Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в китайской печати. Выпуск первый (1950–1957)

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА СОВЕЩАНИИ ПАРТИЙНЫХ КАДРОВЫХ РАБОТНИКОВ В ШАНХАЕ

Только что товарищ Кэ Цин-ши говорил о том, что сейчас наступил переломный момент. Прежде мы долгое время вели революционную войну, вели классовую борьбу. И эта борьба — если говорить о борьбе внутри страны — теперь в основном завершена. Господство классовых врагов свергнуто, преобразование социальной системы в основном увенчалось успехом, социалистический общественный строй в основном заменил прежний, старый строй.

Перед нами стоит новая задача — строительство. Строительство — это тоже революция, это техническая революция и культурная революция. Необходимо сплотить всех членов общества, народ всей страны на борьбу с природой. Конечно, в процессе строительства неизбежна борьба между людьми. В нынешний переходный период борьба между людьми все еще включает в себя классовую борьбу. Когда мы говорим, что классовая борьба в основном завершена, это означает, что кое-что еще не закончено. В особенности в области идеологии классовая борьба между пролетариатом и буржуазией будет продолжаться довольно длительный период. Наша партия видела создавшееся положение. В докладе на VIII Всекитайском съезде партии и в резолюции съезда отмечалось, что массовая классовая борьба в больших масштабах в основном завершена. После того как противоречия между нами и нашими врагами были в основном разрешены, начали становиться более заметными, чем раньше, противоречия внутри народа. Тем не менее многие товарищи вплоть до сегодняшнего дня не представляют себе ясно это положение и все еще применяют для решения новых вопросов некоторые прежние, старые методы.

Нужно сказать, что в прошлом какое-то время Центральный Комитет не давал подробных разъяснений по этому вопросу. Объясняется это тем, что изменения методов назрели совсем недавно. Например, в апреле прошлого года на совещании секретарей провинциальных и городских комитетов партии я изложил десять важнейших взаимоотношений, в том числе вопрос о взаимоотношениях между революцией и контрреволюцией и вопрос о взаимоотношениях между правдой и неправдой. В то время еще не было сказано, что классовая борьба в основном завершена. И только во второй половине прошлого года, когда партия созвала свой съезд, стало возможно с полной определенностью заявить об этом. Теперь обстановка еще больше прояснилась, и необходимо еще более подробно разъяснить всей партии: не следует применять старые методы для решения новых вопросов, нужно четко отличать противоречия между нами и нашими врагами от противоречий внутри народа.

Существуют ли противоречия в социалистическом обществе? Ленин по этому вопросу говорил, что он считает, что существуют. Однако Сталин в течение долгого времени фактически не признавал противоречий в социалистическом обществе. В поздний сталинский период люди не могли говорить о плохом, не могли критиковать партию, критиковать правительство. Сталин практически смешивал противоречия внутри народа с противоречиями между нами и врагами и считал врагами тех, кто говорил плохое, говорил о трудностях, вследствие чего несправедливо пострадало много людей.

В своей книге «Экономические проблемы социализма в СССР», написанной в 1952 году, Сталин также утверждал, что в социалистическом обществе еще существуют противоречия между производственными отношениями и производительными силами и если они не будут правильно разрешены, то противоречия могут превратиться в антагонизм. И тем не менее Сталин очень мало говорил о противоречиях внутри социалистического общества, о противоречиях внутри народа. Я считаю, что мы должны сегодня открыто высказаться по этому вопросу не только внутри партии, но и в печати, четко разъяснить этот вопрос и сделать соответствующие выводы, и это будет лучше.

Взять, к примеру, такой вопрос, как народные волнения. Они, конечно, не могут быть повсеместными, они могут носить лишь единичный характер, но могут постоянно иметь место, поскольку всегда может существовать такое явление как бюрократизм. Мы намерены провести упорядочение стиля, намерены разрешить проблему бюрократизма. Но как бы то ни было, в такой большой партии, в такой сложной работе, в таких больших масштабах, как масштабы всей страны, всегда трудно избежать бюрократизма. А везде, где будет проявляться бюрократизм, народ может выражать недовольство. Как нам относиться к проявлениям недовольства? К ним следует относиться как к распространенному явлению и не делать много шума из ничего. Следует рассматривать проявления недовольства как способ наведения общественного порядка в специфических условиях. Если обычными методами вопрос долго не решается, но сразу получает решение, стоит только массам заволноваться, то почему бы массам и не поволноваться? Мы, конечно, не ратуем за волнения. Решать вопросы, не доводя дело до волнений, используя систему демократического централизма, решать вопросы по формуле «сплочение–критика–сплочение» — только такой точки зрения мы придерживаемся. Чтобы провести в жизнь эту точку зрения, необходимо бороться с бюрократизмом. Если в какой-то организации руководители серьезно закоснели вследствие бюрократизма, если массы не имеют возможности высказывать свое мнение, а вышестоящие инстанции своевременно не обнаружили этого, не исправили или просто не сместили такое руководство, то там могут начаться волнения. И что же тут особенного, если массы немного и пошумят при таких чрезвычайных обстоятельствах?!

Как относительно противоречий между нами и нашими врагами, так и относительно противоречий внутри народа в нашей партии существуют неодинаковые точки зрения: есть правая и есть «левая». Стоящие на точке зрения правых в вопросе о противоречиях между нами и нашими врагами не видят врагов. Разве сейчас не утверждают, что классовые противоречия внутри страны в основном разрешены? Некоторые люди рассматривают разрешение противоречий в основном как полное их разрешение, поэтому они не принимают мер против вредных элементов, которых народ ненавидит, против настоящих шпионов, настоящих негодяев. Такой взгляд, конечно, неправилен. Раздувать же противоречия тоже неправильно, раздувание — это «левая» точка зрения. Классовые противоречия в основном уже разрешены, тем не менее некоторые люди утверждают, что они еще не разрешены, что классовые противоречия очень остры.

Что касается противоречий внутри народа, то некоторые пренебрегают ими, считая, что все спокойно и делать нечего. Мы, мол, коммунисты, представляя народ, боролись с империализмом, с гоминьданом, потом вели борьбу с буржуазией, как же народ может повернуть против нас? Раньше не предполагали, что народ может быть недоволен, не предполагали, что массы могут устраивать против нас демонстрации с петициями, забастовки на предприятиях, забастовки учащихся, да и сейчас в это не очень верят. Это одно настроение. Другое настроение — это страх. Теряются, когда происходят небольшие беспорядки, как будто Поднебесную должна охватить великая смута, а народное правительство — пасть. Допустим, разразится свирепый ураган, но сможет ли он смести компартию? Сможет ли он смести народное правительство? Сможет ли он смести марксизм? Мы можем с уверенностью сказать: не сможет! Так что и бояться нечего. Более того, если объективно действительно сложится такая обстановка, когда волнении будут неизбежны, то допустить волнения лучше, чем подавить и не допустить их. Пусть товарищи подумают, является ли такой взгляд более подходящим. Это во-первых.

Во-вторых, я намерен коснуться вопроса об интеллигенции. В стране насчитывается около 5 миллионов интеллигентов. Если говорить об их происхождении, о полученном ими образовании, об их прежней службе, то можно оказать, что они — интеллигенция, буржуазная по своему характеру. Из нее чуть более десятой части вступило в коммунистическую партию. Некоторые на протяжении многих лет пролетаризировались и восприняли марксизм, но еще не вступили в партию. Таких людей приблизительно несколько процентов. Эти две категории, по оценкам некоторых товарищей, составляют в целом, наверное, процентов 15–17.

С другой стороны, есть небольшое число людей, настроенных к нам враждебно. Они отнюдь не контрреволюционеры и в некоторых вопросах, например в вопросе о борьбе с империализмом, могут сотрудничать с нами, но они сомневаются в марксизме, сомневаются в социалистическом строе. Таких людей тоже насчитывается несколько процентов. Остальные 70–80 процентов занимают промежуточную позицию.

Они разбираются слегка в марксизме, но разбираются слабо; они могут одобрять социалистический строй, но и легко колеблются; что же касается восприятия ими марксистского мировоззрения, то здесь еще есть трудности. Они часто говорят «вы — мы», не считают нашу партию своей партией, как это делает большинство рабочих, крестьян-бедняков и низших слоев середняков. По их отношениям с рабочими и крестьянами также можно судить, что их мировоззрение еще не марксистское. Когда они едут знакомиться с заводом, с деревней, они не в состоянии ощущать себя частью рабочего класса и крестьянства. Знакомиться-то знакомятся, но между ними сохраняется дистанция, они не могут стать друзьями, не могут задушевно побеседовать, по-прежнему остаются отношения «вы — мы». Интеллигенты тоже служат народу, но еще не могут добиться того, чтобы служить ему всей душой, всем сердцем, они не единодушны с народом, но и не чужды его интересам, они лишь половиной своего сердца на стороне народа, и наша задача завоевать их целиком.

В течение трех пятилеток (то есть в течение еще 11 лет) всей интеллигенции надо сделать шаг вперед в области изучения марксизма, в области сплочения с рабочими и крестьянами. Вероятно, треть интеллигенции либо вступит [за это время] в партию, либо станет беспартийными активистами, затем будет сделан еще один шаг вперед и завоевана остальная часть интеллигенции. Таким образом мы постепенно изменим положение с интеллигенцией, изменим ее мировоззрение.

Для части интеллигенции сейчас как будто бы по-прежнему стоит проблема рабоче-крестьянско-солдатского направления в литературе и искусстве. Это тоже одно из проявлений несложившегося нового мировоззрения интеллигенции. Мы должны разъяснить ей, что в нашем государстве нет других [категорий] людей, кроме рабочих и крестьян. Капиталисты должны стать рабочими, а помещики уже превращаются в крестьян. Кроме этих двух категорий людей, существует еще третья категории, интеллигенция. Интеллигенция служит рабочим и крестьянам, ее собственный характер подвергается изменениям, и постепенно она превратится в интеллигенцию рабочего класса. Поэтому литература и искусство, естественно, должны иметь ориентацию на рабочих, крестьян и солдат — и никакой другой. Разве можно еще иметь помещичью, буржуазную или империалистическую ориентацию? Эти силы уже ушли с политической арены и утратили свою социальную базу.

Что же касается нескольких сот миллионов мелкобуржуазных элементов, то они также уже вступили на путь коллективизации и их сейчас нельзя называть мелкими буржуа, они уже стали коллективизированными крестьянами, коллективизированными кустарями. Конечно, их идеология еще тянет за собой мелкобуржуазный хвост, в особенности это относится к зажиточным середнякам и высшим слоям середняков, у них буржуазные и мелкобуржуазные взгляды еще очень сильны. Интеллигенция, сомневающаяся сейчас в необходимости рабоче-крестьянско-солдатского направления, как раз и отражает взгляды буржуазии, а также зажиточной прослойки мелкой буржуазии. Однако как бы там ни было, у буржуазии и мелкой буржуазии теперь остался всего лишь хвост, и какой бы длины он ни был, в конце концов он будет отрублен. Поэтому мы должны оплачивать и завоевывать на свою сторону мелкобуржуазную и буржуазную интеллигенцию, для этого есть все условия. Но на это требуется время, нужен длительный срок — более десяти, а то и два десятка лет, нельзя спешить, нельзя торопиться. Убедить в марксизме можно только постепенно, его нельзя внедрить насильно, такое внедрение вопроса не решит.

Среди части интеллигенции еще распространено мнение, что «компартия не может руководить наукой». Есть ли основания для такого мнения? Мы считаем, что наполовину есть. Действительно, сейчас еще очень мало партийных инженеров, профессоров, врачей и других технических работников высокой квалификации. Вообще говоря, сейчас мы еще действительно не разбираемся в науке. Основная причина этого состоит в том, что раньше мы занимались классовой борьбой, мы делали это несколько десятков лет, и у нас не было времени изучать науки. У наших людей не только не было времени, но не было и средств, чтобы поступить в университеты или поехать учиться за границу. Кроме того, империалисты и гоминьдановцы не давали нам возможности оставаться в городах и изучать науки. Многие интеллигенты говорят, что мы не можем руководить наукой, но политикой заниматься можем и военным делом тоже. В действительности это они только теперь так говорят. А раньше, когда мы еще не победили, когда мы вели партизанскую войну, они не так говорили. В то время они считали, что мы ни на что не годимся. Одним словом, погоды не делали. Народ судит по фактам. Поэтому, пока мы еще не заняли руководящих позиций в науке, невозможно заставить интеллигентов признать, что мы можем руководить наукой.

Однако их доводы сейчас верны лишь наполовину, а вторую половину они не видят. Хотя мы сейчас и не разбираемся в науке, мы руководим делом науки через государственные планы, руководим делом науки политически. Разве это не факт, что под руководствам коммунистической партии и народного правительства получила развитие китайская промышленность и наука тоже получила развитие? Под чьим же руководством тогда работают ученые, как не под руководством коммунистической партии и народного правительства? Кроме того, науку, как и политику, как и военное дело, можно изучить. Раз мы могли научиться политике и военному делу, сможем овладеть и наукой. И если политическую и военную борьбу мы вели с 1921 по 1949 год и только через 28 лет одержали победу, то чтобы в изучении наук достигнуть уровня обычного специалиста, такой длительный срок не потребуется. 5 лет в вузе плюс 10 лет работы — и через 15 лет все будет более или менее в порядке.

С проблемой интеллигенции, с проблемой науки и искусства тесно связан и вопрос о курсе «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ» и «длительное сосуществование и взаимный контроль». Относительно этого курса мы еще должны провести большую пропагандистскую и разъяснительную работу внутри партии. Некоторым товарищам кажется, что курс этот слишком опасен. Расцветут сто цветов, а вдруг среди них окажутся вредные сорняки, что тогда делать?

Относительно длительного сосуществования и взаимного контроля некоторые говорят: «По какому это праву демократические партии и группировки будут сосуществовать с нами длительное время? Сосуществование должно быть коротким!» «Если я контролирую тебя, то зачем мне нужен твой контроль?! Да и вообще, когда появились в Поднебесной все ваши демократические партии и группировки?». Все эти мнения направлены против «расцветания», в них отстаивается «свертывание». Правильны ли эти взгляды?

Центральный Комитет считает, что выступать за «свертывание» неправильно. Курс «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ» в отношении науки и искусства является основным, а не временным. В нынешний переходный период этот курс имеет особое значение для сплочения и воспитания интеллигенции. Это значит, что не только по вопросам чистой науки и искусства, но и по принципиальным вопросам, касающимся политики, нужно предоставить свободу слова всем, лишь бы это не были контрреволюционеры. А как быть с теми, кто высказывает ошибочные суждения? Убеждать силой или убеждать словом? Центральный Комитет считает, что метод убеждения силой означает подавление, но не убеждение — убедить силой невозможно. Проблемы, возникающие внутри народа, идеологические проблемы, проблемы духовного мира требуют только метода убеждения, тут не следует прибегать к методу подавления.

Диктатура, осуществляемая пролетариатом, применима только к враждебным классам и враждебным элементам, а именно к иностранным империалистам и оставшимся внутри страны враждебным элементам. Если простой народ неправильно высказался или поднял волнение, к нему нельзя применять метод диктатуры, можно применять только демократические методы. Здесь существует очень важная граница. Сейчас некоторые наши товарищи, сталкиваясь с той или иной проблемой, возникшей внутри народа, в любом случае стремятся «решить ее силой оружия», это очень опасно и с этим необходимо решительно покончить. Ну, а если не удастся убедить, как быть? Тогда нужно учиться убеждать. Мы непременно должны научиться приводить доводы, и этому можно научиться. Ну, а если и после применения методов убеждения люди все-таки будут шуметь, как тут быть? Может ли это привести к великой смуте во всей Поднебесной? Я считаю, что нет. Если мы будем только настойчиво и полно разъяснять, беспорядков быть не может. К тому же не надо бояться беспорядков. Если и произойдут небольшие волнения, это будет полезно: мы приобретем опыт.

Что касается вредных статей и других вредных вещей, то их мы должны критиковать, бороться против них, но не бояться их. Наша борьба с этими вредными вещами будет способствовать нашему развитию, способствовать развитию марксизма. Марксизм всегда развивался в борьбе с враждебной идеологией.

Чтобы вести борьбу с враждебной идеологией, мы прежде всего должны исправить свои собственные недостатки. Мы добились очень больших успехов, наша партия — это великая партия, славная партия, правильная партия, это необходимо признать. Но у нас и много недостатков, этот факт тоже нужно признать. Не следует признавать правильным все, что нами сделано, нужно утверждать только самое главное, только правильное; в то же время отнюдь не следует отрицать все, что нами сделано, нужно отрицать только некоторые наши ошибки и недостатки. Те, кто отрицает все, — оппортунисты, те, кто все утверждает, — догматики. Догматизм — это также и метафизика: он все признает, но не подвергает анализу. Если проанализировать нашу работу, можно понять, что в нашей работе успехи — это главное, но есть и недостатки. Поэтому мы и должны провести кампанию по упорядочению стиля работы.

Что касается упорядочения стиля работы, то Центральный Комитет еще не принял официального решения. Намечено сделать так: в этом году провести подготовку, а в течение следующих двух лет — в будущем году и через год — провести в жизнь [эту кампанию]. Используя яньаньский метод, можно легко применить дух самокритики, чтобы поучиться марксизму и надлежащим образом подвергнуть критике субъективистские, сектантские и бюрократические недостатки в нашем стиле работы. Критику нужно вести в рамках ячейки, не проводя больших собраний, сколько есть недостатков — столько и есть, не надо их приуменьшать, но не надо и преувеличивать, нужно выступать с самоанализом, а товарищи в этом помогут. Одним словом, нужно использовать метод «сплочение–критика–сплочение». Это значит — исходить из стремлений к сплочению, добиваться сплоченности в процессе критики, взыскивать за прошлое в назидание на будущее, лечить, чтобы спасти больного. С таких позиций надо вести кампанию по упорядочению стиля, чтобы повысить марксистский идейный уровень. После кампании по упорядочению стиля работы в Яньани практически уже более 10 лет не проводилось систематического упорядочения стиля в масштабах всей партии. Результаты настоящей кампании по упорядочению стиля, я считаю, будут способствовать заметному прогрессу нашей партии. Но если мы сами будем критиковать себя за бюрократизм, за субъективизм, за сектантство, не может ли это привести к потере нами авторитета? Я считаю, что авторитет мы не утратим, что он, наоборот, возрастет. Доказательством этому служит кампания по упорядочению стиля в Яньани, тогда возрос авторитет партии, возрос авторитет товарищей, возрос авторитет старых кадровых работников, получили соответствующее воспитание и новые кадровые работники.

Если сравнить две партии — компартию и гоминьдан, то кто из них боялся критики? Гоминьдан боялся критики, запрещал критику, а в результате так и не спас себя. Компартия не боится критики, потому что мы — марксисты, правда на нашей стороне, основная масса рабочих и крестьян на нашей стороне. Когда мы как следует упорядочим стиль, мы станем более инициативными в работе, мы станем более способным и в делах. В то же время мы станем более настойчивыми; раньше мы не умели убеждать людей, а теперь сможем постепенно увеличить свои способности убеждать их.

Что касается беспартийных деятелей, то им можно разрешить участвовать [в этой кампании] на добровольных началах. Сначала мы упорядочим стиль работы, а потом они. Будет очень хорошо, если в кампании по упорядочению стиля примут участие процентов 60–70 интеллигенции.

Одна из задач кампании по упорядочению стиля — развивать традиции упорной и самоотверженной борьбы. В связи с победой революции у части товарищей ослабла революционная воля, недостаточно у них и революционного энтузиазма. Возросло число людей, уделяющих внимание материальным льготам и потребительским интересам. Следует в ходе упорядочения стиля добиться, чтобы эти товарищи снова воспрянули духом. После такой длительной революционной борьбы наблюдается некоторая усталость и потребность немного отдохнуть. Это можно понять. Сходить в театр, потанцевать, приодеться — против таких желаний не надо бороться, мы боремся против погони за положением и за привилегиями, против роскоши и расточительства, против отрыва от масс. В нашей работе и в жизни надо экономить все, что можно и следует экономить.

Классовая борьба и революция, длившаяся несколько десятилетий, открыли дорогу строительству. Но чтобы строить, надо дорожить людскими и материальными ресурсами. Строительство будет долгим, это новая битва, и мы надеемся, что в течение не очень продолжительного времени Китай станет лучше, чем сейчас, богаче, чем сейчас, сильнее, чем сейчас. Ради этой цели и совершалась революция. То сражение велось ради этого сражения, та битва шла ради этой битвы. Эта битва еще более упорная и длительная, к примеру сказать, она будет длиться самое малое 10 тысяч лет. Для того чтобы строить лучше и быстрее, необходимо решительно придерживаться стиля упорной и самоотверженной борьбы, решительно поддерживать тесную связь с массами, бороться с роскошью и расточительством, с погоней за привилегиями, и чванством и прочими дурными замашками.

Необходимо сделать по сравнению с прошлым шаг вперед в отношениях с беспартийными; это тоже одна из задач кампании по упорядочению стиля. Граница между партийными и беспартийными необходима; нехорошо, если между ними нет разницы. Различие необходимо, это во-первых. Во-вторых, не должно быть глубокого рва. Нынешнее положение таково, что нередко этот ров между партийными и беспартийными слишком глубок. Необходимо засыпать его — нужно говорить с беспартийными искренне, не следует говорить только половину, оставляя вторую половину для обсуждения только у себя дома. Тогда беспартийные смогут быстрее двигаться вперед.

Не помешает ли применение курса, о котором говорилось выше, руководству со стороны партии? В статье «Еще раз об историческом опыте диктатуры пролетариата» есть такие слова: «Однако осуждение этих недостатков должно иметь лишь целью укрепление демократического централизма, укрепление партийного руководства и ни в коем случае не должно вызывать разброд и смятение в рядах пролетариата, как того добивается враг». Я только что говорил о том, что допустимы и незначительные волнения, допустима и публикация статей, содержащих некоторые ошибки. Разве столкнутся эти две постановки вопроса, если мы будем постепенно воспитывать, критикуя и приводя доводы?

В статье речь идет о принципиальности, а я сейчас говорю о гибкости. Принципами надо пользоваться гибко. А то где-то бросят работу, а мы уже кричим: «А! Вы подрываете руководство партии!». Покритикует нас интеллигенция, а мы начинаем допытываться: «Вы хотите внести разброд в ряды пролетариата? Подрываете партийное руководство, подрываете демократический централизм? Хотите только демократии, отвергая централизм?». Этой статьей прикрываются повсюду. Допустимо ли это? Недопустимо. Мы в принципе не ратуем за забастовки рабочих или студентов, за ошибочные статьи, за вредные пьесы и т. д. Но если где-то вспыхнули отдельные забастовки рабочих или студентов, в газете появились отдельные ошибочные статьи, на сцене показали отдельные плохие пьесы, то применить к этим явлениям курс «расцветания», курс воспитания путем убеждения не опасно, а, напротив, выгодно, а применить курс подавления, наоборот, невыгодно.

Применяя такой курс, легче навести общественный порядок, урегулировать отношения между руководителями и подчиненными, между правительством и народом, между партией и народом. В результате такого урегулирования укрепляется партия, укрепляется система демократического централизма.

Мы надеемся сделать наше государство таким жизнедеятельным, чтобы люди смели критиковать, смели высказываться, чтобы высказывали свои замечания, когда они есть, а не боялись говорить.

Ошибки и недостатки, которые у нас есть, необходимо исправлять, не исправлять их нельзя, для этого нет оснований. Ни в партии, ни вне ее мы не можем допустить бюрократизма, не можем заставлять людей совершать необдуманные поступки, я верю, что благодаря применению нами этого курса политические настроения народа, взаимоотношения между народом и правительством, руководителями и подчиненными, взаимоотношения внутри самого народа будут разумными и живыми, и, таким образом, наша культура, наука, экономика, политика — все наше государство — непременно будут процветать и развиваться по принципу быстрее и больше.