Второе пришествие в гневе

ГЛАВА XVIII ОСТРОВ ТИНИАН — НАГАСАКИ, ЧЕТВЕРГ, 9 АВГУСТА 1945 ГОДА

Майор Чарлз Суини отпустил тормоза, и «Автомобиль Бока», оглушительно ревя всеми четырьмя моторами, стремительно помчался по двухмильной взлетной полосе тинианского аэродрома Норт-Филд.

Было 03:49 по местному времени.

Перегруженный бомбардировщик разбегался мучительно долго, использовав, как говорили очевидцы, взлетно-посадочную полосу до последнего дюйма. Многих уже охватил ужас — им казалось, что самолет Суини никогда не взлетит и разобьется, что сулило ужасающие последствия. Дело в том, что в отличие от первой бомбы, «Толстяк» был полностью собран и поставлен на «боевой взвод» еще накануне взлета.

Наконец нос бомбардировщика задрался, и машина тяжело вышла в воздух, неся пятитонную бомбу, полный запас горючего и тринадцать человек экипажа. Вслед за Суини вылетели два самолета-наблюдателя: «Великий Артист» и еще один бомбардировщик с фотооборудованием на борту.

Плохие приметы, сопровождавшие подготовку к вылету «Автомобиля Бока», стали сбываться с самого начала полета. Бортинженер, сержант Джон Куарек доложил командиру, что вышел из строя насос для подачи горючего из дополнительного бака, установленного в бомболюках самолета, где находилось более двух с половиной тонн бензина.

Майор Суини счел это событие недостаточно серьезным, чтобы возвращаться обратно. В случае необходимости они могли бы на обратном пути совершить посадку на Окинаве. Но бортинженер сильно обеспокоился: произойди еще что-нибудь непредвиденное, и они не дотянут до промежуточной базы. Но Суини решил рискнуть. Полет продолжался. Целью был город Кокура с населением четыреста тысяч человек, где размещался крупнейший комплекс военных заводов Японии.

В 08:09 по Токийскому времени в просвете облаков, прямо по курсу, появился крошечный островок. Это был Якусима, расположенный у южного побережья острова Кюсю, где у Суини было назначено рандеву с самолетами-наблюдателями.

Через три минуты из облаков тяжело выплыл «Великий Артист», но самолет с фотооборудованием не появлялся. Он сбился с курса и бесцельно кружился в нескольких милях от них. Визуально его не было видно, а пользоваться радиосвязью было запрещено. По приказу, Суини имел право ждать пропавший самолет в течение двадцати минут, но он прождал его сорок пять минут, бесцельно кружась вместе с «Великим Артистом» над Якусимой.

— Черт с ним, — сказал, наконец, Суини своему второму пилоту капитану Элбери, взглянув на часы. — Больше ждать мы не можем.

Качнув крыльями, Суини дал понять «Великому Артисту», что направляется к цели.

В 09:50 внизу показались очертания города Кокура. Бомбардировщик шел на высоте десять тысяч метров, с которой и предполагалось сбросить бомбу. Хотя синоптики — самолеты-разведчики погоды обещали, что небо над Кокурой будет чистым, город был почти полностью закрыт облаками. Суини же имел строгий приказ: бомбить только при визуальной видимости ориентиров.

Бомбардир Кермит Бихэн приник к бомбоприцелу, пытаясь определить эти ориентиры. Он так хорошо изучил Кокуру по данным аэрофотосъемки, что знал этот город, как свой родной. Увидев темную ленту реки, Бихэн доложил командиру, что он засек нужные ориентиры.

Бомба была готова к действию.

В прицеле Бихэн увидел железнодорожный вокзал. До комплекса военных заводов оставалось чуть более двух миль. Неожиданно все вокруг заволокло клубами густого серого дыма. Внизу что-то горело, видимость упала до нуля.

Что-либо разглядеть внизу было совершенно невозможно.

— Ничего не видно! — доложил Бихэн. — Нужно идти на второй заход!

Суини включил СПУ:

— Не сбрасывать, — приказал он, кладя «Автомобиль Бока» в крутой вираж. — Повторяю: не сбрасывать. Идем на второй заход.

Через несколько минут они снова появились над городом, зайдя на этот раз с восточного направления.

На некотором удалении от них появились черные шапки зенитных разрывов. То, что Кокура имеет мощную систему ПВО, Суини знал, но надеялся, быстро сбросив бомбу, решить все проблемы, включая и зенитные батареи противника.

— Приближаемся к цели! — доложил Бихэн, не отрываясь от прицела.

Но тут снова все затянуло дымом, и Суини пришлось вторично предупредить напряженно молчавший экипаж:

— Не сбрасывать!

— Зайдем еще раз — с севера, — распорядился майор.

Однако, и третий заход оказался безрезультатным. Цель была плотно закрыта пеленой дыма и шапкой облаков.

По СПУ опять прозвучал встревоженный голос бортинженера Куарека:

— Командир, расход горючего достиг критической точки. Его осталось ровно настолько, чтобы дотянуть до Иводзимы.

— Понял, — вздохнул Суини и, обернувшись к капитану 2 ранга Эшворту, ответственному за «вооружение» «Толстяка», сказал:

— Идем на запасную цель, если вы не возражаете.

Моряк молча кивнул.

— Идем на Нагасаки, — объявил Суини экипажу, разворачивая бомбардировщик на юго-запад. Самолеты-разведчики погоды докладывали, что над Нагасаки почти безоблачное небо.

Нагасаки, город с двухсоттысячным населением, подобно Сан-Франциско, располагался на холмах, окружающих красивейшую бухту, выходящую в Восточно-Китайское море. Город и порт были сказочно красивы, особенно сейчас, когда рано наступившая осень окрасила листья на деревьях в красно-коричневые и желтые цвета. Центр Нагасаки выходил прямо на бухту, куда с севера втекала река Ураками. С течением веков Нагасаки из небольшой рыбачьей деревушки превратился в крупный промышленный центр военного кораблестроении, судоремонта, являясь одновременно океанским портом и крупнейшей военно-морской базой японского флота.

На заводах фирмы Мицубиси изготавливались почти 90 % общего количества мин и торпед для нужд японского флота и морской авиации.

Еще с 1571 года, когда в бухте Нагасаки появились первые португальские корабли, город стал местом распространения по всей Японии табака, огнестрельного оружия и христианства. Причем последнее распространялось столь стремительно, что властям пришлось применять решительные меры для остановки этого процесса. Все христианские миссионеры были либо убиты, либо выдворены из Японии. Однако, их дело не пропало. В XVII веке тридцать семь тысяч христиан восстали против религиозных притеснений. Укрепившись в одном из замков вблизи Нагасаки, повстанцы при поддержке нескольких голландских кораблей три месяца сражались против войск Верховного Сегуна, пока не были уничтожены до единого человека.

Но христианство уцелело, и по сей день Нагасаки оставался наиболее европеизированным и христианским городом Японии со множеством христианских церквей и школ, сотнями зданий европейского типа, включая мансион Гловера, где, согласно легенде, жила знаменитая мадам Баттерфляй.

Ныне, когда-то шумные и оживленные улицы города были пустынны. Жизнь была полностью подчинена законам военного времени. Работа, короткий отдых и снова работа. Военные заводы работали в три смены, круглосуточно. На человека выдавалась лишь четверть нормы риса, а овощи жители выращивали сами на огородах, разбросанных повсюду: во дворах, скверах и на окраинах. Не было ни молока, ни мяса, ни сахара, ни яиц.

В тот момент, когда к Нагасаки подлетал бомбардировщик майора Суини со второй атомной бомбой, в город, к себе домой, возвращался Сигееси Моримото, все еще находившийся в ошеломленном состоянии. Всего за три дня до этого Моримото чудом избежал гибели в Хиросиме, где он работал несколько последних месяцев над созданием аэростатов воздушного заграждения. Во время взрыва Моримото оказался менее чем в девятистах метрах от эпицентра, но стены цеха прикрыли его от теплового излучения и ударной волны. Вместе с тремя другими рабочими Моримото удалось бежать из Хиросимы и вполне благополучно добраться до Нагасаки. Всю долгую ночь, добираясь на грузовике до Нагасаки, Моримото и его товарищи, естественно, обсуждали эту «новую американскую бомбу». Не было ли это возмездием высших, сверхъестественных сил за нападение на Перл-Харбор? Добравшись, наконец, до дома, Моримото никак не мог отделаться от какого-то странного, предчувствия, что «эта бомба» будет теперь преследовать его повсюду, куда бы он ни уехал. Он решил предупредить об этом свою жену. Было уже почти одиннадцать часов.

Еще раньше, в своем доме в центре Нагасаки учительница Тэ Адаси, вдова солдата, поймала по радио американскую передачу на японском языке:

«6 августа в 08:15 на Хиросиму была сброшена бомба, уничтожившая многие тысячи людей. Их буквально разнесло на куски взрывом невероятной силы. Беспощадное разрушение будет продолжено, если японский народ немедленно не прекратит бессмысленного сопротивления…»

Адаси быстро перевела ручку настройки приемника на другую волну — слушать передачи противника запрещалось под страхом жесточайшего наказания.

Учительница настроила приемник на официальные известия. О Хиросиме упомянули лишь в конце выпуска: «Несколько дней назад на Хиросиму была сброшена бомба нового типа, причинившая некоторый ущерб, точные размеры которого пока не установлены. В этом направлении ведутся работы».

Пытаясь подавить беспокойство, Адаси выключила приемник и отправилась на работу. Тысячи людей в разных концах города сделали то же самое.

Только один человек в Нагасаки более-менее точно знал, что произошло в Хиросиме. Это был двадцатишестилетний Джунджи Сато, корреспондент японского телеграфного агентства «Домей».

В результате ежедневных бомбежек японских городов связь Токио с органами управления на местах была необычайно затруднена. Из-за отсутствия других каналов связи, по каналам агентства «Домей» передавалась совершенно секретная информация об ущербе, нанесенном бомбежками различным японским городам. Эта информация направлялась в штабы местной обороны и в полицейский управления.

В это утро по каналам агентства «Домей» стали поступать новые сведения.

Они шли под грифом «Совершенно секретно» и ни под каким видом не должны были приниматься случайными сотрудниками.

Сато лихорадочно читал на телетайпной ленте страшные фразы: «Гарнизон Хиросимы уничтожен… Десятки тысяч полностью разрушены или сожжены… Более ста тысяч убитых и по меньшей мере столько же раненых…»

Неудачи продолжали преследовать «Автомобиль Бока». Погода над Нагасаки была нисколько не лучше, чем над Кокурой. На семьдесят процентов город был закрыт облаками. Бомбардир Бихэн мог различить только очертания гавани, густонаселенные кварталы центра и окружающие горы. Но нужный для поражения объект, намеченный в качестве «точки прицеливания», разглядеть не удавалось. А через мгновение облака окончательно заволокли все внизу. Майор Суини сжал зубы. Что делать?

Если идти на второй заход, горючего, которые и так было на пределе, не хватит даже до ближайшей базы на Окинаве.

Суини связался по СПУ с капитаном 2 ранга Эшвортом, сообщив, что при наличном запасе горючего он не может совершить второй заход, и предложил отбомбиться по радиолокатору. Эшворт заколебался, он имел приказ сбросить бомбу только при визуальной видимости цели, но он не имел никаких специальных инструкций, предусматривающих подобную ситуацию. Приходилось выбирать: либо определить цель с помощью радиолокатора, либо отказаться от выполнения задания, сбросив бомбу в океан.

В итоге Эшворт решил нарушить полученный приказ.

«Хорошо, — сказал он Суини. — Сбрасывай ее по радару, раз визуально ничего не видно».

«Точка прицеливания», выбранная для нанесения максимального поражения города, находилась на склоне сопки, вблизи магазина Моримото по торговле воздушными змеями. По замыслу, взрыв должен был уничтожить центр города, район порта и промышленный район в долине реки Ураками.

«Точка прицеливания» появилась на экране радиолокатора в 11:00.

Суини провел бомбардировщик над гаванью и начал снижение. В этот момент под «Автомобилем Бока» в облаках образовался большой просвет.

— Вижу цель! — закричал Бихэн, давая понять, что может отбомбиться визуально. Они находились в двух милях от основной цели — верфи, но под скрещенными линиями прицела Бихэн опознал знакомые по фотографиям строения: комплекс военных заводов Мицубиси — цель № 2. И он привел в действие автоматический механизм сброса бомбы.

Было 11:01 9 августа 1945 года.

Освободившись от пятитонного груза, «Автомобиль Бока» подпрыгнул вверх.

— Бомбы сброшены! — по привычке доложил Бихэн, но затем поправил себя:

— Бомба сброшена!

А в своем магазине по продаже воздушных змеев Моримото возбужденно рассказывал своей жене об «ужасной бомбе», которая недавно была сброшена на Хиросиму, признавшись в своих опасениях, что следующей целью станет Нагасаки. Он начал описывать жене, как это все произошло: «Сначала была гигантская яркая вспышка голубого цвета…»

Его слова прервала гигантская яркая вспышка неземного света. Действуя совершенно инстинктивно, Моримото схватил жену и маленького сына, прыгнул вместе с ними в люк, где под полом магазина у них было вырыто индивидуальное бомбоубежище. Когда Моримото захлопывал тяжелую крышку люка, все вокруг дрожало и вибрировало, как при землетрясении.

Если бы не облачность над городом, магазин Моримото, являвшийся «точкой прицеливания», был бы уничтожен без следа. Но бомба взорвалась в нескольких сотнях метров к северо-востоку почти точно в центре треугольника, образованного минно-торпедными, металлургическим и оружейными заводами.

«Толстяк» взорвался в 11:02 на высоте пятьсот метров.

Вспышка, сопровождавшая взрыв, была в сто раз ярче солнца, в ее центре температура до ста миллионов градусов по Цельсию. Через секунду после взрыва огненный шар уже достиг трехсот метров в диаметре и, быстро разрастаясь, начал охватывать город.

Электромонтер Сеичи Мурасаки работал на столбе высотой около семи метров. Он привык к воздушным тревогам и редко спускался со столбов, чтобы спрятаться в бомбоубежище. И на этот раз монтер решил продолжить свою работу. Он сгорел заживо, и его обуглившийся труп висел на спасательном поясе, пока, догорев, не рухнул и сам столб.

Одиннадцатилетний Коней вместе с друзьями играл на берегу реки Ураками. Игра заключалась в том, что мальчишки бросали в воду поясок, а потом ныряли, чтобы достать его. Коней прыгнул в воду и нырнул. Не прошло и минуты, как он вынырнул и застыл от ужаса. Его друзья лежали на берегу мертвыми, а над руинами города поднималось огромное темное облако. За то короткое время, на которое он мог задержать под водой дыхание, мир, каким его знал этот мальчик, исчез.

Двенадцатилетний Таеко Фукабори помогал откачивать воду из большой естественной пещеры, служившей в качестве бомбоубежища. Земля дрогнула под его ногами, и Фукабори упал лицом в грязь, вспомнив рассказы о том, как многие были заживо погребены в одном из таких бомбоубежищ во время воздушного налета на судоверфь на прошлой неделе. Охваченный страхом мальчик вскочил на ноги и добрался до выхода из пещеры. Снаружи (выход из пещеры находился примерно в двухстах метрах от эпицентра взрыва) уже творился настоящий ад. Тела рабочих были изуродованы до такой степени, что невозможно было определить, лежат ли они спинами вверх или наоборот. Также невозможно было отличить женщин от мужчин.

В школе для слепых и глухих детей сорок два ребенка не могли ни увидеть взрыва, ни услышать его, сгорая заживо.

Деревянные здания рушились, заваливая пылающими обломками находившихся внутри людей. Рушились и каменные, и даже бетонные здания, рассчитанные на то, чтобы выдержать землетрясения. Двадцать тысяч городских зданий были уничтожены огнем или взрывной волной.

Погибли 74 800 человек, семьдесят тысяч были ранены.

Корреспондента телеграфного агентства «Домей» Джунджи Сато, который всего пару часов назад читал секретные сообщения о последствиях атомной бомбежки Хиросимы, взрыв застал в пути, когда он ехал на велосипеде по очередному заданию главного редактора. Повинуясь какому-то необъяснимому инстинкту, журналист успел нырнуть прямо с велосипеда в глубокий придорожный кювет, встав на ноги, он ощупал свое тело и ноги, удивляясь, что остался цел. Он пытался оглядеться, но сквозь густые клубы дыма и пыли можно было видеть на расстоянии всего лишь нескольких метров. Придя в себя, Сато кинулся обратно к зданию агентства «Домей». Прочное кирпичное здание выдержало взрыв, отделавшись лишь выбитыми стеклами и сорванными дверями.

Девушки-секретарши собирали осколки стекол. Редактор сидел с перевязанной головой: его задело куском стекла. Увидев Сато, он тут же дал ему задание точно выяснить, что произошло.

Сато прежде всего направился в бункер штаба местного гарнизона. Но там сами ничего толком не знали — вся система военной связи вышла из строя. В этот момент в штабной бункер стали прибывать раненые. Многие выглядели так, словно их искупали в кипящей нефти. Кожа у них была светло-серого цвета и с такими сильными ожогами, что отваливалась при прикосновении. Эти люди походили на привидения.

От уцелевших Сато узнал, что центр взрыва пришелся не на деловую часть города, а севернее — в район долины Ураками, где располагалось несколько военных заводов.

Покинув штаб гарнизона, корреспондент попытался пробраться к центру катастрофы. Перед его взором предстали страшные сцены. Мать с мертвым ребенком на руках у обугленных развалин собственного дома. Полураздетый ослепший старик, бредущий по дороге с вытянутыми вперед обожженными руками. Десятки детей с растерянными, ошеломленными лицами, мечущиеся в поисках своих родителей. Сгоревший автомобиль с застывшими у оплавленных окон черными трупами пассажиров.

А вокруг стояла такая тишина, будто всякая жизнь на земле прекратилась. Только скрежетало под ногами битое стекло.

Время от времени Сато натыкался на раненых и обожженных. Помочь им было некому, стонать и кричать не было сил, они тихо умирали.

Дальше дорога была загромождена непроходимой мешаниной из обломков, грязи и останков человеческих тел. Сато понял, что ему не пробиться к эпицентру взрыва и повернул обратно в агентство.

Примерно в тысяче пятистах метрах от эпицентра взрыва, на склоне горы, находился туберкулезный диспансер на семьдесят коек. Доктор Тацуиширо Акицуки делал укол одному из пациентов. Услышав какой-то сверхъестественный шум, как будто с неба на город спикировала сразу сотня самолетов, доктор, успев выдернуть из больного шприц, грохнулся на пол. Он успел заметить белую вспышку и почувствовал, как на него посыпался настоящий ливень каких-то обломков. Поднявшись с пола, доктор Акицуки какое-то время ничего не мог разглядеть. В помещении палаты стояла густая белая пыль.

Опасаясь, что его пациенты в палатах второго и третьего этажей погибли, доктор в сопровождении одной из медсестер попытался туда подняться. Больные с верхних палат спускались вниз. Все они были страшно напуганы, но отделались лишь легкими травмами — главным образом, порезами от битого стекла. В окно Акицуки увидел, что вся долина реки Ураками затянута желтым дымом. Пылали кафедральный собор и здание университета. Горел и сад при диспансере. Небо было багрово-красным. Все было очень похоже на то, что произошло в Хиросиме. Будучи президентом местного медицинского колледжа, Акицуки успел буквально накануне получить об этом подробную информацию.

В долине реки Ураками, на территории минно-торпедного завода, мастер Хачиро Косаса зашел на склад, чтобы убедиться в наличии нужного для производства материала. Внезапно он почувствовал, что творится что-то странное. Обернувшись, он увидел, что окна пылают какими-то цветными языками огня. Ему показалось, что взорвалась цистерна с газом. Мастер упал на пол и в этот момент на него рухнул потолок. Получив многочисленные раны и ушибы, Косаса пытался добраться до заводской клиники, но та уже была уничтожена. В клубах дыма и пыли беспомощно метались люди. Инстинкт подсказал мастеру, что нужно отсюда бежать и попытаться добраться до дома. Слабея от потери крови, он больше всего боялся, что умрет на улице, родные его не найдут, и он не будет похоронен, как положено. Вскоре ноги у него подкосились, но он продолжал ползти к своему дому.

На металлургическом заводе, чьи корпуса растянулись почти на милю от железнодорожной станции, шестнадцатилетняя Ецуко Обата, разнорабочая, доставляла различные заготовки в инструментальный цех на втором этаже. Она ничего не запомнила, сразу потеряв сознание, видимо, от ударной волны.

Придя в себя, девушка поняла, что висит на каких-то обломках метрах в трех от земли. Ее сняли, положили в кузов грузовика, который пытался доставить ее вместе с другими ранеными в университетскую клинику на восточной стороне города. Бушующие пожары вынудили шофера попытаться объехать этот участок с юга, но и там все было блокировано обломками и языками пламени. Шофер был вынужден высадить пассажиров, посоветовав им попытаться добраться пешком до ближайшей больницы. Превозмогая боль, Обата вышла на дорогу. Солнце выглядел, как огромный, красный, пылающий шар. Затем, неизвестно откуда, хлынул ливень, шипя на пылающих руинах и раскаленной земле. Девушка пыталась спрятаться под грузовик, но не смогла из-за полученных ран.

Не все погибшие в Нагасаки были японцами. Группа союзных военнопленных была захвачена взрывом на территории металлургического завода, и многие из них погибли. Лагерь пленных, находившийся в миле от завода, пострадал от вспышки и ударной волны так сильно, что никто не мог точно сказать, сколько людей там были убиты или ранены. Даже в сорока милях от Нагасаки, в лагере Сенрю, доктор Джульен Гудман, взятый в плен на Батаане, почувствовал ударную волну. Земля задрожала и раздался грохот, напоминавший гром. Через мгновение все это повторилось снова. Пленному австралийскому врачу Джону Хайгину это напомнило залп из тяжелых корабельных орудий.

Все пленные быстро почувствовали, что произошло что-то необычное. В этот день вечерняя смена на всех заводах Нагасаки была отменена, а из дневной смены никто не вернулся.

После сброса бомбы майор Суини, совершив разворот на сто пятьдесят пять градусов, стремился увести «Автомобиль Бока» как можно дальше от Нагасаки. В момент взрыва он инстинктивно зажмурился, а когда снова открыл глаза, то увидел внизу гигантские концентрические круги раскаленного воздуха, стремительно несущиеся вверх. Это были взрывные волны, всего их было пять. Затем из центра взрыва начал подниматься громадный огненный столб.

На борту «Великого Артиста» корреспондент «Нью-Йорк Таймс» Уильям Лоренс наблюдал за происходящим с чувством ошеломления и ужаса. «Мы видели, как гигантский столб пламени высотой до трех миль взметнулся, как метеор, вылетевший, однако, не из космоса, а, казалось, из недр земли. Это был уже не просто дым или пыль, или огненный смерч, это было новое, доселе невиданное живое существо, рожденное у нас на глазах. Мы видели, как гигантский гриб вылетел из вершины столба и поднялся на пятнадцать километров в небо. Гриб этот казался даже более живым, чем столб, он кипел и бурлил в страшном разгуле словно слившиеся воедино миллионы гейзеров. Эта бушующая стихия как бы стремилась сбросить с себя оковы, удерживавшиеся ее внизу. В какие-то секунды шапка гриба оторвалась от ствола, но на его мете тут же возник новый гриб. Возникало впечатление, что у обезглавленного монстра на глазах вырастала новая голова».

Поднявшись на высоту три тысячи пятьсот метров, майор Суини сделал полный круг над городом, пытаясь определить размеры разрушений. По СПУ он услышал голос хвостового стрелка: «Командир, на землю вырвался ад!»

Второй пилот Эшбери вызвал бомбардира: «Поздравляю, Би! Ты сегодня прикончил сотню тысяч джапов!»

Бихэн ничего не ответил.

Напряжение постепенно спадало. По СПУ слышались взаимные поздравления, люди снимали с себя бронежилеты.

На Тиниан полетело первое донесение майора Суини:

«В 09:01:58 визуально сбросил бомбу на Нагасаки. Истребительное или зенитное противодействие отсутствовало. „Технический успех“ несомненен, но другие факторы требуют тщательного исследования. Видимые последствия примерно те же, что и в Хиросиме. Проблемы с горючим вынуждают меня следовать на Окинаву».

На высоте примерно три тысячи метров, над шапкой облаков, к Нагасаки приближался японский гидросамолет. Всего за десять минут до этого на военно-морскую базу в Сасебо поступило первое донесение о «страшной бомбежке» соседнего Нагасаки. Пилот гидросамолета, двадцатилетний курсант военно-морского училища Набукацу Комацу, не спрашивая ни у кого разрешения, совершил взлет и направился к Нагасаки.

Вместе с Комацу на борту находились еще два унтер-офицера: Умеда и Томимура.

Комацу слышал заявление Трумэна по радио, и правильно предположил, что на Нагасаки также сброшена атомная бомба. Он хотел в этом убедиться воочию. Приближаясь к Нагасаки, они пробились сквозь толщу облаков и оказались перед громадным черным столбом дыма. Клубящаяся колонна достигала уже примерно пяти миль в высоту, а над ней, подобно голове фантастического чудовища, висел огромный, все разрастающийся гриб. Комацу проверил показания высотомера — три тысячи пятьсот метров. Он не мог себе представить, что дым от взрыва бомбы может подняться на такую высоту.

Солнце светило сзади, и создавалась иллюзия, что огромный столб все время меняет цвет — из красного становится синим, из синего — зеленым, из зеленого — желтым. Но, подлетев поближе, Комацу убедился, что «столб» черно-серого цвета.

— Отсюда ничего не видно! — крикнул пилот. — Давайте пройдем его насквозь!

Ему никто не ответил. Члены экипажа были слишком сильно поражены увиденным. В кабине стало очень жарко. Комацу открыл окно и высунул руку, но тут же отдернул ее назад. Даже через перчатку его обожгло, словно раскаленным паром. Закрывая окно, Комацу заметил приставшую к перчатке пыль. На ветровом стекле тоже осела пыль и большие капли воды.

— Не могу больше! — крикнул Умеда, и Комацу, обернувшись, увидел, что его рвало.

Он сидел как раз на пути струи, ворвавшейся в машину из открытого окна. Гидросамолет вошел в черный дым. Обычно даже в очень густых облаках солнечный свет все-таки пробивается в кабину. А тут вдруг наступила кромешная тьма, как будто кто-то задернул на окнах черные шторы.

Температура в кабине повышалась. Все обливались потом. Через минуту Томимура, не выдержав жары, открыл окно и закричал — таким жаром обдало ему лицо, а кабина наполнилась странным запахом.

— Закрой окно, — еле дыша выдавил из себя Комацу. — Закрой быстро!

Неожиданно стало светлеть, и в следующее мгновение всех ослепило солнечным светом. Они прошли облако насквозь, на что потребовалось восемь минут. Теперь при свете Комацу увидел, что все его обмундирование покрыто слоем черно-бурой пыли. То ли от жары, то ли от испарений его тошнило и нестерпимо болела голова. Комацу помотал головой, как бы пытаясь стряхнуть боль, и увидел, что второго пилота Томимура тоже рвет.

— Садимся в гавани. — наконец принял решение Комацу.

Второй пилот кивнул. Он был смертельно бледен, но держался.

Умеда все еще чувствовал себя очень плохо, так что, посадив гидросамолет в бухте, Комацу пришлось вместе со своим вторым пилотом подтягивать машину к берегу. В гавани плавали сотни трупов тех, кто пытался в воде добиться облегчения своих мучений. Подтаскивая самолет к берегу, им пришлось отталкивать от себя трупы.

На берегу они заметили странные тени, отпечатавшиеся повсюду. На мостовой застыла тень от перил моста, хотя ни моста, ни перил уже не было и в помине. Улицу пересекала по диагонали полоса — видимо, след сгоревшего телефонного столба… (Полет через радиоактивный атомный гриб не прошел бесследно для этих молодых летчиков. Уже через два года Умеда умер от лейкемии. Томимура также умер от лейкемии в 1964 году. Комацу был в 1980 году еще жив, хотя много лет страдал от анемии).

Городские власти Нагасаки пытались хоть что-то предпринять. Электроэнергия в городе вышла из строя, телеграфная связь с внешним миром прервалась. Оба железнодорожных вокзала были разрушены. Город пылал. Улицы были завалены настолько, что проехать по ним было немыслимо. Бездомные раненые, обгоревшие и контуженные пытались вырваться из горящих руин. Из-за отсутствия связи невозможно было правильно организовать спасательные работы.

В Нагасаки оказались уничтоженными практически все запасы продовольствия. К счастью, на этот счет существовал заранее разработанный план. Во второй половине дня из близлежащих деревень стали приходить первые грузовики с вареным рисом.

Городская медицинская служба была приведена в состояние полного хаоса. Медицинский колледж вместе со своей клиникой был разрушен до основания. Из восьмисот пятидесяти обучавшихся там студентов шестьсот были убиты и почти все остальные ранены. Оставшиеся в живых врачи и студенты развернули временный центр скорой помощи на выжженном поле, где раньше находились общественные огороды. Но врачи не могли сделать много, поскольку все медикаменты были уничтожены. Единственным знаком, говорящим о том, что это поле является «госпиталем», был флаг, поднятый одним из медиков. Это был японский национальный флаг — белый с красным кругом восходящего солнца, выведенным человеческой кровью.

На последних каплях горючего майор Суини вел «Автомобиль Бока» к Окинаве. Там, по каким-то причинам, его радиограмму не приняли, и прибытия летающей крепости никто не ждал. Взлетно-посадочная полоса была занята непрерывно взлетающими армейскими истребителями P-38.

Один мотор у Суини уже заглох, сажать машину нужно было немедленно, но на местном КДП на бомбардировщик Суини не обращали решительно никакого внимания. Возможно, его просто не слышали по радио.

В отчаянии Суини стал выпускать в разных комбинациях сигнальные ракеты: «Тяжелые повреждения», «машина в огне», «Горючее кончилось», «На борту убитые и раненые».

К счастью, этот своеобразный фейерверк был замечен. Взлетную полосу немедленно освободили, и со всех сторон вдоль нее, завывая сиренами, понеслись пожарные и санитарные машины.

«Автомобиль Бока» тяжело опустился на взлетку. Все четыре мотора бомбардировщика заглохли, как только его шасси коснулись полосы.

Майор Суини еле держался на ногах.

Когда он вылез из люка, к нему подскочили санитары с носилками.

— Где убитые и раненые?

Майор махнул рукой на северо-восток, в направлении Нагасаки, и ответил, — Там.

В тот же день в Перл-Харборе секретным приказом командующего Тихоокеанским флотом США адмирала Нимица была создана Следственная комиссия для тщательнейшего расследования обстоятельств гибели тяжелого крейсера «Индианаполис». Командующий флотом приказал выявить и предать военному суду всех лиц, виновных в гибели корабля и в последующей трагедии. В комиссию, председателем которой адмирал Нимиц назначил себя, вошли все ведущие адмиралы тихоокеанского театра военных действий.

Более неподходящего времени для создания подобной комиссии трудно было придумать. Война продолжалась. Все адмиралы были по горло заняты подготовкой к вторжению на Японские острова. Вступление России в войну еще более запутало и усложнило все действия, связанные с военным планированием. Но командующий требовал, чтобы Следственная комиссия приступила к работе немедленно, сегодня, в четверг 9 августа 1945 года.