, Светлана подошла к Мощакову.

— Возьми шарф, — сказала она, но не сняла его с шеи.

Витя потянулся было за шарфом, но, коснувшись плеча Светланиной шубки, вздрогнул. Рука его замерла.

— Чем это он так пахнет? — спросила Света.

— Разве он пахнет чем-то особенным? Не замечал. — Витя улыбнулся. — Наверное, табаком.

— Ужасно приятно, — сказала Света и прижалась щекой к шарфу.

Витя чуть-чуть дотронулся холодными пальцами до горячей ее щеки…