Второе пришествие в гневе

ГЛАВА XVII РЕАКЦИЯ: МОСКВА — ТОКИО — ВАШИНГТОН, СРЕДА, 8 АВГУСТА 1945 ГОДА

Японцы давно хотели использовать Советский Союз в качестве посредника для переговоров о мире с западными странами. В Москве не говорили ни да, ни нет, главным образом — отмалчивались, но с самого начала было очевидно, что из этой затеи ничего не выйдет.

Однако, уничтожение Хиросимы настолько оторвало японское руководство от реальности, что было принято решение интенсифицировать усилия именно в этом направлении.

Министр иностранных дел Того телеграфировал японскому послу в Москве Сато: «Обстановка настолько обострилась, что нам необходимо как можно быстрее выяснить настроение СССР по этому вопросу. Пожалуйста, приложите все возможные усилия, чтобы получить конкретный ответ».

В полдень 8 августа японский посол попросил немедленной встречи с Молотовым, который избегал его уже в течение нескольких недель. На этот раз Молотов неожиданно согласился принять посла немедленно, хотя через несколько минут Сато без всяких объяснений был уведомлен, что встреча с Молотовым переносится на пять часов вечера.

За несколько минут до пяти Сато, стараясь сохранить спокойствие, прибыл в Кремль. Посла провели в кабинет Молотова, но прежде, чем Сато, как было принято, успел приветствовать Народного Комиссара иностранных дел на русском языке, тот оборвал японца движением руки и заявил:

— Я принял вас, чтобы от имени правительства Советского Союза передать через вас уведомление правительству Японии.

Инстинкт подсказал Сато, что речь сейчас пойдет об объявлении войны.

Хотя это ожидалось уже давно, в реальности все произошло, как всегда неожиданно и в самый неподходящий момент.

Молотов сел в кресло во главе стола для заседаний, указав Сато на место в его противоположном конце. Без всякого выражения и эмоций Молотов зачитал послу следующий документ:

«После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии, Япония остается единственной из воюющих держав, которая еще упорствует в продолжении войны.

Япония отклонила требование трех держав: Соединенных Штатов, Великобритании и Китая о безоговорочной капитуляции своих вооруженных сил. Таким образом, предложение, сделанное японским правительством Советскому Союзу о посредничестве на Дальнем Востоке, потеряло всякую основу. Принимая во внимание отказ Японии капитулировать, Союзники обратились к Советскому правительству с предложением вступить в войну против японской агрессии и. таким образом, ускорить ее окончание, уменьшить количество жертв и внести вклад в скорейшее восстановление мира.

Исходя из своих союзнических обязанностей, Советское правительство приняло это предложение и присоединилось к обращению Союзных держав от 26 июля.

Советское правительство считает, что подобная политика является единственным средством приближения мира и избавления народов от дальнейших страданий и жертв…

Исходя из вышеизложенного, Советское правительстве объявляет, что с завтрашнего дня, т. е. с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией».

С видимым усилием сохраняя спокойствие, посол Сато вежливо выразил сожаление, что Советский Союз порвал договор о ненападении почти за год до его официального истечения. Может ли он теперь, учитывая обстоятельства, телеграфировать эту информацию своему правительству?

Бесстрастное выражение лица Молотова изменилось на благожелательное: Сато может отправить любые телеграммы, какие пожелает, даже — шифрованные. Нарком иностранных дел заявил, что он лично сожалеет о том, что произошло.

— Я был вполне удовлетворен все прошедшие годы вашими действиями в качестве японского посла. Мне приятно отметить, что нам обоим удавалось поддерживать хорошие отношения между нашими странами до сегодняшнего дня, несмотря на все трудности, с которыми мы сталкивались.

— Я благодарен за добрую волю и гостеприимство вашего правительства, — ответил Сато по-русски, медленно подбирая слова, — которые я ощущал в Москве в течение всего этого трудного времени. Действительно печально, что мы превращаемся во врагов. Но этому нельзя помочь. В любом случае, позвольте обменяться с вами рукопожатием. Возможно, в последний раз.

Сато и Молотов пожали друг другу руки, и почти в тот же момент телефонная связь в японском посольстве была отключена, а радиоаппаратура — конфискована. Сато составил сообщение открытым текстом на японском языке, передав его на Центральный телеграф.

Атомная бомбежка Хиросимы безусловно ускорила вступление России в войну. До этого, в течение двух месяцев полуторамиллионная армия маршала Василевского сосредотачивалась на границе с Маньчжурией. Противостоящая им Квантунская армия была в два раза меньше по численности, отдавшая на другие фронты все свои танки и средства противотанковой обороны, сохранив всего 30 % от своей предвоенной мощи.

Через два часа после того, как Молотов зачитал объявление войны послу Сато, учитывая разницу по времени, две советских армии вторглись в Маньчжурию с западного направления. Одновременно еще одна армия вторглась в пределы Маньчжурии с востока. Многодневные ливневые дожди размыли дороги, река и протоки вышли из берегов, но три гигантских колонны русских войск неумолимо двигались на Цицикар, Таонянь и Харбин.

Расставшись с Сато, Молотов информировал американского посла в Москве Аверрелла Гарримана о том, что в полночь по московскому времени Россия начнет военные действия против Японии. Советский Союз пунктуально выполнил свое обещание вступить в войну с Японией не позднее, чем через три месяца после окончания войны в Европе.

В тот же вечер Гарриман и Джордж Кэнон были приняты Сталиным. Диктатор находился в хорошем настроении и был разговорчив. Он объявил, что советские части уже продвинулись вглубь территории Маньчжурии местами на десять-двенадцать километров.

— Представляете, — с гордостью сказал гостям Сталин, — какой темп наступления за столь короткое время!

Гарриман спросил Сталина, какое влияние, по его мнению, окажет атомная бомба на Японию? Сталин был убежден, что японцы готовы ухватиться за любой предлог, чтобы сформировать новое правительство, которые был согласилось капитулировать. Гарриман позволил себе шутку: Советскому Союзу очень повезло, что атомная бомба появилась у его союзника, а не у противника. Однако, Сталина это, казалось, нисколько не беспокоило. Создавалось впечатление, что он до конца не осознал научно-технического триумфа Америки. Но американские дипломаты не знали, что еще за день до их визита, в Кремль были вызваны ведущие советские ученые-атомщики, которым было приказано как можно быстрее создать собственную атомную бомбу, не считаясь с расходами и жертвами. Во главе проекта был поставлен Лаврентий Берия, генеральный комиссар госбезопасности, второй после Сталина человек в советской иерархии.

Вполне понятно, что подавляющая часть американцев восприняла атомную бомбу как ниспосланное Провидением средство закончить наконец четырехлетнюю кровавую и жестокую войну с Японией. Однако не все разделяли общую эйфорию. Их было мало, но они были. Адмирал Лети, например, считал, что бесчеловечно использовать подобное оружие против народа, уже потерпевшего поражение в войне и готового капитулировать, и что Америка, применив атомную бомбу, действовала «в соответствии с этикой варваров средних веков».

В немалой степени был озабочен и Стимсон. Он показал президенту фотографии, иллюстрирующие «тотальное уничтожение» Хиросимы. Военный министр заявил при этом, что необходимо приложить все усилия, чтобы побудить Японию к скорейшей капитуляции. Все зависит, указал он, от метода убеждения.

— Когда вы наказываете свою собаку, — прибег к аллегориям министр, — то не должны гневаться на нее весь день после завершения наказания.

Стимсон намекнул, что можно было слегка облегчить беспрекословные условия Потсдамской декларации.

Но президент Трумэн не был готов к этому, хотя фотографии Хиросимы произвели на него впечатление, и он вынужден был признать, что «на него и на всю Америку ложится ужасная ответственность за содеянное».

Между тем, речь уже шла о применении второй атомной бомбы. Это было решено, и все. Никакого обсуждения на правительственном уровне по этому вопросу не проводилось. Не было проведено никакого анализа для выяснения, насколько первая атомная бомба и вступление России в войну продвинули японцев к пониманию необходимости капитуляции. Если кто и сомневался в нужности применения второй бомбы, то никто, за исключением Стимсона, своего мнения не высказал, да Трумэн никого об этом и не спрашивал. Сам президент был готов сбросить на японцев две бомбы, три и больше, если это поможет спасти жизни американских военнослужащих.

На Гуаме уже были отпечатаны тридцать две копии приказа, касающегося второго атомного удара. Решение «как и когда» использовать следующие атомные бомбы, было передано на усмотрение Объединенного Комитета Начальников Штабов.

Взлет самолета со второй атомной бомбой был назначен на завтра, 9 августа. Первая цель была обозначена «Арсенал города Кокура», вторая — просто «город Нагасаки».

На остров Сайпан были доставлены пятнадцать миллионов экземпляров листовок, отпечатанных в Управлении Военной Информации, побуждающих японцев к капитуляции. Прежние листовки, разбрасываемые над японскими городами, принесли мало пользы, поскольку были выполнены безграмотно. Например, на рисунках японские мужчины изображались в кимоно, застегнутым слева направо, как у женщин, палочки для еды, как нож и вилка, лежали по сторонам тарелки и т. п. Столь же безграмотными были и подписи, где «свобода слова» превратилась в «свободу употребления любых слов» и в «свободу всех желаний».

Сейчас эти ошибки были учтены. В листовках говорилось:

«ЯПОНСКОМУ НАРОДУ.

Америка просит, чтобы вы тщательно усвоили то, о чем говорится в этой листовке.

Мы владеем наиболее разрушительной взрывчаткой, которую когда-либо изобретал человек. Взрывная сила одной единственной атомной бомбы, которую мы недавно изобрели, эквивалентна взрывной силе всех бомб, которые могут быть сброшены с двух тысяч бомбардировщиков B-29. Мы надеемся, что вы правильно поймете этот ужасный факт.

Мы уже начали применение этого оружия против вашей страны. Если у вас на этот счет имеются какие-то сомнения, то поинтересуйтесь, что произошло в Хиросиме, когда на этот город была сброшена только одна атомная бомба. Прежде чем использовать в дальнейшем подобные бомбы, чтобы уничтожить все военные ресурсы Японии для продолжения этой бессмысленной войны, мы просить вас воззвать к Императору, дабы он положил войне конец.

Наш Президент уже отметил тринадцать последствий для японского народа вашей почетной капитуляции. Мы убедительно призываем вас принять эти последствия и начать работу над созданием новой, лучшей и миролюбивой Японии.

Сейчас вы должны предпринять шаги, чтобы прекратить бессмысленное сопротивление. В противном случае мы будем решительно применять эти бомбы и другое наше сокрушительное оружие, чтобы закончить войну силой. Эвакуируйте ваши города!»

С вечера 8 августа майор Чарлз Суини стал готовиться к утреннему вылету со второй атомной бомбой. В отличие от бомбы, сброшенной на Хиросиму, вторая бомба была плутониевой, сферической формы, длиной около четырех метров и диаметров в полтора метра. По меткому выражению Черчилля, эта бомба была названа «Толстяк».

Полковник Тиббетс пожелал Суини и его экипажу удачи, заметив, что «Толстяк» сделает первую атомную бомбу устаревшей.

Капитан Фредерик Бок, чей бомбардировщик «Автомобиль Бока» был выбран как носитель бомбы, должен был командовать одним из самолетов-наблюдателей.

Бомбардировщик «Великий Артист», на котором ранее летал Суини, должен был, как в прошлый раз, сбросить над Японией контейнеры с аппаратурой, регистрирующей различные параметры взрыва. Но на этот раз, кроме измерительной аппаратуры в контейнеры были вложены конверты с письмом, подписанным американскими учеными: Луисом Альваресом, Филиппом Моррисоном и Робертом Сербером. Адресовано письмо было профессору Рюкичи Сагане, японскому атомному физику, которого все подписанты лично знали по совместной работе в Радиационной лаборатории Калифорнийского Университета в 30-х годах.

Письмо гласило:

«Профессору Сагане от трех бывших научных коллег в период его пребывания в Соединенных Штатах.

Мы направляем Вам это письмо в качестве личного послания, чтобы побудить Вас использовать все свое влияние как известного атомного физика для информирования японского Генерального штаба о тех ужасных последствиях, которые обрушатся на народ Японии в случае продолжения войны.

Вам уже достаточно давно должно быть известно о том, что существует возможность создания атомной бомбы, если какое-нибудь государство позволит себе те огромные расходы, что требуются на подготовку необходимых материалов.

Теперь Вам уже известно, что вся продукция, полученная благодаря этим мощностям, взорвется над Вашей страной.

Всего в трехнедельный период мы испытали одну бомбу в американской пустыне, сбросили еще одну бомбу на Хиросиму и сегодня утром сбросим на Японию третью, мы умоляем Вас подтвердить эти факты руководящим деятелям японского правительства и сделать все, что в Ваших силах, чтобы остановить дальнейшие разрушения и огромные человеческие жертвы, которые могут привести к полному уничтожению всех японских городов и их населения.

Как ученые мы сожалеем о подобном использовании такого прекрасного изобретения, но как граждане страны, подвергшейся агрессии, можем уверить Вас, что если Япония немедленно не капитулирует, страшный ливень атомных бомб, падающих на ваши города, будет постоянно увеличиваться».

(Профессор Сагане прочел это письмо только после окончания войны. Письмо было перехвачено властями и о нем ничего не сообщили адресату. Сагане заявил, что получи он это послание вовремя, ему был удалось убедить многих влиятельных ученых присоединиться к протесту против продолжения войны. На следующий день после бомбежки Нагасаки один из бывших учеников профессора, морской офицер, информировал его о письме группы американских ученых на его имя, а также о том, что это письмо задержано контрразведкой флота. Сагане пытался разыскать письмо, но во флотской контрразведке ему заявили, что все это «вздорные слухи» и никакого письма не было вообще).