Второе пришествие в гневе

ГЛАВА XV ОСТРОВ ТИНИАН — ХИРОСИМА, ПОНЕДЕЛЬНИК, 6 АВГУСТА 1945 ГОДА

В 00:15 Тиббетс привел своих людей в церковь, где, склонив головы, они выслушали молитву, прочитанную капелланом Довни:

«БОЖЕ ВСЕМОГУЩИЙ, ОТЧЕ-СОЗДАТЕЛЬ, мы молимся, чтобы ТЫ был с теми, кто осмелился в высоте ТВОИХ НЕБЕС сражаться с нашими врагами. Мы знаем ТВОЮ силу и власть и, уповая на них, надеемся побыстрее закончить эту войну, познав снова мир на Земле. Мы молимся, чтобы ТЫ сохранил этих людей и позволил им вернуться живыми. Аминь».

В 01:12 экипажи двух бомбардировщиков-наблюдателей, забравшись в грузовички, направились к самолетам.

Через три минуты то же самое сделал и экипаж «Энолы Гей». Тиббетс и Пэрсонс сели рядом с водителем, остальные: ван Кирк, Люис, Безер, Джеппсон, Кэрон, Шумард, Стиборик и Нельсон набились в кузов. Все были одеты в одинаковые летные комбинезоны цвета хаки без знаков различия. На каждом были лишь опознавательные медальоны.

В 01:37 три разведчика погоды — «Страйт Фляш», «Джаббит III» и «Фулл Хаус» — одновременно взлетели с трех разных взлетных полос аэродрома Норт-Филд. В 01:51 на Иводзиму вылетел бомбардировщик «Топ Сикрет».

Между тем, бортинженер Дазенбери проводил предполетный осмотр «Энолы Гей». Прежде всего он обошел бомбардировщик кругом, визуально проверяя, все ли в порядке вплоть до последней заклепки, затем он поднялся внутрь машины. На своем месте за креслом второго пилота Дазенбери проверил показания приборов на контрольной панели. Затем бортинженер перебрался в пилотскую кабину, проверив все системы управления, тумблеры, переключатели и показания приборов. Убедившись, что все в порядке, Дазенбери вернулся обратно на свое место в обширную кабину, где, помимо него, должны были находиться штурман ван Кирк и бортрадист Нельсон. Теперь там еще находилась приборная доска Джеппсона для контроля бомбы.

Затем Дазенбери открыл небольшой загерметизированный сжатым воздухом люк в полу, открывающий вход в длинный тоннель, ведущий в хвостовую часть самолета. Спустившись в люк, бортинженер оказался у атомной бомбы. Направив на нее луч ручного фонаря, Дазенбери впервые увидел это, самое дорогостоящее в мире оружие. Два миллиарда долларов было истрачено на его разработку и создание. Но для Дазенбери, который до призыва в авиацию был лесником, атомная бомба со всеми своим антеннами и кабелями напомнила обрубок толстого древесного ствола.

Бортинженер прошел вдоль бомбы. Под ее стабилизатором он обнаружил два небольших контейнера, которые здесь, в принципе, находиться были не должны. Машинально он ткнул их ногой. Никто не информировал бортинженера о том, что в контейнерах находится взрывной заряд и другое оборудование капитана 1 ранга Пэрсонса, необходимое для «вооружения» бомбы!

Дазенбери хотел уже было убрать отсюда эти контейнеры, когда яркий луч света залил бомболюк. Быстро забравшись обратно в свою кабину, Дазенбери обнаружил, что со всех сторон на «Энолу Гей» направлены лучи яркого света. Пройдя в пилотскую кабину и выглянув наружу, бортинженер застыл с открытым от удивления ртом.

В потоках света перед «Энолой Гей» собралось около сотни людей: фотографы, кинооператоры, офицеры, ученые, сотрудники службы безопасности и военной полиции. Все это было сделано по приказу генерала Гровса, который желал, чтобы вылет «Энолы Гей» на атомную бомбардировку был профессионально заснят на фото и кинопленку. Только недостаток места в бомбардировщике удержал генерала от отправки в полет на Хиросиму бригады профессиональных кинооператоров.

В этот момент к самолету прибыли Тиббетс и другие члены экипажа «Энолы Гей». Со всех сторон их окружили фотографы. Тиббетс был предупрежден Гровсом, что будет «немножко рекламы», но, с его точки зрения, «имела место полномасштабная съемка какого-нибудь голливудского боевика».

Сквозь строй корреспондентов «звезды боевика» прошли к своему бомбардировщику.

Тиббетс, натянуто улыбаясь, постоянно просил журналистов «дать дорогу», остальные шли за своим командиром удивленные и даже слегка напуганные, жмурясь от софитов и фотовспышек.

Журналист Билл Лоренс попросил капитана Люиса вести «дневник» полета, пообещав опубликовать его в будущем на страницах «Нью-Йорк Таймс». Сам Люис, все еще считая, что на «своем» самолете командир все-таки он, обратился с краткой речью к экипажу.

— Ребята, — сказал он, — эта бомба стоит больше авианосца. Мы должны выиграть войну, даже не сомневайтесь в этом! Все будет отлично!

Сержант Кэрон планировал захватить с собой в полет кинокамеру, но в спешке и волнении забыл ее на койке. Но какой-то армейский капитан вручил ему свою кинокамеру, сказав: «Снимай все, что можно, над целью».

В 02:20 было сделано последнее групповое фото.

Тиббетс повернулся к экипажу:

— Ну все, давайте работать.

Лейтенант Безер забрался по трапу в люк за носовой стойкой шасси «Энолы Гей». За ним последовали Фирби и ван Кирк, на головах которых красовались бейсбольные шапочки. Шумард и Нельсон надели рабочие кепи американских солдат, а Стиборик — лыжную шапку.

У самолета оставались только Пэрсонс и Тиббетс, разговаривающие с генералом Фэррелом. Внезапно тот спросил Пэрсонса:

— А где ваш пистолет?

Капитан 1 ранга совсем забыл об этом позаботиться и не получил оружия на складе. Пэрсонс обратился к ближайшему военному полицейскому, который снял с себя пояс с кобурой и протянул его капитану 1 ранга. Пэрсонс надел его и неуклюже вскарабкался по носовому трапу в самолет. Подобно всем другим, Пэрсонс имел под комбинезоном спасательный жилет, емкость с питьевой водой, неприкосновенный запас продовольствия и пакет первой помощи.

Поверх всего этого красовались парашютные ремни с карабинами для крепления нагрудного парашюта и одноместного спасательного плотика. И завершал экипировку бронежилет для предохранения от осколков зенитных снарядов.

В тайне от остальных Пол Тиббетс пронес в бомбардировщик маленькую коробочку с ампулами цианистого калия. В случае, если бы самолет был подбит, или ему грозила вынужденная посадка на территории Японии, Тиббетс собирался раздать эти ампулы экипажу, предупредив, что в случае попадания в плен их ждут нечеловеческие пытки, и лучше распорядиться своей жизнью самому с помощью кольта или ампулы с цианидом.

Однако, в настоящий момент Тиббетса заботили более реальные проблемы, главной из которых была возможность аварии на взлете, что на его глазах случалось со многими самолетами, взлетавшими с тинианского аэродрома. Конечно, «Энола Гей» была самолетом, проверенным тщательнее всех в мире. Но Тиббетс хорошо знал, что никакие проверки не гарантируют от внезапного выхода из строя какого-нибудь важнейшего компонента машины.

Внешне Тиббетс выглядел совершенно спокойным и улыбчивым. Грудью он ощущал в боковом кармане комбинезона свой старый алюминиевый портсигар. Тиббетс считал его талисманом и никогда не отправлялся в полет без него. В хвостовой кабине сержант Кэрон защелкнул ремни безопасности, видя через стекло спаренные стволы своих смотрящих назад пулеметов. В качестве талисмана хвостовой стрелок захватил в полет фотографию своей жены и маленькой дочурки.

Помощник бортинженера Шумард, находившийся в верхнем пулеметном блистере, прихватил на счастье маленькую куколку. Напротив него, в другом блистере находились Безер и Стиборик. Оба не верили в талисманы, хотя Стиборик и считал, что его лыжная шапочка как раз и является талисманом.

Пробравшись за свой столик, бортрадист Нельсон достал неоконченный «покетбук», решив дочитать его во время полета.

Недалеко от него штурман ван Кирк раскладывал на своем столе полетные карты, транспортиры, линейки и карандаши.

Впереди штурмана прямо на полу сидели Пэрсонс и Джеппсон, терпеливо, хотя и несколько напряженно, ожидая взлета.

По переговорному устройству Тиббетс вызвал бортинженера Дазенбери:

— Все готово, Даз?

— Все готово, полковник.

Тиббетс открыл боковое окошко кабины и высунулся в него. Целая толпа фото и кинооператоров кинулись к бомбардировщику, чтобы запечатлеть улыбающееся лицо Тиббетса над надписью «Энола Гей».

— Давайте-ка, ребята, гасите свои огни, — крикнул им полковник. — Мы выруливаем! — и приказал запускать моторы.

Первым заработал мотор № 3, затем — № 4, после него — № 1 и последним — № 2.

Люис записал в своем блокноте (для «Нью-Йорк Таймс»): «В 02:27 запустили двигатели».

Затем второй пилот вопросительно взглянул на Тиббетса. Тот кивнул. Люис нажал кнопку на своих ларингофонах: «КДП Норт-Филд, я — Даймплис восемь-два. Прошу разрешения выруливать на старт».

«Даймплис восемь-два. КДП. Выруливайте на старт. Взлет с полосы А».

В 02:35 «Энола Гей» вырулила на старт.

«Джип», который, включив фары, ехал впереди бомбардировщика, помчался по взлетной полосе. В свете его фар были видны пожарные и санитарные машины, выстроенные вдоль взлетки.

В 02:42 «джип» мигнул фарами с противоположного конца взлетной полосы и отъехал в сторону.

«КДП, я — Даймплис восемь-два. Прошу взлет,» — доложил капитан Люис.

«Даймплис восемь-два, взлет разрешаю,» — ответили с КДП.

Тиббетс бросил взгляд на приборную доску.

Шестидесятипятитонная «Энола Гей» с полным запасом горючего, пятитонной бомбой и с двенадцатью членами экипажа на борту была полностью готова к взлету.

Тиббетс решил использовать всю возможную длину полосы с тем, чтобы добиться максимальной скорости для подъема в воздух сильно перегруженного бомбардировщика. Люис, зная, что машина перегружена, также беспокоился и считал, что следующие несколько секунд будут решающими.

Что касается майора Фирби, то он, напротив, был совершенно спокоен, считая, что Тиббетс сделает «все, как надо».

Штурман ван Кирк взглянул на часы. Было 02:44. Пока бомбардировщик находился на земле, ему было нечего делать.

В 02:45 Тиббетс скомандовал Люису: «Поехали!»

«Энола Гей» начала разбег по взлетной полосе.

Тиббетс следил за тахометрами и указателем давления на всасывание на трубке Пито.[3] Позади уже остались две трети взлетной полосы, а стрелка тахометра еще не доползла до 2550 оборотов в минуту. Приемник воздушного давления также показывал всего сорок дюймов, что было еще недостаточно.

В верхнем пулеметном блистере Шумарт и Стиборик обменялись нервным, настороженным взглядом. Безер, забыв о какой-либо опасности, улыбнулся им.

Бортинженер Дазенбери, взглянув на приборы, почувствовал неуверенность и беспокойство. Он знал, что собирается сделать Тиббетс, но уже не был уверен, что ему это удастся.

Глядя на приборы, Люис не на шутку перепугался.

— Она слишком тяжелая! — закричал он.

— Ее нужно поднимать!

Тиббетс ничего не ответил, продолжая гнать бомбардировщик по взлетной полосе. Инстинктивно руки Люиса потянулись к штурвалу.

— Отставить! — приказал Тиббетс.

Второй пилот застыл на месте.

Внезапно страх почувствовал и Безер.

— Эй! — крикнул он. — Мы не выскочим из полосы?

Люис взглянул на Тиббетса. Тот глядел вперед, в темноту, где на краю утеса заканчивалась взлетная полоса.

Капитан Люис понял, что больше ждать не в силах. Но в тот момент, когда его руки сжали штурвал, Тиббетс потянул свой штурвал на себя.

Нос «Энолы Гей» задрался, и бомбардировщик оторвался от земли, которая в тот же момент исчезла под ним, замененная кромешной темнотой океана…

Наблюдая за взлетом из своего тайного убежища на вершине горы Лассо, японский главстаршина Кизо Имаи не мог понять, что означают эти огни, прожектора, толпа кинооператоров и прочих людей, за которыми он следил последние девяносто минут…

К 02:49 все самолеты, участвовавшие в операции уже были в воздухе.

Давно задуманная акция начала осуществляться!

Первые три часа полета до острова Иводзима «Энола Гей» и самолеты с наблюдателями шли северо-северо-западным курсом. Пока бомбардировщик буравил тихоокеанскую ночь, майор Фирби подремывал, развалясь в своем кресле. Только часов через шесть ему придется продемонстрировать свое искусстве бомбардира.

Безер, не спавший около двух суток, пристроился прямо на полу в хвостовом конце тоннеля и спокойно похрапывал. Он должен был включить свое оборудование электронного слежения только, когда бомбардировщик пройдет над Иводзимой.

Если не считать отрывистых приказов и команд, Тиббетс и Люис не обменялись ни единым словом. Оба понимали, насколько не тактично и опасно поступил Люис, пытаясь вмешаться в управление самолетом на взлете. Хотя он и действовал инстинктивно, в его поведений явно прорвалось недоверие к летным способностям своего командира. Не склонный драматизировать это событие, Тиббетс позднее говорил, что реакция второго пилота «была реакцией пассажира в автомашине, напуганного действиями водителя и пытавшегося занять его место».

Люис не мог найти слов, чтобы как-то объяснить свое поведение, Тиббетсу тоже не хотелось говорить на эту тему. Так они и сидели на своих местах в напряженном молчании: Тиббетс вел самолет, а Люис — свой дневник. «Ничего необычного на взлете не произошло, — записал он. — Все прошло отлично».

Сержант Кэрон вызвал Тиббетса по СПУ[4] и попросил разрешения проверить свои хвостовые пулеметы. Боезапас пулеметов составлял тысячу патронов, и Кэрон израсходовал пятьдесят из них, следя, как трассирующие очереди падают в море.

Около трех часов капитан 1 ранга Пэрсонс тронул Тиббетса за плечо:

— Мы начинаем.

Тиббетс кивнул. Затем он включил низкочастотный радиопередатчик и вызвал КДП Норт-Филда на Тиниане. «Судья приступил к работе,» — доложил командир «Энолы Гей», используя кодовое имя Пэрсонса.

Как и было условлено, с Тиниана ничего не ответили.

Капитан 1 ранга спустился в бомболюк. За ним, подсвечивая фонарем, последовал лейтенант Джеппсон. Оба протиснулись по бомболюку и встали у хвостового конца бомбы. Из контейнера, который Дазенбери столь непочтительно пнул ногой во время предполетного осмотра, Пэрсонс вытащил свои инструменты.

Затем в бомболюк спустился майор Фирби, чтобы понаблюдать за действиями обоих оружейников. Они хлопотали над бомбой, как автомеханики над легковушкой. При этом, Джеппсон подавал инструменты Пэрсонсу. По СПУ Пэрсонс держал связь с Тиббетсом, информируя командира бомбардировщика о своих действиях.

Тот, в свою очередь, передавал по радио эту информацию на Тиниан. Но, когда пришло время вставить в бомбу заряд и детонатор, Тиниан уже находился за пределами дальности действия радиостанции «Энолы Гей». Тиббетс решил не использовать более мощный передатчик бортрадиста Нельсона из опасения, что японцы могут перехватить это сообщение.

В 03:10 капитан 1 ранга Пэрсонс при всеобщем молчании начал самую важную часть своей операции. Он разместил заряд, присоединил детонатор и тщательно закрыл лючек бомбы.

Теперь бомба находилась почти в полной готовности. Оставалось только, поднявшись наверх, заменить на приборной панели Джеппсона три зеленых предохранителя на один красный штеккер. Пока это не было сделано, бомба не могла детонировать от электроразряда, если, конечно, самолет не попал был в грозовую тучу.

В 03:20 все трое вылезли из бомболюка. Пэрсонс прошел в пилотскую кабину и доложил Тиббетсу, что он свою работу закончил. После этого он сел на пол рядом с Джеппсоном, проверявшим электроцепь бомбы по приборам на своей панели.

В пилотской кабине Тиббетс, прервав наконец молчание, поинтересовался у Люиса, что он там все время пишет? Второй пилот ответил, что ведет дневник операции. Тиббетс не стал углубляться в подробности, и оба летчика продолжали сидеть, не разговаривая, вглядываясь в темноту за бортом.

В 04:01 Тиббетс вызвал по радио Суини и Маркварда, которые следовали в трех милях за ним. Оба доложили, что все идет нормально, происшествий никаких.

В 04:25 Тиббетс передал управление самолетом Люису, отстегнул ремень безопасности и встал со своего места. Он решил обойти бомбардировщик и хоть немного поговорить с каждым из членов экипажа.

Пэрсонс и Джеппсон сообщили командиру, что окончательная регулировка бомбы будет проведена за час до подхода к цели.

Затем Тиббетс несколько минут поболтал с бортинженером Дазенбери и направился к радисту Нельсону. Юный бортрадист спешно сунул в ящик стола недочитанный «покетбук» и доложил:

— Все в порядке, сэр!

Тиббетс улыбнулся и сказал:

— Я знаю, что у тебя всегда все в порядке, Дик.

После этого Тиббетс подошел к ван Кирку, и они вместе проверили штурманскую прокладку. К ним подошел Фирби, и офицеры стали строить предположения, позволит ли облачность над Хиросимой провести бомбежку города. Тиббетс заметил, что нельзя принимать какого-либо решения, не получив сообщения от самолета-разведчика погоды.

Далее Тиббетс пробрался через десятиметровый тоннель, связывающий носовые и хвостовые помещения «Энолы Гей». В хвостовой кабине находились Кэрон, Стиборик, Шумард и все еще спящий Безер.

Тиббетс обратился к хвостовому стрелку:

— Боб, ты уже вычислил, что за «подарок» мы несем японцам?

— Полковник, — ответил Кэрон, — я не хочу быть расстрелянным за разглашение военной тайны.

Тиббетс улыбнулся, — Сейчас это уже не имеет значения, мы на пути к выполнению задачи. Можешь говорить, сколько хочешь.

Кэрон знал, что в бомболюках «Энолы Гей» находится какая-то «супервзрывчатка».

— Это безумие придумали химики? — спросил он командира.

— Не совсем так, — ответил Тиббетс.

— Значит, физики?

— Да, — признался Тиббетс и повернулся, чтобы забраться обратно в тоннель. Кэрон удержал полковника за ногу, — Разрешите вопрос, сэр. Мы расщепили атом?

Тиббетс с удивлением взглянул на хвостового стрелка и, не отвечая, протиснулся в тоннель.

Задавая этот вопрос, Кэрон просто вспомнил фразу, прочитанную им когда-то в одном из научных журналов, хотя он понятия не имел о том, что эта фраза означает.

Вернувшись в пилотскую кабину, Тиббетс взял управление бомбардировщика на себя и начал спускаться на высоту три тысячи метров, готовясь к рандеву с самолетами-наблюдателями над Иводзимой. На востоке, скрываясь и появляясь из облаков, светила полная луна. Небо на горизонте стало сереть.

Ко времени, когда «Энола Гей» появилась над Иводзимой, небо уже окрасилось в бледно-розовые тона, которые становились все ярче.

«Энола Гей» прибыла в точку рандеву точно в рассчетное время.

Заложив круг, Тиббетс ожидал бомбардировщиков с наблюдателями. В 04:55 появились «Великий Артист» и B-29 № 91, последовав по кругу за «Энолой Гей» на высоте три тысячи метров. Когда полностью рассвело, бомбардировщики, построившись широким клином, во главе которого шел Тиббетс, взяли курс к Сикоку, одному из главных островов Японии.

Пролетая над Иводзимой, Тиббетс, используя заранее условленную фразеологию, передал по радио на базу: «Все идет по плану». На базе должны были понять, что они прошли над Иводзимой. С Тиниана кратко ответили: «Удачи».

На Иводзиме экипаж бомбардировщика «Топ Сикрет» позволил себе расслабиться из состояния полной готовности. Было ясно, что сегодня они не понадобятся.

Не очень спеша, со скоростью двести пять миль в час, «Энола Гей», «Великий Артист» и бомбардировщик № 91 продолжали следовать в северном направлении.

На «Эноле Гей» проснулся Безер, и сержант Кэрон сунул ему в руки чашку с кофе. Выпив кофе, Безер стал проверять свою аппаратуру. Шкалы приборов находились на уровне глаз лейтенанта, когда тот сидел на полу. Специальные приемники, пеленгаторы и спектральные анализаторы и дешифраторы позволяли Безеру следить за частотами центров управления истребительной авиацией противника, их наземных средств ПВО, а также за сигналами радиолокаторов, которые могли бы вызвать преждевременный взрыв атомной бомбы. Специальные наушники позволяли Безеру прослушивать каждым ухом различные частоты.

Одним ухом лейтенант слышал разговор руководителя полетов на Окинаве с бомбардировщиками авианосцев, возвращавшихся из боевого вылета, другим — переговоры летающих лодок, кружившихся у побережья Японии. Было приятно убедиться, что спасательные «Каталины» находятся на своем месте.

Внезапно на одном из приборов Безер зафиксировал японский сигнал раннего предупреждения. Лейтенант слышал импульс радиолокатора противника, который, совершив еще одну развертку, точно засек «Энолу Гей». Затем последовал постоянный импульс, говорящий о том, что за их бомбардировщиком установлено слежение.

Элемент внезапности, считавшийся главным средством защиты «Энолы Гей», был утрачен.

Безер решил никому об этом не докладывать, чтобы не волновать Тиббетса и других членов экипажа на этой стадии полета. Он решил немного подождать. Стрелка часов уже перевалила за 06:30, когда лейтенант Джеппсон, спустившись в бомболюк, осторожно вывинтил из корпуса бомбы три зеленых предохранителя и вставил красный штеккер. Теперь атомная бомба была в полной боевой готовности. Даже не очень эмоциональный Джеппсон осознал в душе, что это «исторический момент».

Выбравшись наверх, он доложил об этом Пэрсонсу, а тот, в свою очередь, Тиббетсу.

Тиббетс включил СПУ и обратился к экипажу:

«Внимание всем! Говорит командир. Сообщаю: мы несем первую в мире атомную бомбу!»

Ответом было шумное и хриплое дыхание слушателей. Капитан Люис громко присвистнул. Теперь ему все, наконец, стало понятно. Между тем, Тиббетс продолжал: «Когда мы сбросим бомбу, лейтенант Безер будет записывать нашу реакцию на то, что нам предстоит увидеть. Эта запись войдет в историю. Так что следите за своими выражениями. Без нецензурщины!»

Затем Тиббетс обратился персонально к сержанту Кэрону:

«Боб, ты был прав — мы расщепили атом. Теперь иди к своим пулеметам. Мы входим в зону действия их истребителей».

В Хиросиме подполковник Какузо Ойя прибыл в 07:00 в штаб 2-й армии, чтобы ознакомиться с последними разведсводками, которые могли был понадобиться через два часа на совещании в присутствии командующего. Пока он просматривал сводки, прибыли полковник Кумао Имото и другие старшие офицеры.

После того, как подошли полковник Катаяма и подполковник, корейский принц РиГу, все направились в офицерский клуб, где должно было состояться совещание. Фельдмаршал Хата находился еще дома, молясь у семейного алтаря.

Капитан 1 ранга Мицуо Футида, прославленный герой Перл-Харбора, находившийся в Хиросиме в течение последних десяти дней для обсуждения различных вопросов, связанных с отражением возможного американского вторжения, также должен был присутствовать на этом совещании. Однако, в последний момент Футида был срочно вызван в Нару, вблизи Киото, где находился новый штаб военно-морских сил. Для решения некоторых технических проблем, как ему сообщили.

Находившемуся в сельской местности под Хиросимой доктору Каору Сима понадобилось гораздо больше времени, чтобы добраться до города, чем он предполагал. Он считал, что будет хорошо, если он доберется к полудню до своей клиники.

На базе истребительной авиации в Симонсеки, примерно в ста милях юго-западнее Хиросимы, лейтенант Мацуо Ясудзава, инструктор пилотов-камикадзе, запустил двигатель на своем двухместном учебном самолете. Он должен был доставить в Хиросиму на совещание у фельдмаршала Хата одного майора, исполняющего обязанности командира авиабазы. Ясудзава рассчитывал прибыть в Хиросиму еще до восьми утра.

Проверив ремни безопасности на своем пассажире и получив разрешение на взлет, лейтенант начал свой сорокаминутный полет к Хиросиме. Курс Ясудзавы шел примерно под прямым углом к курсу «Энолы Гей», которая в этот момент входила в воздушное пространство Японии.

В 07:09 радио Хиросимы прервало свою программу сигналом воздушной тревоги.

Одновременно по всему городу завыли сирены. Люди разбегались по убежищам, напряженно ожидая взрывов авиабомб.

Японцы не знали, что причиной тревоги стал бомбардировщик «Страйт Фляш» капитана Эзертли — один из разведчиков погоды для «Энолы Гей». Когда в Хиросиме была объявлена воздушная тревога, самолет находился в шестнадцати милях от моста Айои, следуя со скоростью двести тридцать пять миль в час на высоте чуть больше десяти тысяч метров. Капитан Эзертли вел свой бомбардировщик прямо к точке прицеливания, следуя точно тем курсом, что был рассчитан Тиббетсом и Фирби для «Энолы Гей».

Капитан Эзертли взглянул в просвет облаков. Город был ясно виден. Дома, улицы, деревья, зеленые газоны. Просвет в облаках был огромным — около десяти миль в поперечнике.

На борту «Энолы Гей», которая шла теперь, медленно поднимаясь, на высоте восемь тысяч пятьсот метров, радист Нельсон настроился на частоту радиоответчика. Через минуту, в 07:25, он получил шифровку с бомбардировщика «Страйт Фляш»:

«На всех высотах над Хиросимой редкая облачность. Рекомендую отбомбиться».

Прочитав сообщение, Тиббетс включил СПУ и объявил:

«Цель — Хиросима».

Через несколько минут поступили шифровки от самолетов, ведущих разведку погоды над Нагасаки и Кокуро. Тиббетс, не читая, сунул их в карман комбинезона и приказал Нельсону передать на базу короткую радиограмму:

«Цель — Первая».

На борту «Страйт Фляш», который должен был уходить из воздушного пространства Японии, неожиданно начались «дебаты». Капитан Эзертли имел приказ, сделав свое дело, сразу же возвращаться на Тиниан. Вместо этого, Эзертли включил СПУ и предложил покружиться в этом районе, пока мимо них не пролетит Тиббетс, а затем следовать за ним, чтобы посмотреть, «что случится, когда эта бомба рванет». Ботинженеру Юджину Гриннену эта идея показалась «не очень хорошей», но кто-то сказал, что «если Тиббетс и его команда будут уничтожены взрывной волной, мы должны находиться поблизости, чтобы доложить потом, что произошло». Но с этим согласились не все. В итоге, был достигнут демократический «консенсус» — возвращаться на базу. Стоит ли из-за наблюдения взрыва одной, пусть даже очень мощной бомбы, жертвовать послеобеденным покером?

В 07:31 над Хиросимой прозвучал отбой воздушной тревоги. Жители облегченно вздохнули, начав растопку плит для приготовления завтраков. Старшина Хироси Янагита, начальник конвоя американских военнопленных в замке Хиросимы, не слышал сигнала воздушной тревоги. Он крепко спал, поскольку накануне перебрал в потреблении саке на частной вечеринке.

У подножия горы Футаба лейтенант Тацуо Екояма держал своих зенитчиков у орудий в состоянии полной боевой готовности. Ему показалось странным, что одинокий американский самолет продолжает кружиться над городом. Лейтенант приказал доставить завтрак своим зенитчикам прямо к орудиям.

В замке Хиросимы в своих камерах завтракали американские пленные. В клинике доктора Сима родственники пациентов, как было принято в Японии, принесли завтрак своим близким и к 07:35 уже оставили больницу, спеша не опоздать на работу.

В 07:40 учебная «спарка» лейтенанта Ясудзава совершила посадку в аэропорту Хиросимы. По требованию своего пассажира, Ясудзава теперь должен был выяснить, где именно проходит совещание у фельдмаршала Хата. Лейтенант почувствовал себя ребенком, заблудившимся в джунглях.

Корейский принц, подполковник РиГу следил, как над ним на малой высоте прошла спарка лейтенанта Ясудзава, а затем вскочил на своего прекрасного жеребца. Шум мотора низкоидущего самолета сделал коня излишне нервным. Но принц, опытный наездник, быстро справился с жеребцом и рысью поскакал по направлению к мосту Айои, вблизи которого находился штаб 2-й армии.

До начала совещания у фельдмаршала Хата оставалось еще более часа.

В центре Хиросимы над благоустройством улиц работали сотни школьников. Через мост Айои взрослые спешили на работу.

Сорок тысяч солдат гарнизона Хиросимы, завершив физзарядку и завтрак, приступили к выполнению своих повседневных обязанностей.

В пятидесяти милях от моста Айои «Энола Гей», сопровождаемая двумя самолетами с наблюдателями, приближалась к Хиросиме на высоте десять тысяч метров.

Майор ван Кирк провел последнюю коррекцию курса.

В 08:05 штурман объявил: «Десять минут полета до точки прицеливания».

В хвостовой кабине Боб Кэрон снял с себя бронежилет и бросил его на пол. чтобы лучше управляться с кинокамерой, которую ему одолжили перед самым вылетом.

Лейтенант Безер прослушивал частоту станций наведения японской истребительной авиации. Все было спокойно, никаких признаков тревоги.

Стиборик следил за экраном радиолокатора.

Из своего верхнего блистера Шумард наблюдал за воздухом на случай неожиданного появления истребителей противника.

Майор Фирби, комфортабельно устроившись на своем сидении, склонился над прицелом, положив голову на специальную подставку, которую они с Тиббетсом сконструировали еще в Вендовере.

Капитан 1 ранга Пэрсонс и лейтенант Джеппсон стояли на коленях над своей приборной доской. Все сигнальные лампочки на панели оставались зелеными. Пэрсонс поднялся и направился в сторону пилотской кабины.

Джеппсон также встал с колен и начал одевать парашют. Он заметил удивленные взгляды ван Кирка и Нельсона, чьи парашюты валялись в углу.

«Энола Гей» шла курсом двести шестьдесят четыре градуса, чуть на юг от западного, со скоростью двести миль в час.

Ван Кирк доложил Тиббетсу по СПУ: «Подходим точке первого ориентира».

Было 08:12.

Именно в этот момент на наблюдательном пункте в Сайдзо, в девятнадцати милях восточнее Хиросимы, заметили все три бомбардировщика: «Энолу Гей», «Великого Артиста» и № 91, о чем немедленно доложили по полевому телефону на узел связи хиросимского замка. Девочка-школьница, дежурившая у телефона, записала сообщение: «08:13. Армейский пост ПВО в Чугоку докладывает о трех больших самолетах противника, следующих на запад от Сайдзо. Тревога!». С этим сообщением дежурная бросилась в соседнее помещение.

Было 08:14.

Тиббетс приказал по СПУ: «Всем одеть черные очки».

Девять из двенадцати членов экипажа «Энолы Гей» одели поляроидные очки и очутились в полной темноте. Только Тиббетс, Фирби и Безер имели очки поднятыми на лоб, чтобы иметь возможность работать.

Опуская очки на глаза, капитан Люис записал в своем дневнике:

«Начинаем!»

Прошло еще тридцать секунд, и Фирби доложил, что он видит точку сброса в прицеле. Безер доложил Пэрсонсу, что японские радары не угрожают взрывателю бомбы.

Тиббетс дал команду через СПУ: «Приготовиться к развороту!»

Сверяясь с черно-белыми фотографиями аэро-фотосъемки, Фирби узнавал ориентиры на цветном изображении, открывшемся перед ним внизу: зелень деревьев, тени от зданий, мягкая пастель садов и глубокая синева бухты.

Шесть притоков реки Ота выглядели коричневыми, основные автомобильные дороги — металлически-серыми.

Тонкая дымка висела над городом, нисколько, однако, не мешая наблюдению.

Майор Фирби ясно видел, как точка наводки — мост Айои — входит в перекрестие его прицела. «Цель в прицеле!» — доложил Фирби.

Он сделал окончательную регулировку и включил звуковой сигнал, показывающий, что началась автоматическая пятнадцатисекундная синхронизация сброса атомной бомбы.

В миле позади них бомбардир «Великого Артиста» Кермит Бихэн приготовился открыть бомболюки, чтобы сбросить на землю цилиндры с устройствами для замера силы ударной волны.

В двух милях за «Великим Артистом» Марквард развернул свой бомбардировщик № 91 на девяносто градусов, чтобы занять удобную позицию для фотографирования.

Звуковой сигнал был принят и тремя разведчиками погоды, которые в этот момент направлялись обратно на Тиниан. Он был также слышен на Иводзиме на бомбардировщике «Топ Сикрет». Сидя в пилотском кресле, Макнайт сказал сидящему рядом подполковнику Юанна: «Сейчас они ее сбросят».

Ровно в 08:15:17 створки бомболюка «Энолы Гей» раскрылись, и первая в мире атомная бомба, сорвавшись с гака-держателя, пошла к земле.

Провода, идущие на бомбу с приборной панели лейтенанта Джеппсона, оборвались и звуковой сигнал прекратился. «Энола Гей», внезапно ставшая легче на пять тонн, подпрыгнула на три метра вверх. Тиббетс начал разворот на сто пятьдесят пять градусов вправо.

Майор Фирби крикнул: «Бомба вышла!» и, оторвавшись от прицела, взглянул вниз через плексиглас носовой части бомбардировщика.

Он видел, как бомба вышла из бомболюка и за ней захлопнулись створки. Какое-то мгновенье неведомая сила тащила бомбу за самолетом, а затем та стала падать.

В Хиросиме подполковник Ойя, задрав голову, следил через окно штаба за полетом над городом «Энолы Гей» и «Великого Артиста». Ему показалось, что оба бомбардировщика пикируют на город.

Фельдмаршал Хата, закончив молитву и завершив работу в саду, переодевался в военную форму, чтобы отправиться на совещание.

Начальник тюремного конвоя старшина Хироси Янагита все еще похрапывал в своей постели.

Лейтенант Тацуо Екояма, раздевшись до пояса из-за жаркой погоды, с аппетитом жевал шарик риса, зацепив палочками еще один.

Тиббетс продолжал выполнять разворот со снижением на сто пятьдесят пять градусов.

Майор Суини на «Великом Артисте» совершал такой же разворот, но влево. Внутри бомбы часовой механизм включил электроцепь, позволив току пройти нужное расстояние до детонатора.

Тиббетс спросил по СПУ у Кэрона, что тот видит из своей хвостовой кабины.

Прижатый силой тяжести к спинке кресла сержант мог только прохрипеть в ответ: «Ничего».

Безер также был парализован силой тяжести. Он даже не мог пошевелить рукой, чтобы включить магнитофон.

До взрыва оставалось двадцать секунд.

В Хиросиме корейский принц РиГу легкой рысью въехал верхом на мост Айои.

Диктор радио Хиросимы прервал передачу, собираясь объявить воздушную тревогу.

В полуподземном центре связи аэропорта Хиросимы лейтенант Ясудзава пытался выяснить место, где фельдмаршал Хата собирается проводить совещание.

В пилотской кабине «Энолы Гей» полковник Тиббетс опустил на глаза черные очки, через которые абсолютно ничего не было видно. Командир бомбардировщика снова поднял очки на лоб.

В носовой кабине бомбардира майор Фирби вообще не одевал очков.

«Энола Гей» уже заканчивала свой крутой вираж, находясь примерно в пяти милях от места сброса бомбы и продолжая удаляться от города.

Тиббетс снова вызвал Кэрона и снова хвостовой стрелок доложил ему, что не видит ничего.

Безер наконец сумел включить магнитофон. Стиборик отрегулировал свои очки так, чтобы через них хоть что-нибудь можно было разглядеть.

Дазенбери, держась за рукоятки секторов газа, беспокоился о возможном эффекте взрывной волны на двигатели бомбардировщика.

Лейтенант Джеппсон считал оставшиеся до взрыва секунды.

Внутри бомбы на высоте 1650 метров над землей сработало третье реле.

Свист падающей бомбы значительно увеличился, но на земле его не слышали. Помощник мэра Кацумаса Маруйяма, как всегда по утрам, готовился встретить своего шефа, чтобы вместе отправиться на работу.

Диктор радио Хиросимы нажал кнопку объявления воздушной тревоги и прочел сообщение, полученное с армейского наблюдательного поста ПВО о том, что к Хиросиме с запада приближаются три бомбардировщика противника. Ему не удалось прочесть это сообщение до конца.

На высоте шестьсот тридцать метров над поверхностью земли детонатор бомбы сработал.

Точно в 08:16, через сорок три секунды после сброса, пролетев почти шесть миль, атомная бомба взорвалась прямо над клиникой доктора Сима, всего в двухстах шестидесяти метрах от моста Айои.

В первые микросекунды после взрыва небольшая багрово-красная вспышка трансформировалась в пламенеющий огненный шар диаметром в несколько сотен метров. В центре этого шара температура достигла пятидесяти миллионов градусов по Цельсию. В районе клиники доктора Сима — в эпицентре взрыва — температура достигла нескольких тысяч градусов по Цельсию.

Из примерно трехсот двадцати тысяч военнослужащих и гражданских лиц, находившихся в городе, были убиты на месте или серьезно ранены восемьдесят тысяч человек.

Большая часть погибших пришлась на четыре квадратных мили территории вокруг моста Айои, где располагались основные жилые кварталы, деловые и торговые центры, а также, военные объекты города. Примерно треть всех жертв составляли военные.

Каменные колонны, обрамляющие вход в клинику доктора Сима, страшной силой ударной волны были загнаны в землю. Само здание клиники рассыпалось, а его обитатели просто испарились.

От страшной температуры огненной вспышки по всему городу начались пожары. Из 76 327 зданий в Хиросиме семьдесят тысяч оказались уничтоженными, все коммуникационные и транспортные предприятия города были разрушены. Семьдесят тысяч пробоин получила система главного водопровода Хиросимы, что не давало возможности эффективно использовать уцелевшее пожарное оборудование.

Двести семьдесят из двухсот девяноста восьми врачей Хиросимы, а также 1654 из 1780 медсестер и санитаров города были убиты или ранены. В строю оставались только три больницы из пятидесяти пяти.

Наибольшее количество жертв имело место у Замка Хиросимы, примерно в восьмистах метрах от эпицентра взрыва, где на открытом плацу находились несколько тысяч японских солдат и один американский военнопленный. Они все были в буквальном смысле испепелены. От их тел практически ничего не осталось. Подобная судьба постигла и тысячи других, работавших на улицах.

Замок Хиросимы оказался полностью разрушенным, 90 % его обитателей погибли. Среди погибших были школьницы, дежурившие в центре связи, и большая часть американских пленных.

От страшной температуры сгорело здание радиостанции Хиросимы. На улицах вспыхнули троллейбусы и автомобили. На железнодорожной станции пылали вагоны и локомотивы. Каменные стены, стальные двери, асфальт на улицах накалились докрасна. Более, чем в миле от эпицентра на людях горели волосы и одежда, вспыхивали книги и газеты. Рисунки кимомо отпечатывались на телах женщина. Вспыхивали спинные мешки с детьми, у малышей обгорали ноги. Настоящий вихрь осколков разбитого стекла, калеча и убивая людей, пронесся по пылающих улицам города.

При виде вспышки сержант Кэрон в хвостовой кабине «Энолы Гей» инстинктивно закрыл глаза и, естественно, ничего разглядеть не успел.

Все на борту «Энолы Гей» видели световую вспышку и были поражены ее яркостью.

Никто не проронил ни слова.

Сверхъестественным, неземным светом озарило приборную доску в пилотской кабине, приборную панель бортинженера Дазенбери, аппаратуру бортрадиста Нельсона и лейтенанта Безера.

Когда сержант Кэрон открыл глаза, огненный шар уже исчез. Тем не менее, то, что он увидел, было настолько впечатляющим, что Кэрон крикнул:

«На землю вырвался ад!»

Над Хиросимой бушевал огненный смерч. Из района шириной более мили в небо поднималась чудовищная, бурлящая масса чего-то красного и багрового.

Раскаленный до предела воздух вокруг воспламенял все, что могло гореть. Подполковник Ойя пришел в себя, лежа лицом вниз на полу разрушенного штаба 2-й армии. Взрывом его отбросила примерно на три метра от окна, у которого он стоял, наблюдая за американскими самолетами. Тепловое излучение сильно обожгло его спину, шею и голову. Осколки стекол нанесли подполковнику многочисленные ранения.

На горе Футаба лейтенант Екояма не запомнил первоначальной вспышки и не почувствовал страшной жары. Вскочив на ноги, почти голый, командир зенитной батареи, дал команду открыть огонь. Но открывать огонь было уже не по кому. Взглянув на город, Екояма увидел, что Хиросима вся окутана странным плотным туманом.

Примерно в миле от эпицентра помощник мэра Кацумаса Маруяма был засыпан какими-то каменными обломками. Придя в себя, он отметил, что в Хиросиме стало совсем темно, когда огромное грибообразное облако затмило дневной свет. Вскочив на ноги, Маруяма бросился обратно в дом. Больше он ничего не запомнил. Самому мэру Авайя повезло гораздо меньше. Сам мэр, его тринадцатилетний сын и трехлетняя внучка были убиты на месте. Его жена, получив тяжелые ранения, скончалась позднее. На следующий день Маруяма откопал обугленные останки своего шефа.

Со своего прекрасного наблюдательного пункта в хвостовой кабине «Энолы Гей» сержант Боб Кэрон первым увидел весь тот кошмар, что разворачивался внизу. Гигантская масса воздуха, закручиваясь по спирали и двигаясь со скоростью звука, догоняла «Энолу Гей». Напуганный сержант хотел предупредить об этом остальной экипаж, но его слов никто не разобрал.

Боб Кэрон был первым человеком в мире, ставшим свидетелем и очевидцем действия ударной волны атомной бомбы, когда масса воздуха была сжата до такой степени, что, казалось, обрела физическую форму. Кэрону казалось, что «кольцо, отделившись от какой-то дальней планеты, шло прямо на нас».

Он закричал. В этот момент гигантский «круг» воздуха ударил по «Эноле Гей», подбросив бомбардировщик вверх. Тиббетс вцепился в штурвал. Более всего командира «Энолы Гей» напугал грохот, сопровождающий ударную волну. Вспомнив свои боевые полеты над Европой, Тиббетс подумал, что прямо рядом с ним взорвался 88-мм зенитный снаряд. И он крикнул: «Зенитки!»

Майору Фирби в носовой кабине тоже показалось, что бомбардировщик попал под зенитный огонь.

Оба, Тиббетс и Фирби, настороженно искали глазами в небе черные шапки разрывов зенитных снарядов.

«Кромешный ад» обрушился на «Энолу Гей». Через несколько секунд, стараясь перекричать какофонию голосов по переговорному устройству, сержант Кэрон предупредил: «На нас идет еще одна ударная волна!»

С ужасающим грохотом и скрежетом вторая стена спрессованного воздуха ударила по «Эноле Гей», подбросив самолет еще выше. Бортрадист Нельсон был наполовину выброшен из своего сидения, а лейтенанта Безера отбросило к переборке.

Затем все стихло также внезапно, как и началось. «Энола Гей» ровно гудела моторами в совершенно спокойном небе.

Тиббетс включил СПУ и обратился к экипажу: «Все в порядке. Это была ударная волна, отраженная от земли. Ничего подобного больше не случится. Зенитного огня не было, нам показалось. Сохраняйте спокойствие. Теперь необходимо сделать запись ваших впечатлений. Безер, у вас все готово?»

«Так точно, полковник».

«Я хочу, чтобы вы обошли всех и записали их впечатления. Они должны быть краткими, но ясными. Боб, начнем с тебя».

«Не знаю, с чего начать, полковник. Все было слишком необычно».

«Опиши только то, что видел. Представь, что ведешь радиорепортаж».

На борту «Энолы Гей», идущей на высоте почти десять тысяч метров в одиннадцати милях от Хиросимы, хвостовой стрелок, сержант Роберт Кэрон рассказал следующее, как первый в мире очевидец взрыва атомной бомбы:

«Огромная колонна дыма стала быстро подниматься вверх. Внутри она была ослепительно красной. Бурлящая масса серо-багрового цвета снаружи и красная внутри. Все это клокотало и бурлило. Повсюду стремительно распространялись пожары, как будто под городом разожгли гигантский костер. Я было начал считать пожары, но быстро сбился со счета. Это было невозможно. Их было слишком много. Затем появилось нечто „грибообразное“ по форме, о чем предупреждал капитан 1 ранга Пэрсонс… Оно напоминало массу кипящей патоки. Гриб быстро распространялся вверх и вширь. Он достиг мили или двух в ширину и полмили в высоту. Он продолжал подниматься вверх, и мне показалось, что он достиг одной высоты с нами. Гриб был очень черным, но отбрасывал багровый отсвет на облака, основание гриба напоминало кратер вулкана, изрыгающий пламя. Под этим пламенем находился город. Пламя и дым бушевали над городом, закручиваясь в огромные огненные смерчи. Сейчас я могу разглядеть в городе только порт и что-то похожее на аэродром».

Сделав широкий круг, бомбардировщик облетел вокруг грибообразного облака, которое уже поднялось вверх на двадцать тысяч метров. Тиббетс «был поражен и даже шокирован. Я ожидал увидеть что-то большое, но разве это можно было назвать „большим“? То, что я увидел, было гигантским, исполинским, чудовищным, вполне соответствующим той страшной силе, которая ее породила. Все было гораздо ужаснее, чем я мог себе представить».

Лейтенант Безер ограничился несколькими словами: «Было очень страшно, но я почувствовал облегчение от того, что эта штука сработала».

Нельсон, Шумард и Дазенбери в своих впечатлениях использовали такие слова, как «просто ужасно», «немыслимо», «невероятно», «ошеломляюще», «потрясающе». Стиборик так и не нашел слов, но считал, что теперь война точно закончится. Пэрсонс и Фирби были слишком заняты составлением своих рапортов и не сказали ничего.

Из хвостовой кабины сержант Кэрон сделал несколько фотографий, которые в будущем обойдут весь мир.

В аэропорту Хиросимы лейтенант Мацуо Ясудзава, выйдя с узла связи, увидел высоко в небе три маленьких черточки: «Энолу Гей», «Великого Артиста» и B-29 № 91. Лейтенант почувствовал «ярость и унижение», что самолеты противника не атакуют истребители и не обстреливают зенитки.

Лейтенант был полон решимости взлететь и сам напасть на них. Пробегая мимо горящих самолетов и машин, Ясудзава направлялся к своей учебной «спарке», на которой он совершил посадку в Хиросиме около часа назад. По пути лейтенант не заметил ни одного неповрежденного самолета. Аэропорт находился более чем в двух милях от эпицентра взрыва, и сила взрыва, а также всех других его компонентов уже несколько иссякла на пути к авиабазе. Тем не менее, все стекла в районе аэропорта оказались выбитыми, а многие здание получили серьезные повреждения.

Задыхаясь от бега, Ясудзава добрался, наконец, до своей «спарки» и сокрушенно покачал головой.

Его машина напоминала гигантский сморщенный банан.

Ударная волна выбила стекла с одной стороны кабины и деформировала фюзеляж. Хвостовой стабилизатор был погнут градусов на десять. То же самое было и с носовой частью самолета.

Ясудзава забрался в кабину и нажал кнопку стартера. Мотор чихнул и — невероятно — заработал!

В этот момент лейтенант увидел картину, заставившую его содрогнуться. На территорию аэродрома вступала процессия, как ему показалось, «живых трупов». Окровавленные, обожженные, закопченные, с висящими кусками кожи, со сгоревшими волосами, первые сумевшие вырваться из уничтоженного города, добрались до аэропорта, надеясь здесь получить какую-нибудь помощь. Многие были совершенно голыми, их одежда сгорела прямо на них. Женщины несли обожженных детей.

В ужасе лейтенант Ясудзава огляделся вокруг. Он забыл о своем желании атаковать бомбардировщики противника. Он понял, что должен выбраться отсюда, чтобы доложить о том, что произошло в Хиросиме.

Он медленно вырулил на взлетную полосу, вывел двигатель на взлетный режим и отпустил тормоза. Когда лейтенант потянул ручку управления на себя, помятая «спарка» как-то неуверенно поднялась в воздух примерно на метр от земли и снова коснулась взлетной полосы.

Убедившись в том, что его машина еще способна летать, Ясудзава вырулил на противоположный конец взлетной полосы и стал разворачиваться для взлета. В этот момент откуда-то внезапно появился тот самый майор, которого Ясудзава доставил в Хиросиму на совещание, и побежал к самолету. Летчик пытался ему разъяснить плачевное состояние машины, но майор, ничего не желая слушать, забрался в кабину позади Ясудзавы.

Искалеченная «спарка» неуклюже, как-то по-крабьи, побежала по взлетке. Накренившись влево, прячась за остатками уцелевшего стекла на одной стороне кабины, Ясудзава в самом конце взлетной полосы потянул ручку управления на себя, и самолет кособоко подпрыгнул, но все-таки поднялся в воздух.

Развернувшись над портом, Ясудзава повел машину над городом, направляясь в огромное густое облако дыма. Лейтенант знал, что сделай он одно неверное движение при управлении своим деформированным самолетом, искалеченная «спарка» тут же грохнется на землю. Раскаленный ветер задувал через разбитые стекла кабины, самолет трясло и вибрировало, но он упорно набирал высоту. Над городом стояла сплошная пелена дыма и пыли, через которую прорывались громадные языки пламени,

Поднявшись на высоту семьсот метров, Ясудзава сделал круг над Хиросимой, чтобы определить нанесенный городу ущерб. Не сознавая того риска, которому он подвергал себя и своего пассажира, лейтенант повел самолет прямо через грибообразное облако, войдя и выйдя из него. Примерно через пять минут бесстрашный летчик повел «спарку» обратно на свою авиабазу в ста милях от Хиросимы.

Завершив таким образом один из самых необычных полетов в истории авиации, Ясудзава пересел с деформированной «спарки» на транспортный самолет и весь остаток дня вывозил уцелевших из Хиросимы.

С борта «Энолы Гей» радист Нельсон отстучал радиограмму о том, что боевая задача успешно выполнена. Затем капитан 1 ранга Пэрсонс передал бортрадисту другую радиограмму, которую уже несколько часов с нетерпением ожидал генерал Фэррел: «Операция прошла успешно во всех отношениях. Видимые эффекты гораздо значительнее, чем в Аламогордо. Обстановка в самолете нормальная. Возвращаемся на базу».

Сделав три круга над Хиросимой, Тиббетс взял курс к Тиниану. «Великий Артист» и № 91 пристроились за «Энолой Гей», и все три бомбардировщика направились по так называемому «Шоссе Хирохито» обратно на свою базу.

Капитан 1 ранга Мицуо Футида возвращался в Хиросиму на своем истребителе-бомбардировщике военно-морских сил. Еще издали он заметил странное облако, поднявшееся над городом. Футида запросил командно-диспетчерский пункт аэропорта, но ему никто не ответил.

Подлетев ближе, Футида убедился, что Хиросима, город, который он покинул всего лишь вчера вечером, «просто перестал существовать». Над всеми кварталами поднимались огромные языки пламени. Но горели не здания. Огонь пожирал развалины.

Футида не помнил, как он посадил свой самолет на взлетную полосу, ту самую, с которой недавно совершил свой эпический взлет лейтенант Ясудзава.

В белой флотской форме, аккуратный и подтянутый, Футида направился к выходу из аэропорта, где столкнулся с целой толпой людей, напомнивших ему «выходцев с того света».

Это было следующее, что запечатлелось в памяти героя нападения на Перл-Харбор.

Затем, в ужасе от всего увиденного, Футида направился пешком в Хиросиму. Мертвые и умирающие загромождали улицы, плавали в реках и каналах, забивали водосточные канавы. Центра города практически больше не существовало. Среди страшного пустыря возвышалось только здание «Промышленной выставки» со сгоревшим куполом. Ошеломленный и раздавленный всем увиденным капитан 1 ранга Футида бесцельно бродил среди останков людей и строений.

«Энола Гей» находилась в 363 милях от Хиросимы, когда сержант Кэрон доложил, что больше не видит грибообразного облака. Тиббетс, услышав об этом, передал управление самолетом Люису, а сам решил немного вздремнуть.

В 14:20 (по тинианскому времени) Тиббетс был разбужен вызовом по радио генерала Фэррела, который с КДП аэродрома Норт-Филд передал командиру «Энолы Гей» свои поздравления.

Освежившись стаканом фруктового сока, Тиббетс снова сел за штурвал, и в 14:58 шасси «Энолы Гей» коснулись взлетной полосы аэродрома Норт-Филд на Тиниане. Бомбардировщик пробыл в воздухе более двенадцати часов.

Около двухсот офицеров и солдат собрались прямо на взлетке, чтобы приветствовать возвращение «Энолы Гей». Тысячи других сгрудились вдоль рулежных дорожек. Громкими криками восторга сопровождался выход Тиббетса и его экипажа через носовой люк бомбардировщика. Повсюду толпились кинооператоры и фоторепортеры.

К Тиббетсу подошел генерал Спаац. Командир «Энолы Гей» доложил о выполнении задания. Прямо на комбинезон полковника генерал прикрепил крест «За выдающиеся летные заслуги».

Сержант Кэрон отдал камеру одолжившему ее капитану. Фильм был быстро проявлен и срочно отправлен в Вашингтон для последующего распространения по всему миру.

Лейтенант Безер сдал службе безопасности свой магнитофон.

Послеполетный опрос был веселым и неформальным с бокалами виски и сигаретами. Затем последовал торжественный обед.

Но для Пола Тиббетса и его людей самым сильными желанием было скорее отправиться спать.